Неживые

Пробираться к складу и не бренчать цепями, как корова колокольчиком, на деле оказалось намного труднее, чем в теории. Ога-то, конечно, и не думал вовсе, но пройдя немного больше сотни метров на полусогнутых, появился риск того, что он привлечет внимание мертвых еще и скрипом собственных коленок, не то что “висючками”. Можно было идти по парадной дороге, а не кружить туда-сюда, как дурак. Дойдя до небольшого грузовика, Ога припал к земле, оглядывая дорогу впереди из-за колеса, а потом выпрямился в полный рост, потягиваясь на носках, разминаясь. Дав себе небольшую передышку, Ога пошел дальше с меньшей осторожностью, вполне уверенный в том, что оставшийся путь будет таким же свободным, каким и прежде. Тряпичный мешок с цепями и едой приятно оттягивал плечо, приободряя, пистолет, закрепленный на бедре, служил больше приятным дополнением и средством последней защиты. В борьбе Ога чаще пользовался руками и удлиненным ножом, как бы опасно это не было для его жизни: уцелевшие были убеждены, что мертвая зараза передается даже через незначительные порезы. И с каким бы скепсисом Ога не относился к подобным предположениям, в глубине души он верил и опасался этого так же, как и остальные. Начал моросить дождь, но к этому времени Ога уже зашел в коридор под бетонным навесом. Лампочки здесь мерцали и потрескивали, а последняя, прямо у самой двери в склад, перегорела еще до его прихода, оставляя в темноте поворот и пару метров до него. Витающий в воздухе смрад, тухловатый привкус, появившийся на языке, и неясное копошение впереди предупредили Огу заранее. В узком неосвещенном коридоре драться было трудно, а, судя по звукам, трупов было явно больше одного. С другой стороны, что заставило их приковылять сюда — в отдаленное и неудобное место? В голове промелькнула мысль о Фуруичи, хотя это глупо: мертвецы не могут подавать сигналы о помощи, у них попросту не хватит мозгов на такой мыслительный подвиг. Веревка, к сожалению, единственная, которую смог тогда раздобыть Ога, была слишком короткой, чтобы позволить Фуруичи случайно наткнуться на что-нибудь, поэтому первая догадка являлась довольно сомнительной. Но сложившуюся проблему не решить рассуждениями. Неживых, энергично бодающих дверь, на самом деле было трое, и только один, частично сожранный, имел в общем потрепанный и недееспособный вид — вот все, что смог разглядеть в густой тени Ога за мгновение, когда он вынырнул и тут же спрятался за угол. «Как бы хуже бывало», — подумал он бодро, но без прежнего энтузиазма. Холод стены отчего-то чувствовался сквозь одежду, обжигал спину и плечи. В животе крутило одновременно с каждым нырянием ножа между пальцев Оги. Его немного подташнивало, хотелось, чтобы все закончилось как можно скорее. А потом... Потом он сменит веревку Фуруичи на прочную цепь, закрепит ее сначала на руках, а потом на шее. И сможет поговорить с ним, дотронуться — как это когда-то было. Желание увидеть старого друга так крепко вмазало по сознанию, что на краткий миг мир в глазах Оги окрасился яркими вспышками. Все правильно, он просто не будет затягивать: нож оказался в чехле еще до того, как он вообще успел о чем-либо подумать, а после просто резко дернулся вперед, стреляя наугад каждому зомби в голову, по несколько раз, чтобы наверняка. Шумно, зато быстро. Сознание немного помутнело, но тут же прояснилось. Произошла небольшая заминка, Ога вздохнул, оглянувшись, зачем-то подвигал бровями, мол, уже сделано и обратно возвращаться глупо, проблема-то решена. Хотя после этого могли возникнуть еще две. Трупы он выволочет потом, а вот отмыть все это, да хотя бы просто обдать водой наиболее сочные места неплохо бы сейчас, хотя это и проблематично. С водой вообще проблематично пока, больно ценна. Да и получится слишком заметно, хотя все действия Оги и так выглядят слишком подозрительно. С другой стороны — звук выстрелов, на которые всегда сползаются эти твари. Хотя эти могли быть здесь последними или случайными, потому что на своей территории Ога никого не заметил. А как они попали именно в этот коридор и к этой двери, вопрос отдельный. Это заставило Огу немного заволноваться. Он считал, что спрятал Фуруичи достаточно хорошо от людей, но теперь его нашли мертвые. В такой ли он безопасности, как думал Ога первоначально, и защищен ли он сам? С этими мыслями он перешагнул через тела и с брезгливой сосредоточенностью на лице отпихнул ногой неуклюже сложившегося мертвеца в сторону от двери. Длинный и прямой, с большими зазубринами ключ нашелся в кармане легко, но не с первого раза попал в замочную скважину, перед этим звонко царапнув по стальной двери и напряженным нервам. У Оги тряслись руки. Тем не менее, когда он зашел внутрь, то без лишней суетливости закрыл дверь на два железных засова, но со светом немного повременил, замерев на месте у выключателя и прислушиваясь. Ничего не происходило, как будто он был здесь один. Тогда Ога с перепугу рубанул свет. Стоило это сделать, как голова Фуруичи взметнулась вверх. Он