marriage

Меблированная квартира, куда осенью заселился Кёнсу, по площади была небольшой, но современной и чистой. Жилых комнат насчитывалось две. Гостиная была одним целым с прихожей и заодно центром квартиры. Слева расположилась спаленка (иначе не назовешь), а рядом с ней кладовая. С противоположной стороны — серо-зеленая кухня и санузел. Спальная комната оказалась самой маленькой из всех. Здесь поместились только двухместная кровать, торшер и низкая тумба. Одежду негде было хранить, поэтому Кёнсу поначалу определил ее в кладовую. Правда, вскоре задолбался носиться туда-сюда голышом и прибил на дверь спальни кованую вешалку под джинсы, свитер и халат. А над изголовьем он повесил крепкие полки под книги, которым не нашлось места. Несмотря на эти неудобства, комнатка нравилась омеге больше остальных. Тут было очень тепло, опрятно, уютно, спокойно и настолько укромно, что Кёнсу не пускал в спальную даже родителей — она была заперта при их нечастых визитах. Ради удобства он сменил грубое постельное белье, предложенное хозяином квартиры. Поверх тонкого белого тюля повесил плотные шторы вторым рядом. Кёнсу застелил пол ворсистым ковром медово-красного абстрактного узора, хотя знал, что глубокие яркие оттенки визуально съедали пространство. Наконец, расставил по комнатам вещи, полученные из старого дома при разделе имущества. Чанёль подначил, повиснув на шее Кёнсу как картофельный мешок. Вот, мол, оскорбляешь хозяина своим вмешательством в интерьер. Кёнсу пожал плечами и из вредности переставил технику еще и на кухне. Ему было глубоко плевать, чьи чувства он ранил. Если требовался комфорт, омега его добивался. В конце концов, кому тут жить, а? Даже Минсок признал, что Кёнсу прав. Он шмякнул высокому долговязому Чанёлю по лопаткам и поспешил поддакнуть Кёнсу. Разлился соловьём, мол, сразу видно, что жилец — живой человек. Теперь тут приятно находиться. — У Кёнсу всегда был отменный вкус. — Вот вечно ты на его стороне! — проворчал Чанёль, потирая больной позвоночник. — С детства! Бедный я, несчастный. Лишь в гостиной сохранился прежний серый холодок. Потому что место было проходным. Кёнсу обидчиво фыркнул. Не найдя повода подвигать мебель, он впихнул в угол кадку с папиным цветком-подарком. В целом тут было классно. Все на своих местах, не вычурное, функциональное. И арендатор честный. Если не шло речи об оплате или домашней животине, он являл собой пример корейской вежливости и обходительности. Поэтому за два месяца ни разу не уточнил у До, где его альфа, и умалчивал, что Кёнсу среди семейных пар смотрелся белой вороной. Самое оно для взвинченного, доведенного до ручки Кёнсу, который огрызался даже на цветок за троглодитство, когда поливал землю из питьевой кружки. Ему было с чем сравнить жизнь в новой квартире. С Чонином жилось комфортно и богато, но омега никогда не чувствовал себя в безопасности. Его вечно преследовала мысль, что стены однажды пропустят извне смертельные удары, предназначенные ему, а Чонин не защитит, потому что не дорожил Кёнсу. В квартире родителей тоже было неспокойно. Кёнсу с детства жил на чемодане: ждал, когда его, единственного сына, сплавят зятю, будто в их век уместно "продавать" дитя в чужой дом. Как бы Кёнсу ни любил родителей, они были не совсем правы в отношении его будущего. А вот свою арендованную квартирку юноша считал анкилом. Она была мала для сына чеболей. Но психологически это было его пристанище. И покидать его в ближайшие пару лет он не планировал. На памяти Чанёля именно здесь омежка успокоился. Снова смеялся, снова говорил во весь голос, снова был цветным. Когда они съехались, то стали счастливы. Без преувелечения. Кёнсу всего раз потерял почву под ногами — когда чонинов курьер принёс свидетельство о прекращении брака. В тот день Пак явился после работы и нашел Кёнсу в ступоре перед кухонным столом. Кёнсу пялился на бумагу. На плите тем временем томилось забытое мясо в остром соусе и от свиста разрывался вскипевший чайник. Альфа бросился отключать конфорки, не имея представления, как давно Кёнсу получил документ. Однако понимал, что там ничего хорошего, раз Кёнсу так съежился. Кёнсу был сам не свой: он крупно дрожал, нервно кусал губы и едва сдерживался от рыданий. Пак приблизился, не без любопытства взял конверт и сунул нос внутрь. Никаких записок от Кима не обнаружил. Чанёль не особо-то и ждал, но всё равно опечалился. Какой-то неприятный этот