Ничего личного

– Все-таки записал? Тимо стащил студийные наушники-ракушки и смерил своего протеже хмурым взглядом. Опухшее лицо, волосы сосульками, аромат перегара такой, что можно полировать диски. Опять всю ночь пил и сочинял. Поэт хренов. Яни независимо передернул плечами. – Да, записал. Ну и что? Поэтам полагается разбитое сердце, но мало кто догадывается про растянутые джинсы и футболку, которую не стирали две недели. – А то, что на альбом она не пойдет. Если, конечно, ты не хочешь похоронить свою так называемую карьеру еще глубже. – Да я срать хотел на карьеру. Яни потянулся через пульт за забытой чашкой, поболтал в ней остатки кофе, поморщился и опрокинул в себя. – Не сомневаюсь. – Тимо демонстративно помахал рукой перед лицом. – А перегарище-то. Ты бы хоть в душ сходил с утра. – Я только проснулся. Яни поставил чашку на журнальный столик и поскреб живот. Казалось, ему доставляет удовольствие изводить Тимо, который, конечно же, приехал вовремя, одетый в свежее и побритый, как будто не с ним вдвоем они накануне выпивали. Тимо не ленился приводить себя в порядок после творческих пьянок и никогда не опаздывал, а потому считал, что вправе читать Яни нотации. – И какого хрена ты опять ночевал в студии? Мы же договаривались... – Ночевал и ночевал, тебе-то какое дело? – Яни порылся в куче бумажек. – Посмотри лучше, что я написал. Это к той, длинной. Я назову ее “Морфей на маскараде”. – Мы договаривались, что ты ездишь из студии домой, принимаешь душ, спишь в нормальной постели и бегаешь по утрам. И не жрешь всю ночь водку, как алкаш под забором! Ты с такой рожей собрался выступать на концерте? – Да не будет никаких концертов, – вздохнул Яни и устало потер глаза. – Кому я нужен? А еще хреновы поэты полагают, что вселенная состоит из одного человека, который разбил им сердце, и если этот человек не хочет больше их знать, значит, ко всему остальному миру можно повернуться жопой. – И не будешь нужен, если будешь продолжать в том же духе. Ты, кажется, собрался воспрянуть и воспарить? Яни упрямо скрестил руки на груди, глядя в пол. Тимо смотрел на его по-детски пухлые щеки, на глупые красные волосы с отросшими корнями, на светлые ресницы, и никак не мог понять, чего же больше у него в душе к этому недотепе – раздражения или жалости. Или нежности – Тимо был не из тех, кто возится с пафосными страдальцами просто по доброте душевной. С тяжелым вздохом он отложил наушники и поманил Яни к себе. Тот хмыкнул, но подошел и опустился на ковролин возле кресла. Обнял руками колени и уткнулся в них лбом. Тимо примирительно потрепал его по плечу. – Ты будешь нужен всем, если сумеешь справиться. Ты талантливый, у тебя легкая рука... Врать Тимо не любил, поэтому “сильный” и “умный” в перечень не входили. Вот уж чего никогда не водилось за Яни, так это мозгов, чтобы правильно оценить свое положение, и способности полученным знанием распорядиться. Талант – это хорошо, но талант за тебя проблемы решать не будет. Тимо и сам когда-то был таким небесным идиотом, но ничего, не сломался, карабкался, держался за свое зубами. Выжил. И никто ему не помогал. А этот не выживет, если не тащить. – ...хороший голос. Ну, не для основного вокала, конечно. Но если я покажу тебе пару штук, ты вполне сможешь себе подпевать, играя в барах. Это тоже заработок, на первое время, тебе нужно чем-то заняться. Нельзя все время напиваться и фантазировать, что бы ты еще мог сказать ему два года назад. Яни поднял на него глаза, полные совершенно детской обиды. – Вот за что он со мной так, а?! Ну, попросил бы меня из группы, я бы понял. Но он же слова мне по-человечески не сказал, ни разу не пришел даже! Вот если бы он туда загремел, разве я бы его бросил? Ну, пошло-поехало. Тимо снова тяжело вздохнул. – Ничего личного, это просто бизнес, понимаешь? Никто не знал, чем у тебя все закончится, а для имиджа группы такие вещи не полезны. Скажи лучше спасибо, что он никому ничего не рассказал, а то трепали бы твое имя таблоиды, и не вылез бы ты никуда, ни тогда, ни сейчас. Яни закрыл глаза и уткнулся лицом Тимо в руку. – Он меня предал. Никогда ему этого не прощу. – Не прощай. Только сделай милость, возьми уже себя в руки. Хватит страданий. Тимо гладил его по щеке, по шее, по затылку. Трогать немытые волосы было неприятно, но он сдерживал себя. Яни поцеловал его в ладонь. Глупый мальчик со щенячьей любовью, возносит кого попало на пьедестал, а потом обламывается и страдает. Тимо постарался облегчить ему предстоящее разочарование и слезть с пьедестала самостоятельно, хотя искушение остаться было велико. – Пойдем-ка в душ, тебе надо привести себя в порядок. От пробежки, так уж и быть, на сегодня освобождаю. Яни больше не сопротивлялся. Он всегда сдавался быстро, именно поэтому Тимо до сих пор не бросил его на произвол судьбы и подступающего алкоголизма. С другой стороны, покладистым он был далеко не со всеми, и Тимо, что скрывать, нравилось свое особое положение. – И песню эту пихать на альбом даже не вздумай. Еще не хватало снова все это всколыхнуть. Записал, порадовался, и хватит. – Тимо хлопнул его по спине. – Все, давай, раздевайся. Помоешься, надеюсь, сам? Яни невесело усмехнулся. – Можешь потом зайти проверить, хорошо ли я помыл шею. Тимо в последний раз потрепал его по затылку и подтолкнул к душевой кабинке. – Может, и зайду. ...Хмурый зимний день перетекал в ранние сумерки. Порозовевший и отмытый Яни спал на диване в гостиной, а Тимо устроился рядом в кресле с ноутбуком. Кроме них, в студии больше никого не было. Никто не видел, как Тимо делал на кухне бутерброды, как стоял у двери в ванную, слушая плеск, как все-таки зашел и как Яни, мокрый, ласковый, с облепившими голову волосами, опустился на колени и расстегнул ему штаны. Ничего личного, просто шоу-бизнес. Когда-нибудь Яни это поймет, как понял в свое время Тимо. Уж от него-то откусили все таблоиды, самый распоследний “Вестник тракторостроения” перепечатал тогда те письма. Никто не ушел без куска жареного. По крайней мере, он не стал сочинять обличительных песен. Все говорили, что он держался великолепно, хотя никто не мог по-настоящему оценить, чего ему это стоило. Пожалуй, он не напивался и не рыдал ночами в подушку только потому, что знал, что никто не придет умывать его утром. Он пережил и это. Повторял себе раз за разом, что ничего личного, что он, в конечном итоге, только выиграл от раскола, что так не могло продолжаться вечно. Он не чувствовал, что его предали, – это бизнес, где каждый за себя и каждый тянет в свою сторону. Сосущая пустота в груди растворилась довольно скоро. И только от одной дурной привычки он не мог избавиться до сих пор. Даже сейчас, когда почти готов был новый альбом Стратовариуса и потихоньку развивался проект с Яни, он все равно садился каждый вечер за ноутбук и набирал в поисковой строке имя Тимо Толкки.