marriage

Зная, что у Кёнсу была очень тяжелая беременность, Чонин спешил попасть к нему, чтобы убедиться в его здравии. Но в палату Чонина не пустили ни через день, ни через пять, монотонно твердя: «с Вашими мужем и ребёнком всё хорошо, потерпите». Он сходил с ума от ожидания, поволновался на сто лет вперёд, всех извёл своими домыслами, но увиделся с Кёнсу впервые только в день выписки. Кёнсу не рассказывал Чонину о том, что с ним делали лечащие врачи. Как снимали швы, какую диету назначили, какие лекарства кололи, как обращались с малышом, — всё это осталось Чонину неизвестно. Потому что, зная детали, он раздул бы проблему на пустом месте и выдвинул бы персоналу непомерные требования. Даже частная клиника с дорогим прейскурантом не потерпела бы подобного. Ведь они делали всё на совесть и грамотно. Кёнсу не отвечал на входящие вызовы. Зато тут же посылал свежую фотографию сынули. Он звонил первым и когда хотелось лично ему. И на том его власть заканчивалась — Чонин забрасывал его вопросами, отнимая инициативу в диалоге. Кёнсу отвечал обобщенно. Вот, мол, уже оправился от усталости и сонливости, спокойнее относился к болям внизу живота и выглядел лучше, чем альфе думалось. Но подробностей не рассказывал, чтобы у Чонина не было повода для ссор с персоналом. Это помогало угомонить Чонина, максимум, на полдня. Он всё время канючил и нудил о том, что скучает или волнуется. Фотографии ребёнка действовали дольше и помогали продержаться до вечера. Ночами альфа лежал пластом в большой кровати под кондиционером и терзался выдумками одна страшнее другой. Место Кёнсу тут, рядом с ним, в его руках. Где Чонин способен его уберечь. А пребывание Кёнсу в месте, где влияние Чонина или его фамилии несильно, его пугало. Целую неделю Чонин изводился, пока, наконец, его не пригласили забрать омегу домой. В день выписки До чувствовал себя абсолютно нормально и наслаждался возвращением в обычное тело и старый размер. Утром вокруг него кружили педиатр и врач, чтобы подтвердить выписку, затем — медбратья. Но любая морока была в радость. Его улыбка была открытой, приятной и искренней. Когда Чонин сообщил ему, что скоро будет, то Кёнсу расцвел. Он отлучился в уборную, чтобы сполоснуть лицо прохладной водой и освежить прическу. По возвращении в палату нахмурился и шустро отнял у медбрата своего малыша. — Я сам его оберну. Упакуйте, пожалуйста, ту большую игрушку, чтобы её можно было забрать, — что звучало из уст Кёнсу как «если нечем руки занять, то я придумаю тебе задание». Медбрат понуро отступил от ребёнка, за которым должен ухаживать по должностной инструкции, и принялся впихивать плюш в картонный пакет. Шесть дней кряду ему мешали выполнять свою работу, поэтому юноша, чтобы хоть как-то оправдать зарплату, на словах учил Кёнсу, как пеленать или кормить из бутылочки. Но возиться с игрушкой - это, конечно, перебор. Кёнсу не доверял сына посторонним и всё время с ним возился единолично. Максимум, разрешал понаблюдать или посоветовать что-то. Если бы не резкий запах Чонина и стук в открытую дверь, то Кёнсу и дальше бы концентрировал своё внимание на крохе, которого кутал в маленькую простынку, напевая под нос выдуманную мелодию. — О, отец пришёл нас забрать, — при этих словах Чонин примерз к полу в шаге от омеги. Убаюкивая сына, Кёнсу повернулся к альфе вполоборота, подставил румяную щёку для поцелуя и осторожно приоткрыл тканевый конверт, чтобы показать личико их первенца. Тот был одет в белоснежно чистое хлопковое боди и держал хрупкие пальчики у рта. — Смотри, какой у нас чудесный малыш, — с восторгом разлился Кёнсу. Новорожденный сморщил носик, вдохнув запах своего отца впервые, и зачмокав губами, желая вкусняху скушать. Глазки едва открывались в полусне. В его сморщенной рожице не было пока ни сходства с Чонином, ни сходства с Кёнсу. Но он так трогательно оказался