Чонин. — С тобой все в порядке? — Чанёль утешающе погладил сгорбившегося омегу по спине, вернув конверт обратно. Кёнсу поспешно шмыгнул носом, заметил обеспокоенность на его лице и показательно расслабился под теплой широкой ладонью. Он запретил себе грустить, когда рядом Чанёль. Через минуту-другую он взаправду сбросил с себя напряжение. Кивнул, прокашлялся, но от бумаги отлип не сразу. «…брак между… прекращен от двадцать четвертого декабря этого года... на основании решения… подпись руководителя органов записи актов гражданского…». Его задело за живое, осознал Чанёль. Чониново равнодушие сделало Кёнсу больно. Как никогда больно. Кёнсу выглядел беспомощным и потерянным, полностью разбитым. Они так и не поужинали тем вечером. Кёнсу отвели в другую комнату, где он уткнулся лицом в подушку, оплакивая утерянную надежду стать любимым человеком Чонина. — Я не могу поверить, что всё кончилось, — в начале одиннадцатого прошептал крепко обнятый омега, которого Пак приласкал почти сразу. Они лежали неподвижно. — Столько лет играли по правилам родителей, и вдруг уже не надо. Кёнсу заметил, что хватка Чанёля под пуховым одеялом вновь окрепла. Стала как полтора часа назад. Истовой, собственнической. Чанёль всегда как-то чересчур прижимал к своей груди, если подозревал Кёнсу в приступе плача. Но не сказать, что второму это было не по нраву. Во-первых, это значило, что Чанёль спустя годы не чает в нём души, любит, бережет, ценит. Во-вторых, властные объятия Чанёля напомнили, какому человеку нужно принадлежать. — Ты быстро отвыкнешь, — Чанёль вскоре отпустил его и умиротворенно перекатился на спину, потому что ненавидел лежать на боку. Ему трудно заснуть так. Кёнсу примостил голову альфе на плечо и перебросил руку через его пояс. «Быстро отвыкнешь» — это вряд ли. Он же почти четыре года провел с Чонином. И тянулся к Чонину вопреки нанесённым обидами, любил, хотел быть для него важным. Вряд ли До забудет его. — Пожалуйста, не говори так. Уж ты-то знаешь, что нельзя быстро забыть такие чувства. Я очень долго жил бок о бок с ним. Даже дольше, чем когда-то с тобой. Умоляю, пойми меня, — омега поднялся над Чанёлем, перекинув через него ногу. Упёрся руками в его подушку, и мягко поцеловал Пака в щетинистую щёку, извиняясь за произнесенное . — Мне нужно время, чтобы осознать, что с Чонином я больше никак не связан. Чанёль, вздохнув, вызволил ладонь из-под одеяла и ласково тронул омежий плоский живот. Мягкая, теплая кожа... которая скрывала зачатое с другим альфой существо. Чанёль не обиделся, просто напомнил об очевидном. Он догадывался о чувствах Кёнсу к бывшему мужу, но суть была совсем не в этом. Чанёль собрался осторожно пройти сквозь невидимую стену, ограждавшую До Кёнсу ото всех. Пока Кёнсу слаб и расстроен из-за развода. Чанёлю было не важно, какова вероятность провала, но в свете последних событий считал своим долгом попытаться. Он намерен вытеснить Чонина из сердца любимого омеги и занять это место. Чтобы привнести в жизнь Кёнсу что-то светлое, приятное, искреннее. Поэтому типичное для альф баранье упорство искрило в Чанёле по-особому. Он опрокинул Кёнсу прямо на себя, сделав его рукам подсечку, и завлёк его в томный страстный поцелуй, длившийся вечность. Омега несколько минут старался сберечь рассудок, впрочем, в итоге всё-таки позволил сознанию раствориться в ласке. Кёнсу с детства уважал в друге это качество и с упоением наблюдал, как Пак покорял новые вершины, сложных людей и учёбу. Когда прошло какое-то время с развода, Чанёль стал подступать к Кёнсу тем же приёмом. Омега, как подбитая птичка, опешил и испугался. Чанёль чересчур приблизился к огороженному внутреннему миру. Наверное, лишь удача (и немного — прошлое) помогла Паку: его не согнали с вымышленной границы, отделявшей личное пространство от всего остального, а наоборот, позволили попасть внутрь. Туда, где Кёнсу всего-то забитый омежка, у которого сердце кровило. Кёнсу доверился альфе, показал настоящего себя. Он умолял исцелить то, что осталось от жестоких измен Ким Чонина. То, что рождественское утро они встретили в одной постели, — это результат наглой попытки остаться в оберегаемой спальне. Но замечательное утро не задалось, потому что накануне Пак забыл зашторить окно. Какое-то. Дебильное. Окно. И в столь ранний час их атаковал яркий утренний свет. Кёнсу брюзгливо нырнул под одеяло, прилипнув к Чанёлю, и вернулся в своё приятное сновидение. Дышал