"Зов кукушки"

— Макар... У Люды слабый голос, хрипящий, чуть срывающийся. Веки саднят, а во всём теле одна ноющая боль. Кажется, она не чувствует своего дыхания. Кажется, подкашиваются ноги. Она прижимает к себе ружьё. Его ружьё, которое видело, как он умирал, чувствовало его слабеющие пальцы. Люда плачет, беззвучно и горько, царапая ногтями металл. Кажется, он ещё держит тепло, которое Макаров хотел ей подарить напоследок. Тихий умоляющий зов тонет в толпе и рассыпается, не дойдя до своего адресата. А Люда уже не плачет, больным взглядом сжигая серое небо. — Лёня! Люда чувствует, как кровь, смешиваясь с ледяным потом, тяжёлыми каплями стекает по лицу. Совсем рядом с ней — Лёнька, тёплый, но уже, кажется, не дышащий. Её пальцы судорожно хватаются за пропитанную кровью ткань; конечно, ведь Лёня ещё жив, она ещё может его спасти, и спасёт, обязательно спасёт, нужно только собрать остатки сил, чтобы позвать на помощь. Но её голос хрипит, слишком тихий, и она срывается на кашляющий крик. Выживи-выживи-выживи. Выживи, и больше ничего не будет страшно, только выживи. Её зов раненой птицы утихает, стоит глазу заметить спешащих к ним людей. Машенька, Маша, поспеши, быстрее. И Люда засыпает и видит в расплывчатых акварельных мечтах мальчика, что так похож на него. И хочется ей, чтобы война, эта постылая война, оказалась обыкновенным страшным сном. И очередной зов остаётся без отклика, забирая последние силы. — Боря! Стойте, стойте... Боря! Люда отчаянно бьётся, пытаясь вырваться, и срывается на крик. Она видит улыбку Бори, мягкую, обнадёживающую, и хочет плакать. Она не может потерять ещё и его, просто не может, не хочет. Бьёт поломанными крыльями, и отчаянный зов рябью идёт по воде. Боря слышит. И улыбается. Выживи-выживи-выживи, кукушка, и больше никого не зови.