прижат омегой к груди, что сомневаться не приходилось. Именно ему Кёнсу посвятил всего себя. Увиденное лишило Чонина дара речи. Он с трудом сделал вздох, оклемался и жадно стиснул Кёнсу за пояс. Другой рукой пригладил темные прядки на затылке. Он был благодарен истинному за такой прекрасный подарок. И за то, что Кёнсу вопреки их отношениям не сделал аборт. — Чонин, — мягким шёпотом позвал Кёнсу, боясь шевельнуться. Он кожей чувствовал, как дико билось у Чонина сердце. Это ведь больно, когда оно так?.. — Мне показалось, или ты скулил только что? Чонин фыркнул; всё-то омега замечает. Но подтверждать очевидное было позорно для него как для альфы. Чонин молча впитал разделившиеся запахи своих мальчиков и вновь издал звук, отдаленно напоминавший скулёж. Ему было до одури хорошо стоять рядом с ними. — Какое счастье, что вы остались со мной. Вы замечательные. Оба. Кёнсу застеснялся, раскраснелся, переволновался и удивился, какой отклик внутри был из-за того, что Чонин едва не плакал от чувств. Кёнсу бесполезно притворяться равнодушным, раз его истинный альфа так искренне открылся. Кёнсу поднял от малыша взгляд и улыбнулся Чонину, не держа сейчас ни капли обиды на него. В их жизни внезапно случилось много перемен. И каждую из них Кёнсу принимал открыто, не ища ни зла, ни подтекста, хотя привык именно так встречать любое событие в своей жизни. — Нам пора выдвигаться, — произнёс омега; Чонин кивнул и с неохотой разомкнул руки на его талии. Быстрым движением подхватил сумку с личными вещами омеги, пакет с подаренной игрушкой и поплёлся хвостиком за Кёнсу, который выучил в клинике все коридоры. В регистратуре им выдали документы и свидетельства, а потом посоветовали усадить молодого папу с малышом на заднее сиденье. Через полчаса парочке полагалось быть дома. Но их машина покинула черту столицы на юго-востоке и уверенно ехала дальше. Здания сменились полями, а поля — лесополосой. Чонин прислушивался к советам навигатора. Вскоре Кёнсу надоели пейзажи, так как те редко менялись. И он не отрывал взгляда от мирно спавшего малыша в своих руках. Чонин косился на свою семью через зеркало заднего вида и переспрашивал, не утомила ли их поездка. Плохо ли ребёнку с закрытыми тонированными окнами. Нужно ли включить кондиционер. Не пахло ли бензином. Кёнсу этому умилялся и по-омежьи млел от того, как озабочен ими альфа. Ему нравилось, что Чонин теперь такой, а не какая-то мерзкая сволочь с непомерным эго. В конечном счёте Чонин свернул с главной дороги, недолго гнал по извилистой асфальтовой дороге, которая привела их в частный сектор. Они подъехали к проходному пункту. Чонин высунулся в окошко и приложил к пропускной системе свою карточку. Шлагбаум отозвался и медленно пополз вверх, машина вновь начала движение по ровной поверхности. Кёнсу сложил два и два, навострился и внимательно разглядывал в окне территорию. Домов насчитывалось немного, каждый был на приличном расстоянии от остальных и держался за высокой глухой оградой, пряча личную жизнь владельцев. Кругом всё тонуло в зелени и летней влажной духоте. — Я арендовал загородный дом на некоторое время. Здесь чистый лесной воздух, тишина, есть много местечек для прогулок, вроде бы в конце пути есть пляж и речка, охрана круглосуточная, дома с удобствами, — сподобился объяснить альфа, паркуясь задом в отведенное под машину пространство. Он повернулся лицом назад, деловито поместил руку на соседнее сиденье и иногда позволял себе кратко глянуть на омежку напрямую. — А еще тут забор около двух метров в высоту. Никакие зеваки не будут на тебя пялиться. Тебе должно понравиться здесь. Кёнсу сдержал смешок. То, что на него не будут пялиться, в первую очередь нравилось ревнивому Чонину. Впрочем, попрекать вслух омега не стал. А то Чонин дёрнет рулем, и автомобиль обо что-то поцарапается. Чонин выключил зажигание, поднял стояночный