Ленты

Дорога стелилась под колеса, шершавая серая лента прямиком в горизонт, разделенная еще одной лентой на две половины; желтая разметка уходила под капот ровно посередине, там, где торчал кожух движка. Пыльные ленты пустынных обочин расстилались по краям центральной серой, и в мире, казалось, не существовало ничего, кроме этих ровных лент-лент-лент, давным-давно созданных человеком. Именно человеком, потому что пустыня тоже возникла благодаря ему, а не природе. Ровность и ненарушаемость этих лент вычистила все мысли из головы Уолта, и он бездумно вел машину вперед, иногда переключая скорости, просто потому, чтобы двигатель не работал на одной и той же передаче, это вредно. Когда движок просил больше, он жал на газ, когда машина явно хотела передохнуть, он слушал ее желания. Еще он старался добывать ей бензин, вот и все, о чем Уолт заботился по жизни. Собака, которая составляла ему компанию, — он оборудовал ей место на заднем сиденье, но обычно она трепала ушами по ветру впереди на пассажирском сиденье, — сама добывала себе еду. Машина же, увы, не могла этого сделать. Бесконечная лента сухой земли и плоский, как стол, горизонт, иногда бьющий, как занозой в глаз, кактусами и остовами мертвых авто. Легковушки, трейлера, фуры, снова легковушки — ржавый металл и белесая пыль, одна пыль, только пыль, как знак власти пустыни. Пустыня укрывала собой погибших, съедала их останки и продолжала незыблемо существовать дальше, из начала времен до конца, самого конца. Если есть начало, есть и конец. Уолт не дожидался конца, ему было все равно. Пыль покрыла и его, въелась в давно не мытые волосы, в щетину и складки рваных перчаток, в ткань выцветших джинсов. Пустыня уже владела им. Он не сопротивлялся. Больше ничего не было в его жизни, кроме равнодушных лент. И серой собаки. Он заметил, что его нагоняют байк и два богги, такие же пыльные, как его. На байке сидели двое — мужчина с красным ирокезом и худая блондинка, оба в коже. Мужчина придерживал арбалет. Уолт глянул на панель — бензин был на исходе. Он с сожалением отключил усиленный движок, и машина, ослабев, пошла медленнее. Он не боялся. Один из богги поравнялся с ним, байкер — тоже, с другой стороны. Уолта зажали в клещи. Заметив усмешку стрелка, он резко затормозил — стрела, выпущенная водителем богги, вонзилась в бицепс байкера. Сквозь гул двигателя Уолт не слышал вопля, но видел, что мотоцикл свернул куда-то в пустыню. Уолт включил движок, машина взревела, рванула вперед. Он аккуратно обогнул два остова легковушек, которые выперлись на дорогу — или их сложили для засады. А богги не справились и полетели вверх тормашками в кювет. Похоже, здесь на самом деле устраивали засаду, потому что впереди на обочине замаячил подбитый бензовоз. Этот шанс нельзя было упускать. Уолт затормозил, вытащил канистру и побежал к цистерне. Собака выскочила из машины, пользуясь возможностью побегать или даже пообедать. В дверце кабины торчали стальные стрелы. Шланг тоже пробили, и топливо бездарно брызгало на землю. Разумеется, его слили почти полностью, но последние капли отчего-то не успели выцедить. Уолт увидел, что байкер вернулся на дорогу и подъехал ближе, остановясь в нескольких шагах. Оказалось, блондинка был блондином — молодым парнем, с девчачьей прической и красивым овалом лица. Уолт торопливо принялся подставлять под шланг миски и тазики, которые валялись под цистерной — видимо, выкатились из кабины водителя. На всякий случай он поглядывал на байкера. А тот, таращась на него совиными глазами, принялся напоказ вытаскивать стрелу из бицепса. Блондин наблюдал за ним серьезно, но без испуга. Кровь текла по руке, мужчина с красным ирокезом не тащил стрелу, а расшатывал ее, расширяя рану в руке — и все это без единого звука. Только улыбка то меркла, то ширилась на его лице. За ним в кабинах богги корчились окровавленные водители, пытаясь выбраться наружу. Грязная бурда звенела в емкостях. Далеко в небе кружились галочки стервятников. Пыль медленно укладывалась обратно на дорогу. Байкер все смотрел на Уолта. Наконец он вытащил стрелу и вложил ее в колчан, прикрепленный к бедру. Уолт взялся за обрез, висевший на поясе, но мужчина с ирокезом только усмехнулся, повернул байк и уехал. Водители богги наконец выбрались наружу, кряхтя и охая, красуясь разбитыми лицами и напрочь содранной кожей на руках — тоже пошли прочь. Уолт подошел к кабине, открыл дверцу — оттуда вывалился протухший, полный червей, изъязвленный солнцем труп. Из ладони мертвеца выпало что-то серое. Уолт наклонился, поднял — это оказалась музыкальная шкатулка, без корпуса, весь ее хрупкий механизм можно было разглядеть. Уолт покрутил крошечную ручку, и раздались нежные сиротливые аккорды, настолько неуместные здесь, в жесткой пустыне, настолько принадлежавшие прошлой жизни. Почти как та убитая девочка. Серая собака подбежала, принюхалась, тявкнула, из пасти у нее торчал мышиный хвост. Уолт почувствовал, что улыбается. Это была первая улыбка за долгое время. Он засунул шкатулку за пазуху и вернулся к бензовозу, чтобы слить накапавшее топливо в канистру.