он коротко и неглубоко. Без свежего воздуха сон рассеивался кадр за кадром, но омега ни за что бы не сдвинулся с места. Уж лучше помучиться, чем потерять сказочный покой, который был редкостью. Заметив ерзание близ себя, Чанёль в полудреме схватил омежку крепче, чтоб прекратил. Но живот щекотало горячее дыхание. Очень быстро Чанёль проснулся сам. Для него это счастье — сблизиться с омегой так, чтобы встретить рассвет вместе. Чем сильнее Пак пытался унять улыбку, тем болезненнее она становилась. Широкая и честная, как у довольного машинкой проказника. Чанёль сдался неуёмной радости, открыл сухие опухшие глаза и… застыл. Он не сразу понял, куда делся Кёнсу. Кёнсу, кажется, был к такому готов; он фыркнул и упер ему в живот острое колено. Чанёль сообразил что к чему, тут же вздернул одеяло и ойкнул, обнаружив во взгляде полусонного лохматого мужчины искреннее осуждение. — За что? — беспомощно уточнил альфа, коснувшись паха ладонью. Сделал он так рефлекторно. В своё время Чанёль сполна настрадался от влюбленного в него До Кёнсу и научился защищать стратегически важные части тела. Ибо в детстве смущённый Кёнсу выражал привязанность тумаками, кулачками и щелбанами. — Окно. Закрой. Живо, — с тихим норовом буркнул Кёнсу, вдохнув свежего воздуха. А потом повел острое костлявое колено вниз. Чанёль опасливо спрыгнул с кровати на мягкий медово-красный ковер, погоревав с секунду-другую, и горделиво задрал сползшие вниз штаны, будто не проиграл. — Ты не изменился, — сообщил он. Жмурясь около окна, с силой дернул левую штору к центру. Крупные металлические кольца, на которых она висела, гадко зазвенели по гардине. Зато стало темнее и интимнее. Чанёль задернул вторую и бухнулся обратно в кровать, протянув лапищи к омеге. Кенсу вновь был не опасен и податлив. Он лёг набок, лицом к Паку, пропустил чужие руки по своей талии и подтянулся за поцелуем вверх, до уровня подушек. Чанёль заранее представил, как теплые чувственные губы мягко тронули бы сначала его нижнюю губу — Кёнсу всегда начинал поцелуи так, — а затем в дело вступил бы язычок. Но омега достал только до основания шеи, скудно чмокнул в ключицу и сделал вид, будто туда и метился. — И тебя с Рождеством, — проворчал расстроенный Чанёль. — Но… мы же вместе? Мы пара? Я не обманываю сам себя? Взглянули на него несколько вопросительно. — Ты бы в мою постель не попал, если б мы не встречались. Или не дышал бы, попав сюда, пока мы не встречаемся. Ты задаешь странные вопросы, я ж говорил, что хочу быть с тобой. Иначе бы зачем я?.. Он смотрел прямо, черты его лица не дрогнули. Не лгал, значит. Чанёль с жадностью стиснул маленькое тельце омежки и насладился моментом. — Твоя связь с Чонином распалась этой ночью, от тебя больше не пахнет им. Кёнсу распахнул глаза шире. Это что же, Чонин его метил не навсегда? Хотя это ожидаемо. Чонин надеялся освободиться от него. Это причинило Кёнсу боль. Он притих и застыл в объятиях. — Наверное, всему виной вчерашнее эмоциональное потрясение. Оно было достаточно сильным, чтоб условная метка исчезла. Пак коснулся шеи Кёнсу и задумчиво провёл языком там, куда обычно альфы кусали. — И как я теперь пахну? — уточнил Кёнсу, насторожившись. Чанёль не вдохнул ветивера, хотя сделать это полагалось. Он давным-давно обнюхал омежку, но отмолчался, ожидая подходящего разговора. — Совершенно иначе. Во-первых, от тебя не воняет другим альфой. А еще… наверное, дело в возрасте, но твой драчливый характер стал спокойнее, и оттого ушла терпкость ветивера, которая с тобой с самого детства; запах смягчился и что-то его к тому же подслащивает... Малыш, сразу подумал Кёнсу, отведя взгляд. Он начинает обретать ноты. — ...мне нравится, — закончил Чанёль и приложился губами к чужой светлой коже, будто бы желал попробовать на вкус эфемерный запах. Ему было мало того, что он чуял. Хотелось завладеть Кёнсу. Наверняка уже сто раз за это утро Чанёль порывался поставить свою метку. Любой адекватный альфа, который дружил с головой, так бы и поступил. Стремился бы первым занять свободного омегу. Сложное положение Кёнсу отсрочивало этот момент. Пак не напирал, однако его намерения были прозрачны — не просто встречаться с Кёнсу, а сделать своим, построить семью. Он дорожил им, хотел его к себе, грезил, как станет важнее всего остального для омеги. Кёнсу собирался ему это дать — на праздновании по случаю Рождества, которое Исин организовывал для близких.