зашевелился, и если б не было сдерживающей его веревки, то кинулся бы на Огу, хрипя и рыча как зверь. От друга не осталось ничего, кроме голода и мертвого тела. Ога знал этот сценарий, проходил его уже тысячу раз. Поэтому сейчас терпеливо пережидал приступ «бешенства», выкладывая из рюкзака принесенные с собой предметы, в том числе небольшую бутылку воды и пистолет. Последний, сам того не заметив, Ога положил рукоятью на себя. Затем обернулся и посмотрел в лицо Фуруичи — серое, перепачканное кровью: здесь, в одиночестве, он рвет и калечит тело, пытается выбраться, дергается и кусает от голода самого себя. Несколько раз Ога приносил ему жрать. Сначала старался найти какое-нибудь животное, но потом, чуть ли не блевав, носил части людей — такой корм сейчас валялся где угодно, нужно только выбрать посвежее. Сейчас ничего, свыкся. Потому что глупо верил, что еще можно спасти. Иногда Оге казалось, что в остекленевшем взгляде Фуруичи проскальзывает мысль, что он понимает происходящее где-то там, в глубине себя, а тело просто не позволяет ему показать, что с ним, на самом деле, все хорошо. Бывало и так, что Фуруичи говорил с ним. Нормальной членораздельной речью. Ога посмеивался тихонько, радовался и понимал, что такое невозможно. Но отвечал на вопросы, рассказывал, что с ними происходит, как они сражаются и кто остался в живых. Фуруичи говорил, что поможет. — Себе помоги, придурок, — отвечал ему Ога. «Сука, — думал он. — Сучья жизнь!» Почему так сложилось, почему олень теперь такой — мертвый, холодный и тупой, почему оставил бороться одного? Он живо вспоминал эпизоды из детства или те события, которые происходили с ними совсем недавно, когда было легко и спокойно. Вспоминал, как Фуруичи запихивал в рюкзак комиксы «Набег Джампограбителя», или платил за котлетки, на которые у Оги почему-то не хватало денег, или Ога учил его драться, совсем немного, зато весело. А потом словно кто-то пожелал уничтожить всех людей. Но не банально, за раз, а так, чтобы было, чем потешиться. Смотреть, как они убивают друг друга, вынужденно или нет, нормальных или ненормальных. Словно Сатана существует. — Эй, Фуруичи, — Ога позвал его, смирившись с тем, что нужно действовать, а не растрачивать время попусту. — Все будет хорошо, если ты будешь сидеть смирно. И, не дождавшись никакой агрессивной реакции, Ога приблизился к другу. Все тело было напряжено до предела, и в любой момент он готов был сорваться с места, чтобы уйти от нападения. Ничего не происходило, но дальше Ога все равно действовал осторожно. Закрепив один конец цепи в стене за удачно выпирающий кусок арматуры, он несколько раз подергал, проверяя надежность. Потом защелкнул на запястье железное кольцо, в ответ на это взгляд Фуруичи метнулся в его сторону и остановился на нем. Ога в испуге тоже замер. Холодом скрутило все внутренности, но он, мысленно чертыхнувшись, уже протянул руку к Фуруичи, дотрагиваясь до сухих белесых волос и чувствуя кончиками пальцев грубую, словно обветренную, кожу лба. Взгляд Фуруичи не переменился, и сам он остался таким же неподвижным и спокойным. Только все равно — раньше было не так. Раньше не было ничего, кроме бешенства или голодного бессилия. Не сказать, чтобы Ога приободрился, наоборот, он не мог понять, что чувствует сейчас, кроме дрожи и желания скорее уйти отсюда. С остальным Ога справился в два раза быстрее, чем думал. А потом, как закончил, сразу поспешил отойти подальше, увеличивая дистанцию, чтобы избежать возможного контакта. Вода была сейчас хуже, чем саке, но лучше, чем ничего. Ога планировал еще и обтереть Фуруичи лицо, шею и руки — привести его в порядок, но сейчас понимал, что не может к нему подойти. Нет на это сил. Сил нет ни на что. — Фуруичи, — Ога вновь позвал его, надеясь, что если тот снова откликнется на свое имя, может быть, не все потеряно, может, нет нужды считать то странное проявление человеческого жеста случайным или мистическим. Оге было страшно думать о том, что ему опять что-то мерещится. Еды он ему не принес. Забыл. Оттого, наверно, что в глубине души уже перестал надеяться, хотя все равно продолжал ходить сюда и раз за разом оставлял Фуруичи в живых. Потому что не мог убить. — Говнюк, — Ога горько улыбнулся. — Ты вообще представляешь, как тебе тут хорошо? Не страшно и спокойно. А там — там ад. Поле игры для дьявола. Ога не выдержал, зажмурил глаза, потер их, склонив голову, как будто боялся, что в него полетит насмешка привычным голосом. Но в этот раз тишина была оглушающей. Ога порывисто вскочил со стула, смел со стола оружие. Внезапно он подумал, что все еще обратимо и нужно просто бежать дальше. Сметать все с пути, крушить любую преграду ради того, чтобы прикосновения к чужой коже не исчезали, чтобы можно было надеяться на лучшее, невероятное. — Я приду. Слышишь ты, приду завтра и послезавтра! — Ога почти прокричал это, стоя к Фуруичи спиной, но надеясь, что добьется ответа. И даже если не сегодня, то обязательно завтра, которое будет наступать каждый день.