тормоз и нерешительно смял руль. Он опасался, что омега откажется от затеи и потребует вернуться в город. Такие сюрпризы Кёнсу на дух не переносил и считал их неоправданными тратами. Кёнсу принял новость неожиданно спокойно; даже выслушать мотивы альфы не сподобился. Он поудобнее обхватил спящего малыша, потом замялся в нерешительности, но отмёл лишние мысли и выбрался из машины. Он остановился перед крыльцом и поднял голову, чтобы оценить жильё. Во внешней отделке дома не было ярких роскошных элементов или архитекторских извращений. Обычный, одноэтажный, просторный дом под номером девять из качественных экологичных материалов. Вокруг участка в кронах деревьев глухо чирикали птички, а летняя зелень за домом под порывами слабого ветра искрилась изумрудными оттенками, радуя глаз. Чонин последовал за ним по гравийной дорожке, поравнялся. Из страха втянул носом воздух, чтобы понять эмоции омеги. Чуть погодя он почувствовал на себе восторженный искрящийся взгляд Кёнсу и перестал волноваться. Омега согласен тут остаться. Поэтому Чонин помог попасть внутрь, введя код на панели электронного замка. — Здесь такой же пароль, как у нас дома. Для простоты. Внутри есть датчики дыма, движения и прочая ересь, но я попросил еще радио няню, — пояснил альфа, разуваясь, пока Кёнсу делал первый шаг босой ступнёй, стискивая сына. — Мебель по заверению владельца новая. Я проверил на всякий случай, вроде бы и правда новая. Ах да, каждое утро тут прибирает обслуга, по надобности можно пригласить повара или даже няню. — Никаких нянь, — отрезал Кёнсу. Чонин замер, как мышь замерла бы перед змеей. Всего на секунду в омеге блеснул огонёк хищника, оберегавшего территорию от чужих. Кёнсу сморгнул это и вновь принялся разглядывать интерьер гостиной. Как ни в чем не бывало он сунул нос на кухню, в спальню, в ванную и вновь вернулся в спальню. Он аккуратно положил ребенка в колыбель, поднял боковую стенку вверх и разместил ладошки на нее. С минуту рассматривал своё маленькое чудо. Вскоре в комнате показался и Чонин. Тот опять прижался к омеге со спины, положив ладони на его бока. Он поймал себя на мысли, что это единственная возможность не получить от Кёнсу отказа в близости. У Кёнсу участился пульс и сбилось дыхание. Он подергался из стороны в сторону, но хитрый находчивый Чонин подтолкнул его поближе к кроватке, чтобы Кёнсу побоялся вырываться, зажатый между ней и сильным мужчиной. Омега и побоялся. Он смирно покорился. С остротой реагировал на то, как его ощупывали: закусил губу и боялся закашляться. Чонин водил горячими ладонями и дышал ему в затылок обжигающим дыханием. Но более ровным, чем у Кёнсу. — Тут общая кровать, — Кёнсу не мог выбрать другое время для делёжки территории? Чонин разочарованно пояснил: — Это две одноместные кровати, сдвинутые друг к другу. Я попросил владельца об этом, — он забрался горячими пальцами под футболку, поводил в своё удовольствие по коже, пока не наткнулся на длинный шрам. Усовестившись, прекратил. — Я, конечно, учёл, что ты можешь возразить против того, чтобы сделать из них одну. Но оставил их именно в таком положении. Мы ведь оба знаем, что на самом деле раздвигать их бессмысленно. Я проберусь к тебе даже на узенькую кроватку. Что правда, то правда. — Я потный с дороги. Пустишь принять душ? — сменил тему Кёнсу. — Приглядишь за малышом? Он уже дважды начинал разговор о разграничении пространства, но почти сразу уступал. Чонин стал подозревать, что Кёнсу только для вида ворчал по этому поводу, а на самом деле не против вместе спать, вместе жить и вообще быть вместе. Вот только вставал вопрос: Кёнсу мирился с близостью Чонина, отрицая свои желания, или всё-таки понимал их и оттого сдавался вежливому напору? — Я покажу, где полотенца, — Чонин переложил руки с талии омеги ему на плечи и повёл к двери, соседствовавшей с дверью в ванную