Плечом к плечу, сердцем к сердцу

Когда Джим, наконец, вернулся в то счастливое состояние, когда мог продержаться в ясном сознании больше пары часов, первым делом ему в глаза бросился неуловимо изменившийся Боунс. Жизнь текла вроде бы по-прежнему; Боунс не отходил от него, истыкав всего гипошприцами и устраивая бесконечные проверки. Джим, несмотря на отчаянный характер, не рисковал перечить: в конце концов, до «удрать из госпиталя на своих двоих» он ещё не долечился. И всё же Боунс казался мрачнее обычного, язвительнее обычного и — молчаливее обычного. Когда Джим, потихоньку оклемавшись, попытался вызнать подробности своего «лечения» и хоть как-то неловко поблагодарить друга за заботу, то так и завис, когда тот прожёг его взглядом и добавил «не напоминай», отворачиваясь к трикодеру. Джим понял потом, когда Боунс широким шагом выбежал из палаты, что его так напрягало в происходящем: он ни разу не коснулся Джима и пользовался исключительно диагностическими приборами. Боунс, который никогда не доверял технике. Боунс, физический контакт с которым был после четырёх лет дружбы естественен, как дыхание. Боунс, прикосновения которого успокаивали, даже когда он нецензурно ругался; который каждый раз нащупывал пульс на запястье, как будто этот жест был защитным оберегом; который никогда не скупился ни на полушутливые затрещины, ни на то, чтобы ободряюще растрепать Джимову шевелюру. В тот день Джим, погружённый в тревожные мысли, так и не заснул, пока медсестра принудительно не вколола ему успокоительное. *** Спровоцировать Боунса, тем более целеустремлённого и что-то вбившего себе в голову Боунса, было, при всей его кажущейся вспыльчивости, делом нелёгким. Джим пробовал буянить — не очень сильно; пробовал случайно инициировать контакт, но тот всякий раз ловко вывёртывался или обходился предельным минимумом. Иногда Боунс, казалось, зависал — напрягался ни с того ни с сего в считанные мгновения, резко вытягиваясь и на какую-то долю секунды замирая. Но всякий раз на осторожные оклики Джима отвечал скупо «Всё в порядке». Когда его выпустили из больницы, Боунс исправно приезжал к нему каждый свободный вечер, если не было смены и если Джима не выдёргивали в адмиралтейство (в такие дни Боунс просто ворчал, напоминая, что период реабилитации не закончен). Джим пытался вытащить друга куда-нибудь — хоть на выходных, но тот всякий раз очень вежливо отказывался. И это тоже был тревожный призрак. И Джим, капитан «Энтерпрайз» и прирождённый тактик, пошёл напролом. *** Строго говоря, присутствие главного судового врача в разгар ремонтных работ на корабле было… не обязательно. Джим Боунса упрашивал составить ему компанию лично. Расчёт оказался верен: Боунс, в каком бы расположении духа ни был сам, никогда бы не бросил пациента в потенциально вызывающей посттравматическую реакцию ситуации. Только вот ни он сам, ни Джим не рассчитывали, что реакция с такой силой ударит по Боунсу. Услышав на выходе из медотсека, как рвётся дыхание, как тяжелы стали его шаги, Джим резво повернулся, но не успел и слова произнести, как смертельно бледный Боунс вдруг в два шага преодолел расстояние между ними и вцепился в его руку. Больно. От неожиданности Джим едва не вскрикнул. А Боунс, заметив удивлённо-тревожное выражение его лица, как-то обмяк и, медленно отступив, рухнул на стул, замученно уронив голову на руки. — Если так пойдёт дальше, меня сочтут непригодным к службе, — произнёс он тускло, не поднимая взгляд и с усилием потирая переносицу. Глаза его, увидел Джим, подойдя ближе, были закрыты; плотно зажмурены. — Что я могу сделать, Боунс?.. — спросил он негромко, немедленно опускаясь рядом на корточки. Рука его невесомо легла тому на локоть. — Ничего, Джим, — тот, наконец, поднял взгляд и усмехнулся — горько, грустно. — Это пройдёт. Просто до сих пор не могу поверить, что кровь Хана сработала, и что от неё не осталось никаких жутких побочных эффектов… Не