i lost my way, but now I'm following

- Я бы на твоем месте взяла себя в руки и познакомилась, - прошипела Мария. - Но ты не на моем месте, - резко ответил Горацио, открывая пакет молока, - и потом, если и есть человек, от которого нельзя принимать советы насчет личной жизни, так это ты. Он был прав: за последний год Мария рассталась с тремя кавалерами и одной рыжей флористкой. Впрочем, она не падала духом; завтра, довольно сообщила она Горацио, когда началась их смена, у нее было свидание с кем-то «божественно симпатичным» неопределенного пола. Ее советов Горацио все равно старался не слушать. Он уткнулся раздраженным взглядом в третий столик от окна, где, как обычно, сидел этот. У Горацио было не так уж много давних знакомых: с кем-то рассорился, кто-то эмигрировал, кто-то просто перестал давать знать о себе. Разве что Марию он знал больше года — разные факультеты, но совместная смена в старбаксе на углу улицы, где оба подрабатывали. Считались ли посетители, которых он уже знал в лицо и чьи привычки выучил наизусть, знакомыми? Пожалуй, нет, но мысль забавляла его. Этот приходил в старбакс два раза в неделю в обеденный перерыв, брал эспрессо и клубничный чизкейк, сидел на своем привычном месте минут сорок, после чего уходил. У него была старомодная косичка, перехваченная лентой, и чистые серые глаза, печальные, как у бассет-хаунда. Каждый раз, делая заказ, он смотрел куда-то поверх плеча Горацио, никогда не встречаясь с ним взглядом. И он никогда не ел свой чертов чизкейк. Только ковырял вилкой. Горацио сам не знал, почему сам факт наличия в его кафе этого человека - ну да, технически оно ему не принадлежало, но откуда-то порой брались командирские замашки - так возмущал его. - Ты только посмотри на него, - сказал он мрачно. - Опять не ест. Знаешь, что сейчас будет? Сейчас он допьет кофе, потом еще минут двадцать будет сидеть, изображая, что ест, потом встанет и уйдет, а чизкейк придется выкидывать. - Ты даже не любишь сладкое. - Терпеть не могу. Но если я не люблю сладкое, то я не беру себе сладкое. А он берет. Это перевод продуктов. Мария со вздохом вытерла о его рукав мокрые руки. - Как его зовут? - отвлеченно спросила она. Горацио с недоверием на нее покосился. - Уильям, но зачем тебе… - Затем, - твердо сказала Мария, улыбаясь уголками рта, - что я собираюсь подойти к мистеру Уильяму и выяснить, почему он не ест свой чизкейк, а если он спросит, какое мне дело, то я скажу, что мой коллега просто на стенку лезет от его пищевых пристрастий, а если он спросит, почему коллега сам не подошел… Горацио уже собирался ей ответить, когда вошел очередной знакомый, - высокий крупный блондин, от чьего громоподобного смеха разве что окна в кафе не дрожали, - и попросил свой привычный фраппучино. - А где же ваш друг? - любой другой посетитель посчитал бы такие вопросы неуместным любопытством, но Мария с блондином были на короткой ноге. - Весь в работе, - заулыбался блондин, забирая заказ. - Зашивается и зашивает других, ха-ха! Горацио угрюмо смотрел ему в спину, когда тот отходил. - Его шутки ужасны, - проронил он. - Сказал человек без чувства юмора. Потом пришла шумная компания молодых французов, юноша гоповатого вида в идиотской кепке, невысокий мужчина, с которого так и считывалось «преподаватель литературы», и еще куча народу, так что беседа сошла на нет, чему Горацио был несказанно рад. И, разумеется, через полчаса на месте Уильяма были только пустая чашка кофе и чизкейк со следами вилки на глазури. * Когда Уильям не пришел в свой обычный день, Горацио и не заметил. Он игнорировал его опустевшее место с завидной успешностью; с загробным лицом рисовал улыбки людям на стаканчиках (на этом настаивала Мария), объяснил высокому рыжему немцу, как пользоваться местным вай-фаем, с легким осуждением посматривал на лысого мужчину, чьим профилем можно было бы резать стекло, а пятой порцией тройного эспрессо - растворять металл. За окном раскатисто смеялся блондин, чей похожий на бледную рыбу друг-врач на этот раз пришел вместе с ним. - Пошутил очередную ужасную шутку, - предположил Горацио, глядя в никуда. Мария закатила глаза. - Может, у него работа. Или срочная командировка. Или прием у доктора. Или его