комнату. Потом попросил Кёнсу подождать, а сам потянулся на верхнюю полку за махровым куском ткани. — Пока ты восстанавливался, я сообщил Чанёлю о рождении мальчика. Кёнсу напрягся в ожидании продолжения. Он был настолько покорен сыном в последние дни, что напрочь забыл обо всё остальном. Чонин сейчас втягивал его в прежние воспоминания. — Я получил оповещение о том, что сообщение прочли, но ответа не было. И я ему позвонил, — альфа подал банное полотенце, на миг оценив реакцию Кёнсу. Затем зарылся в шкаф опять. — Я не успел застать Чанёля. Его номер вне зоны действия сети. А еще я проделал то же с твоими родителями. Кёнсу резко побледнел. Если молчание Чанёля он мог пережить, потому что знал, что Бён Бэкхён рядом с ним, то родители — совсем другое дело. Чонин понимал, почему его омега сжался и потупил взор. Он столкнулся с равнодушием родителей Кёнсу — когда звонил взрослым, те сказали, что не приедут навестить Кёнсу, отмахнулись дежурным оправданием и первыми прервали звонок. В тот вечер альфа разбил мобильный о стену и затаил обиду на них. А сейчас вот не мог произнести их слова вслух. Кёнсу ждал вердикта, но чем дольше альфа молчал, тем очевиднее становился ответ. Он тихонько стиснул в руках полотенце, на лице пролегло недовольство и неприятие. — Они в другой стране, обещали навестить сразу, как вернутся в Корею, — закончил Чонин и попросил прощения. — Вот, держи. Полотенце для лица. Можешь идти. Но только используй душ, хорошо? Тебе нельзя принимать ванную пока что. Кёнсу привычно пожал плечами и заперся внутри. Злобно стащил футболку через голову, будто та в чём-то виновата, быстро снял шорты и белье, забрался под лейку и включил прохладную воду. Ему не впервой мириться с холодностью своих родных. Даже родители Чонина были ему ближе собственных. Доверительные отношения с папой, дружеские интеллектуальные беседы с мистером Кимом — семья бывшего мужа научила Кёнсу чувствовать себя частью чего-то большего. А его кровные родственники даже внуком не поинтересовались. Кёнсу смыл с лица пот, повозил ладонью по мокрой спине, замедлился в тех местах, где Чонин недавно его щупал. От собственных движений Кёнсу ощущал себя по-другому. Внутри совсем ничего не откликнулось и не ожило. Но ведь недавно ему… Он психанул. В одной ситуации его холод пробирал до костей, в другой ситуации в жар бросало. Никакой стабильности. Кёнсу выключил воду и закутал мокрое тело в банное махровое полотенце. И вылетел из ванной, застав альфу сгорбившимся над кроваткой. Чонин с нежностью наблюдал за мальчиком, но трусил коснуться. — Чонин, покажи мне дом, пожалуйста, прямо сейчас, — шепотом потребовал омега. — Ты же всё видел. Зачем? Твердолобый идиот — буркнул Кёнсу мысленно. Он просил альфу провести с собой чуточку больше времени, чтобы проверить догадку, которая наведалась в его головушку в ванной. А Чонин дурака валять вздумал. Косился задумчиво, не поменяв позы, и пытался прочесть намерения Кёнсу. — Ай, ладно, — омега разочарованно махнул рукой, — сам разберусь, не маленький. Он развернулся и пошел восвояси мимо кровати. Тут-то его внезапно подсекли в ногах, выбив из равновесия, поймали властной рукой за пояс и помогли упасть на мягкий застеленный матрас. Через секунду Чонин приземлился сверху и вышиб из маленького фигуристого омежки весь дух. Кёнсу, наконец, заметил, что кроме полотенца на нем ничего. Он ведь и капли-то с себя не стёр нормально! Зато о какой-то чепухе альфу просил. Это было очень двусмысленно. Чонин обвил Кёнсу руками, чтобы из-под него не вырвались (хотя куда там! Туша такая), потянулся за поцелуем и кротко протолкнулся через губы язычком. Его прикосновения застыли на полпути, потому что альфа ждал реакции. Кёнсу задохнулся от волнения, почувствовал, как влажный кончик чужого языка коснулся самой кромки, слегка прошёлся по нёбу, но тут же трусливо вернулся