знаю, чего больше. Джим потянулся к нему, забирая ладони в свои, притягивая к себе, и порываясь вперёд, сокращая остававшиеся между ними сантиметры. Боунс неловко наклонил голову, легонько стукаясь лбом. Джим боднул его, заставляя замереть в этой позиции — лоб в лоб, не отрывая взгляда; заставляя смотреть прямо в глаза. Он погладил большими пальцами выпирающие венки и скользящие под ними жёсткие костяшки. — Ты вытащил меня этими самыми руками, Боунс, — он поднял сначала одну ладонь и приложил к щеке, затем — вторую, и осторожно, всё так же боясь разорвать зрительный контакт, приложился губами — к каждой по очереди, а после — к обеим, удерживая их в собственных пальцах лодочкой. — И ты бы сделал это ещё раз… Никто лучше тебя не мог бы справиться. Джим приник к напряжённым костяшкам, выцеловывая пальцы Боунса по фалангам. Широкие крепкие кисти, твёрдые гибкие пальцы — в то время как сам Боунс мог шутить про «легендарные руки», Джим вполне искренне знал, какова их чудодейственность, и его губы массировали, прихватывая и потягивая, каждый сустав, пока эти восхитительные руки наконец не обмякли в его. Ладони Боунса выскользнули из-под его губ, обняв Джима за лицо. Он моргнул, пытаясь справиться с желанием закрыть глаза, когда бережные горячие пальцы дотянулись до его висков, прошелестели до коротко стриженного затылка, медленными движениями расчёсывая неприглаженные волосы. Он подался вперёд, рывком поднимаясь на ноги и крепко обхватывая Боунса за плечи. Стоять так было не очень удобно, но Боунс — обнял его тут же, жадно и слепо, ухватывая за талию и дотягиваясь до шеи, и Джим, прижав голову того к груди, ткнулся поцелуем в солоновато пахнущую макушку. *** Оба прекрасно знали, что «забыть» здесь будет неуместно. А «жить дальше» — получится не сразу. Но, по крайней мере, ни один не собирался сдаваться. В отпуск «к морю на недельку» Джим Боунса всё-таки вытащил. Хотя море тут за решающий фактор едва ли считалось. В первый же вечер Джим поймал его врасплох, когда Боунс, о чём-то задумавшись, стоял посреди комнаты, выйдя из ванной. Джим подошёл сзади, практически неслышно, обернул вокруг головы широкую мягкую ленту, аккуратно лёгшую на глаза Боунсу, и в два приёма затянул, предусмотрительно отведя попавшие под руку волосы. Тот попытался было от неожиданности разразиться тирадой, но умолк на полуслове, как только Джим вжался носом ему в затылок и, повозив по покрытой короткими топорщащимися волосками шее, поцеловал в плечо. Руки его осторожно сняли с несопротивляющегося уже Боунса халат, бережно стянув по покатым плечам, сильным рукам, и Джим прижался к нему, как только мог, почти покрывая голую спину, всем телом пытаясь коснуться чужой горячей кожи. Он тепло выдохнул Боунсу в чуть оттопыренное ухо, осторожно заправляя за него повязку, прошерстил нарочито медленно, растопыренными пальцами густые волосы, и обвил за шею, поводя руками по груди и острым ключицам. В приглушённом свете веснушчатые пятнышки на расправленных плечах выглядели почти чёрной космической россыпью, и Джим позволил себе с наслаждением вылизать по ним запутанный узор, завершая поцелуем в висок. — Не размышляй, — шепнул он в ухо всё ещё напряжённому Боунсу. — Я — здесь. А после — выскользнул из-за спины и обошёл, держась в шаге. Было видно, как Боунс, напрягшись, вертит головой, запрокидывая шею, сглатывая; как чуть подрагивают плечи. Джим встал прямо перед ним, шагнул вперёд, опускаясь на колени, наклонился вперёд и с упоением принялся терзать губами живот. Его руки скользили вдоль бёдер Боунса, дразняще вытанцовывая на подтянутых ягодицах, не касаясь, впрочем, лишнего. Почувствовав, что тот расслабленно выдохнул, Джим подхватил Боунса за обе руки и, вскакивая на ходу, повлёк за собой, опрокидывая на кровать и заставляя перевернуться на спину. Боунс, беззащитно распластанный перед ним, тяжело и сбито задышал. Джим прильнул губами к дрожащему кадыку и