жена рожает. - Чт... - Или он вчера поехал кататься на лодке, разбился и утонул, - жизнерадостно продолжила Мария. - Я не... - Стой, стой, я знаю. Сегодня премьера нового сезона «Доктора Кто», я бы сама осталась дома- - Мария, - твердо оборвал ее Горацио, отгоняя, как назойливую муху, боязнь, что что-то из ее предположений может оказаться правдой, - меня это не волнует. Он может хоть на другую планету улететь в своей синей будке, хотя я сомневаюсь в этом. У меня нет к нему чувств, а ты - ты перебарщиваешь с ромкомами. Мария выглядела разочарованной. Она сверлила Горацио осуждающим взглядом, пока не звякнул колокольчик над дверью, и не зашел очередной посетитель. - Меня тебе не обмануть, - сурово шепнула она, наливая латте. - Еще погово... Латте для Сэмюэля! Так вот, еще поговорим. Горацио был слишком сосредоточен на поддержании равнодушного выражения лица. * Разумеется, Уильям ему снился. Все это не приняло бы такой оттенок отвратительной мыльной оперы, если бы Горацио не видел его во снах, не регулярно, правда, из раза в раз. Ладно бы еще они, скажем, трахались, зло рассуждал Горацио: это было бы объяснимо. Но дело было в том, что Уильям спасал его. Каждый раз. Каждый раз, когда в разгар сражения Горацио скользил на собственной крови, и почти падал, но его подхватывали, это оказывался Уильям. Каждый раз, как огромная птица с измазанными в крови когтями сталкивала его с обрыва, Уильям не давал ему упасть. Он убивал змей, вытаскивал Горацио из бурлящей воды, выбивал из руки невидимого врага револьвер, наставленный Горацио в лоб. Его глаза были полны такой больной и тихой любви, что у Горацио колени подкашивались. - Что ты делаешь в моем сне, - кричал он на Уильяма и отталкивал его от себя. - Убирайся отсюда. Уильям покорно отходил и растворялся в слоях его сна, таких причудливых, что дядюшка Нолан бы обзавидовался, а Горацио просыпался с горечью отчаяния во рту и руками, стиснутыми в кулаки. Его трясло, словно что-то тяжелое бесновалось в нем и не находило пути наружу. * По дороге в старбакс Горацио чуть не наехал на уличную кошку, драное существо, больше похожее на тряпку для мытья полов. От резкого поворота велосипед накренился и на полной скорости грохнулся на землю. Горацио заявился в кафе, опоздав минут на двадцать, исцарапанный, растрепанный и страшно злой. - Что такое? - воскликнула Мария, удивленно смотря, как он, словно ангел мщения, распахнул входную дверь и прошагал к стойке. - Велосипед. Смыть с разбитых колен кровь было недолгим делом, привести в порядок птичье гнездо на голове - чуть дольше, но тоже не смертельно, но что-то холодное и растерянное все равно поднималось в горлу с самого момента падения. Уже автоматически наполняя стаканы людям из очереди, Горацио вспоминал, что же мелькнуло и пропало так быстро, когда мир смазался перед его глазами: какая-то глупая надежда, острая и чужеродная. Когда он наконец вспомнил, его словно переклинило: хотелось и рассмеяться, и разбить кулаком ближайшую твердую поверхность. Что-то тогда пожелало на долю секунды, чтобы Уильям его поймал. Контроль над ситуацией ускользал из его рук. А Уильям, с его тяжелой косицей и спокойным вытянутым лицом, не пришел и сегодня. * Когда он наконец появился через неделю, Горацио даже было совестно перед Марией: своими придирками и хмурыми комментариями он нарвался на ссору с ней, и теперь она с ним не разговаривала. Мария была хорошим приятелем и чудесной коллегой, а он вел себя, как полный мудак, и приходилось это признать. Спать не выходило всю неделю: он чурался сна, как ловушки. Глаза покраснели, руки начинали дрожать, и он вел себя как мудак, хотя, если верить тонким намекам соседа по квартире Арчи, мудаком он был всегда. Он чуть не перепутал чашки тощего брюнета с бородкой и Джека, блондина, который снова пришел со своим другом-врачом. Равномерный говор кофейни накатывал, как волна, и постепенно сходил, и в ушах был сплошь белый шум; Горацио аккуратно закрыл лицо ладонями и вдохнул. Его вело. - Вы в порядке? - тихо спросили его. Он повел головой, отвел ладони от лица. Улыбнулся. Обругал себя за то, как вдруг стало трудно дышать. - В полном, - сказал Горацио Уильяму, стоявшему перед стойкой. Уильям был