к губам омежки. В случае, если Кёнсу замычит, Чонин тут же прервется, вскочит на ноги и век будет раскаиваться в содеянном. А хочет ли Кёнсу его отталкивать? Твёрдая грудь Кёнсу высоко вздымалась в попытке вернуть себе запас кислорода в лёгкие. Это была его главная забота; не то что какой-то поцелуй. При попытке Кёнсу отдышаться обхват полотенца ослабевал, пока в итоге не разошелся настолько, что можно было в лёгкую запустить под него руки и полапать соски. — Если я неправильно тебя понял, то я прекращу, — Чонин положил ладонь на хрупкую шею омеги, задев кончики влажных волос. Кёнсу резко задержал дыхание. — Но если я прав и ты этого хочешь от меня, то не говори загадками. Я же дурак, я не пойму. Чонин потёрся бедрами о Кёнсу, скользнул губами в сторону, лизнул его ухо и со стоном удовольствия прикусил мочку. Кёнсу, казалось, вот-вот растает маслицем от ударившего в ноздри соблазняющего аттрактанта. А еще Чонин был безумно горячий — возможно, из-за того, что сам Кёнсу из-под душа вылез ледышкой. Разница контрастов омежку возбуждала. — Ч-чонин, ах, посмотри на меня. Чонин, — воззвал он, попытавшись поймать руками лицо альфы. Чонин отвлёкся, поднялся на локтях и сверху вниз глянул. У альфы зрачки были расширены и подернулись озерной мутью. Он не был агрессивным, он не нападал, но он оголодал. А ведь мужчины всего минуту близки, откуда такая сильная реакция? Наверное, ему немалых усилий стоило ласкать какое-то несчастное ухо вместо сочных пухлых губ любимого. Чонин явно за то, чтобы сдернуть с Кёнсу полотенце и сухими горячими пальцами огладить спину, ягодицы, эрогенные зоны истинного. — Я не буду говорить загадками, обещаю тебе, но умоляю, Чонин, не сейчас, — Кёнсу настойчиво повернул голову альфы в сторону детской кроватки. — Видишь? Нельзя. И вообще, я просто хотел поцеловать тебя в благодарность, не создавая тут шума, а ты… посмотри, что ты наделал! — напоследок Кёнсу направил голову альфы так, чтобы Чонин увидел в какой тесной близости находились их бедра. Чонину не было стыдно, однако он мог представить, через сколько ступенек перепрыгнул, форсируя события. Он прекратил тереться пахом о Кёнсу, но вернул внимание на его губы и с охотой смял их, провоцируя взрослый интимный поцелуй, какие Кёнсу доселе не допускал. Но исходя из ранее сказанного, теперь допускает. Сильные руки вновь зашарили по его телу. Понимая, что это не входило в понятие «утолить жажду, спровоцированную разлукой», Кёнсу, тем не менее, приоткрыл рот и приветственно обвил язычком твердый язык альфы. Кёнсу не ожидал, что это будет вкусно и приятно. Думал, его внутреннее «я» взбунтуется. А оно отреагировало, и по спине Кёнсу поползли щекочущие мурашки. И вот эти горе-папочки — близки друг другу, как никогда прежде. От нахлынувшего удовольствия омега выдохнул прямо в поцелуй, прервался и возобновил его на свой манер: коротко глянул Чонину в глаза, делясь радостной романтичной эмоцией, затем прикрыл веки и ласково смял нижнюю губу альфы, после чего поймал и верхнюю. Чонин так давно грезил именно об этом поцелуе, что не стал отбирать у истинного власть и послушно следовал то за одним приглашением Кёнсу, то за другим. Сердце участило ритм, пустило по организму свежую кровь, и альфу бросило в жар, хотя летняя погода и без этого отлично измывалась над людьми. Снаружи была настоящая баня, а теперь еще и Чонин был как печка. Кёнсу отпрянул и прервал тягучий поцелуй, когда сбилось дыхание. Все его лицо покраснело от стыда, сам он глубоко и влажно дышал. Он не мешал себя касаться и даже отзывался под Чонином, как струна. Сложившаяся ситуация была волнительной и сказочной. Но, поведя носом, Кёнсу был прав в одном — рядом с ребёнком вытворять подобное нельзя. Чонин понял его без слов. Чмокнул в губы и разочарованно заперся в ванной, чтобы снять напряжение. Кёнсу всё еще лежал на смятой