отстранился, целиком окидывая Боунса взглядом. Сама его поза — абсолютного доверия; неяркая, но тёплая улыбка, расцветшая на поблёскивающих в темноте губах, которые тот то и дело облизывал; поза томящегося негой под его руками и наконец не замирающего истуканом от треволнений Боунса вышибала из Джимовых мыслей любые подходящие слова, и он, не зная, как ещё высказать снедающую горячку благодарной и алчущей нежности, пустился, ещё ускоряя темп, мучить простёртое под ним тело. Джим разминал плечи Боунса, щекоча кончиком носа подмышки, поглаживал рёбра, пересчитывая поцелуями, выводил круги на животе языком, засасывая и прихватывая упругую кожу, губами разглаживал морщины на лбу, всё это время ни на секунду не прерывая контакт, так нужный им обоим. Боунс отвечал взаимностью, будто соревнуясь. Ладони его, тёплые и ласковые, оказывались то на Джимовой спине, то дотягивались до груди, то пытались ухватить за руку. Губы прицельно припечатывали то в шею, то в висок, то, когда Боунсу удавалось поймать руку Джима, проходились по всему предплечью, останавливаясь с внутренней стороны локтя. Джим в отместку, спускаясь ниже, обхватил пальцами ступню Боунса и прижался губами к выпирающей сбоку косточке. Тот коротко и почти судорожно всхлипнул. Джим подтянулся на руках, одной ладонью ухватывая уже сполна среагировавший на ласку член, а ртом обводя линию Боунсового подбородка. Чувствуя, как у обоих всё резче сбивается дыхание, он поцеловал Боунса глубоко в губы, и на самом пике со стоном выдохнул, ощутив, как на лицо ему легли бережные ладони, будто бы запоминающие все его ямочки и линии, нежно выглаживающие застарелые шрамы, мелкие царапины и складки у уголков рта, а пальцы ерошили и собирали, потягивая, волосы. Окрылённый порывом, Джим наклонился ниже и приник губами к груди Боунса, находя наощупь место, где билось его сердце. Тот с силой прижал его к себе и, приподнявшись и вывернув шею, целомудренно поцеловал в лоб. Джим привстал на локтях и осторожно приподнял словно отяжелевшую голову Боунса, нащупывая кончики ленты. Повязка свободно соскользнула на простынь, и он отбросил её в сторону. Затем Джим обеими руками огладил любимое лицо, заглядывая в него. Несмотря на совершенно вымотанный взгляд, глаза его были сияюще ясными, и Боунс первым потянулся к нему, мягко и точно захватывая губы своими. Джим, придя в себя и выдохнув после поцелуя, чуть скатился в сторону, обнял за плечо, протянувшись через широкую грудь, и зарылся носом в подмышку. И перед тем, как провалиться в сон, услышал, как Боунс, накрыв его руку своей, шепнул «спасибо». *** Конечно, когда им пришло назначение на пятилетнюю миссию, Боунс был не в порядке. Он нервничал — явно; и ворчал, и ругался, и загружал себя работой, и… Каждый раз отмахивался от Джимовых вопросов, разоружая его простым и искренним «Ты от меня не отвяжешься». Их место было в космосе, и Боунс — Боунс об этом знал, как никто. Они вышли из доков чуть больше, чем через год после крушения «Венедженс», и чуть меньше, чем через год после того, как Джим очнулся. Первая альфа-смена подошла к концу, курс в варпе был стабилен и определён, и Джим, не теряя времени, зашёл в медотсек, вытаскивая Боунса из-за рабочего стола и уводя в каюту. Поужинав и совершив ежевечерний банный ритуал, оба в молчании устроились на широкой кровати, вслушиваясь в мерное гудение проводки. Боунс, нахмурившись, уставился в потолок. Джим перекатился поближе, наваливаясь ему на плечо и, взяв стиснутую в кулак ладонь, аккуратно расцепил пальцы и поцеловал центр сплетённых линий. Тот рассеянно скосил взгляд, и уголки рта его дрогнули в улыбке. — Спи, капитан; успеешь ещё за пять лет накопить недосып, — понукающе пробурчал Боунс, обнимая его за талию, притягивая к себе и устраивая голову Джима у себя под подбородком. Он почти провалился в сон, когда почувствовал, как чужие губы мазнули по лбу, а распластанная ладонь легла на сердце.