небрит, сам не выглядел слишком выспавшимся и глядел со сдержанным, теплым беспокойством, от которого становилось только хуже. Он открыл рот, чтобы сказать что-то еще, но Горацио уже выговорил, - вам как обычно, я знаю, - и усилием воли заставил себя отойти. Он кивнул Марии: они могли не общаться, но что делать Уильяму, она уже запомнила. Разумеется, Уильям взял свой чизкейк и сел, как и прежде, за третий столик от окна. * Потому что он не выспался. Да, потому что не выспался, потому что Уильям наконец заявился после полутора недель отсутствия, потому что это был черт знает какой по счету переведенный чизкейк, потому что он не ел пару дней, - денег не хватало, а он был слишком горд, чтобы занимать. Причин было много, и ни одна, по мнению Горацио, его не оправдывала. Он решил, что с него хватит. Уильям допил свой кофе, поставил чашку на стол, сдвинул блюдце с чизкейком к краю стола и неторопливо потянулся за пальто; Горацио заправил выбившуюся из хвоста волос прядь за ухо. - Отойду на минуту, - быстро шепнул он Марии так, чтобы она не успела запротестовать. Бариста в кафе идет, куда пожелает, и никто не удивится, если он выйдет из-за стойки. Горацио знал это, но никак не мог отделаться от чувства, что все кафе замолкло, следя за ним взглядом, когда он прошагал к столику Уильяма. Взгляд Уильяма был чуть удивленным и все таким же невыносимо теплым. - Знаете что? - спросил Горацио резко. - Что? - повторил за ним Уильям. Боже, а я и фамилии-то его не знаю, мелькнуло у Горацио в голове. - В этом чизкейке 430 килокалорий, - сказал Горацио. - И два раза в неделю вы переводите их в никуда. Это ваши особенные предпочтения? Вы питаетесь самим фактом существования чизкейка? В чем, черт возьми, смысл этих манипуляций? Уильям просто смотрел ему в глаза, в кои-то веки не поверх плеча, смотрел и смотрел, и от этого Горацио вконец потерялся. Он начинал понимать, что говорил слишком громко, возмущался слишком резко, что все это совершенно неуместно, и, скорее всего, это последний день его работы здесь, но терять было уже нечего. Если подумать, ему в жизни было вообще почти нечего терять. Это была мысль из разряда тех, что появляются в голове в три часа ночи и расползаются по сознанию, как ядовитый паразит, нашептывающий, урезонивающий, переполненный ненавистью. Сейчас она снова напомнила о себе: ужасно не вовремя и не к месту кольнула в висок. Сказывался недостаток сна. Горацио ускользал в белый шум. Взгляд Уильяма, удивленный и ласковый, был ему якорем. - Я не люблю сладкое, честно говоря, - пояснил он, пожав плечами. - И мучное, и вообще все, что можно взять здесь поесть. - Но... Зачем тогда... - Мистер Хорнблауэр, - сказал Уильям, даже не глядя на его бейдж, - сядем, пожалуйста. На мое привычное место. Вы сядьте туда, где обычно сижу я. Да, вот так. Горацио очень медленно сел, в любую секунду готовый вскочить. - Так. И что вам видно? - Людей, - раздраженно сказал Горацио. - Стойку. Стойку - лучше всего. - Да, - просто сказал Уильям, чуть улыбаясь. Они помолчали. Уильям развел руками. - За стойкой обычно вы, - сказал он слегка виновато, все так же улыбаясь, - надеюсь, вы понимаете. - Я понимаю, - медленно сказал Горацио. В кафе все замолкли, и в этой полной тишине голова его стала вдруг такой чистой, такой ясной, все в его разуме встало на свои места, волна шума отступила; шторм утих. Мощный порыв теплого ветра распахнул окно, и белая занавеска надулась, как парус. Сидевшие рядом с окном Джек и его врач взволнованно кинулись подбирать снесенные ветром бумаги. Горацио хрипло рассмеялся, протянув руку, коснулся руки Уильяма; лопнул железный обруч вокруг груди. Уильям дернулся от его смеха. - Простите, - сказал он неуверенно. - Если желаете, я сейчас же уйду. - Вот уж нет. - Мария за стойкой потрясла руками с непередаваемым выражением лица. Горацио скользнул глазами по ней, по столикам, по потрепанного вида полицейскому, трепавшегося с тощим брюнетом, по парусам занавесок, по золотым волосам Джека, и наконец очень медленно, оттягивая, посмотрел Уильяму в глаза. - Теперь, пожалуйста, не уходите. * - Он опасный мудак, - сказала Мария предостерегающе. Уильям хмыкнул. - А я люблю «Доктора Кто». Все было в порядке.