постели и приводил сознание в порядок. Подумать только, за столь короткое время он испытал всю гамму чувств! Его смело, как тростинку резкие порывы ветра. Истинность не знала пощады. Их повседневность с тех пор изменилась. Они кожей чувствовали напряжение в воздухе, которое теперь чёрта с два разрядишь обнимашками. Но они закрыли на это глаза. Превыше всего был сын. При выборе имени для ребёнка они предпочли не следовать традициям. Мальчика они назвали Кайсу. Просто так. Без глубинного смысла и иероглифической трактовки. Все равно человека невозможно запрограммировать быть "Властителем Вселенной" или "Целеустремлённым храбрецом". Прошло много времени, прежде чем альфа с омегой смогли выработать какой-то режим в уходе за ребенком. Первые три месяца жизни — это ад. Им пришлось нанять на постоянную основу повара, который готовил изможденным молодым родителям питательные блюда. Наняли ему в помощь кухонного работника-мальчика, чтобы чистил овощи и мыл посуду. Помимо них их гнёздышко обслуживала уборщица. Родственники в дом были приглашены месяца через полтора. Когда Кёнсу и Чонин обрели уверенность в том, что смогут оказать им должное внимание и не ударить в грязь лицом. Чонин смотался в город за покупками и возвратился с пухлыми продуктовыми пакетами. Он изъял их из багажника, поставил машину на сигнализацию и по темноте подобрался к тускло освещенному крыльцу. Попал в дом, щёлкнул тумблером, чтобы включились все уличные лампы на территории участка. На пороге альфа насчитал несколько лишних пар обуви и с лёгкостью догадался, каких гостей стоило поприветствовать. Он отнес на кухню пакеты, перепоручил их перепугавшемуся пареньку (мальчик панически боялся лицом к лицу общаться с богатыми хозяевами) и помчался искать Кёнсу. В спальной комнате он обнаружил его с малышом на руках. Кайсу смирно обнял его за шею правой рукой, протянув другую к фотоаппарату дедушки, а рядом с ними двумя возбужденного радостного папу. Оба омеги игнорировали незаправленную постель и беспорядок, учиненный Чонином перед отъездом в магазин. Старый омега скакал вокруг Кёнсу, делал фотографии, чем смущал и вгонял его в краску. Чонин сразу понял, что будет спасением для Кёнсу сейчас. Поэтому в два шага подобрался, ласково поймал его, чмокнул в щёку и случайно угодил в кадр. По комнате пронеслась ослепляющая вспышка, и все удивленно смолкли. Их волновало, попало ли в кадр то, что сделал Чонин. Кёнсу зарделся пуще прежнего, а Чонин и его папа заговорщически заулыбались. Наверное, это будет лучшее фото в семейном альбоме. Кёнсу не мог выносить пытку и дальше. Он поспешил спрятаться альфе за спину. Он очень любил его папу, но пугался, когда получал столько внимания и любви. А усмирить взрослого омегу Чонину было не под силу. Это было подвластно лишь мистеру Киму. Который как назло бродил по дому и критически оценивал убранство. В спальню он вернулся, когда Чонин уже застелил кровать и затолкал под нее комья одежды ногой. — Надо поговорить, — холодно сообщил мистер Ким, обратившись к нему. Кёнсу был удивлен тому, как Чонин сначала затравленным взглядом взмолился у истинного о спасении, а затем неохотно поплёлся за отцом в другую комнату. Не приходилось сомневаться — между ними пробежала чёрная кошка. И сейчас Чонин чувствовал себя повинным в чём-то. Омежка глянул на оставшегося папу, но тот покачал головой, как бы говоря, что всё сложно. Тем временем мистер Ким вторгся в гостиную и занял ближайшее к выходу кресло. Он не счёл нужным проверить, шёл ли Чонин следом, и вообще доминировал в чужом доме как в своём собственном. Однако Чонин заметил, что отец не занял главное кресло, словно бы признавал сына настоящим хозяином территории. Чонин вдруг перестал страшиться безжалостности отца и сел ровно напротив, сложив локти на коленях. — Ты должен обеспечить Кёнсу поддержку, он едва на ногах держится от недосыпа, — начал мистер Ким, ударив Чонину по самому больному месту. Чонин взъерошился а-ля «я поддерживаю его, помогаю, подменяю!». — Завязывай со своей конторкой и начинай вникать в семейный бизнес. Начнёшь как заместитель директора под крылом господина Ана. Он уже стар, но до сих пор лучший и согласен передать тебе скопленный опыт. Натаскаешься у него, а потом займешь его место по выходе старика на пенсию. Ты должен полностью перенять правление корпорацией до того, как Кайсу исполнится семь. Чонин сморщился. Больше всего он ненавидел властный беспрекословный тон родителя и его манеру поступаться желаниями сына. Мистер Ким всегда был очень строг с Чонином и игнорировал его собственные амбиции. От большой любви или нет, юношу не волновало. Мистер Ким честь альфы попрал! Вздумал заманить отпрыска в семейное дело, манипулируя любовью Чонина к Кёнсу и Кайсу. — А еще я подобрал тебе помощника. Помимо обычной секретарской работы он будет выполнять бытовые поручения, чтобы облегчить вам с Кёнсу жизнь. Всякие там коммунальные платежи, костюмы из химчистки, планирование ужинов. Вам пора завести такого человека. — А чего ты няньку нам не навяжешь? — огрызнулся Чонин. — Ну так, для кучи. Пусть и у нас в доме ходит толпа посторонних людей, чтобы подтирать нам зад, как это другие богатеи делают! — Я уже подобрал няню с зарубежным опытом, но Кёнсу отказался. Чонин закатил глаза. Это ни в какие ворота, если честно. — Мой омега и то больше власти над тобой имеет, чем я. Меня ты никогда не слышишь. — Слышу, Чонин. Когда ты говоришь о правильных вещах, я тебя слышу. Но тебе нужен толчок. Я желаю тебе лучшей жизни. — Ты перегибаешь палку, — возразил Чонин . — Может быть. Я просто хочу, чтобы мой внук рос, чувствуя под ногами почву. Сейчас ты не надёжен как кормилец, потому что твоя зарплата зависит от других людей. А должна начисляться стабильно с процентов по акциям и в твоей собственной фирме… ну, ты сам знаешь. Более того, вы с Кёнсу оба глубоко ошибаетесь, не регистрируя брак заново. Сколько Кайсу придётся расти в семье, которая в любой момент может разъехаться, потому что ничем не связана, кроме него? Чонин нахмурился и сцепил пальцы рук. — Я настойчив не потому, что весь такой злыдня и пихаю тебя в свой адский котёл. Посуди сам. Тебе почти тридцать, Чонин. Ты многому научился самостоятельно. Ты молодец. Но пора зациклиться не на саморазвитии и самоутверждении, а на сыне, который у тебя родился. Твоя жизнь тебе отныне не принадлежит. Она принадлежит Кёнсу, которого ты любишь, и Кайсу, который от тебя зависит. Не подводи их. На том отец и покончил. Он откинулся к спинке кресла и с интересом рассматривал изменившуюся мимику задумчивого Чонина. Всё-таки до этого мальчишки быстрее доходит, если ему не втемяшивать в голову, а беседовать с ним как со взрослым. Но Чонин всегда будет в глазах мистера Кима маленьким, так что мистер Ким всегда будет ему именно втемяшивать. Старику придётся попотеть, чтобы это изменилось. Как же быстро движется время. Еще недавно мистер Ким был сексуальным мальчишкой в белой сельской рубахе и пыльных штанах на подтяжках, играл в салки и влюблялся в омежек, а теперь сидел перед отпрыском важным орлом и учил его философии. — Ладно, — процедил Чонин чуть погодя. — Я уволюсь из своей фирмы и приду в корпорацию. Но поклянись, что обучать меня будет только мистер Ан! Хочу без твоей помощи вникнуть в работу. Это не ради твоего бизнеса! Это ради них. — Договорились, — мистер Ким не без труда приподнялся на ноги и краешками губ улыбнулся. Чуть-чуть совсем. — Где там мой внук. Хочу подержать его. А ты чего расселся? Со мной пошли. Я в логово омег один не сунусь. Чонин рассмеялся. За вычетом некоторых досадных мелочей он мог назвать свою жизнь счастливой. Хотя она грозила ему одиночеством, осуждением, порицанием и безответной любовью.