Жарко...

Прохладные сумерки медленно, как песок в часах, опускаются на Танжер. Адам приоткрывает глаза, лениво, нехотя, смотрит на полупрозрачные шторы, сквозь которые слабой пыльной струйкой пробивается последний гаснущий солнечный свет. В комнате невыносимо жарко, кажется, изящные золотые канделябры сейчас расплавятся свечным воском, растекутся по столу вечностью. Жарко так, что даже светлые простыни кажутся раскаленными добела тонкими пластинами железа. Жарко, даже легкий ветерок, проникнувший в щелку неприкрытой двери, пахнет пустыней и сандалом. Адам медленно выдыхает, боясь потревожить даже вздохом лежащую на его коленях Еву. Она еще спит и во сне улыбается по-детски наивно, доверчиво и открыто. Самый близкий и нужный, как воздух, человек, что еще верит в счастье и говорит, что нашла его. Адам тоже улыбается, проводя рукой по белым спутанным волосам. В нем - ее хрупкое непостоянное счастье. В больших глазах цвета северного моря, в темных, как южная ночь, волосах, в бархатном голосе, в музыке, личной и глубокой, как бездна, в тонком, как хрустальная ваза, теле. Счастье?.. Он сам так не думает. Закрывшийся от мира, непонимающий людей, старомодный влюбленный романтик. Где пролегла та нить, которая их связала, обоими концами канувшая в небытие? Ева широко распахивает глаза, светлее небесной лазури, касается его горячей руки, притягивает ее к своим сухим губам. -Холодно, Адам, - мягко говорит она, отворачиваясь. Он осторожно ложится рядом с ней, встречаясь взглядами. Большего им не надо. Не надо напыщенных ненужных слов, которыми пафосно обмениваются молодые влюбленные, не надо робких прикосновений, которые ни о чем не говорят. Жарко… Ему жарко в этом мире двоих, ему жарко одному. Страсть, любовь, которые копятся долгие годы в неостывшем сердце, жгут изнутри и он должен, он безумно этого хочет, отдать часть своей энергии. Адам легко, почти невесомо, касается губ Евы, вовлекая ее в поцелуй, притягивая к себе. Зной не спадает, наоборот, кажется, прорывается через каждую частицу тела, распаляет желание, разжигает тягу к ней. -Ты решил меня согреть? – шепчет она, когда его губы скользят по ее длинной гибкой лебяжьей шее, когда заставляют ее выгибаться, несмотря на то, что они оба уже немолоды. Руки Евы скользят по махровому халату Адама, который хранился в ее доме две сотни лет, который впитал пряный запах его тела. Ищут пояс, развязывают его. Она нетерпеливо перехватывает инициативу, стягивает с него одежду и разрывает все поцелуи, что словно липкая приятная сеть опутали их. А он все так же, как много веков назад, стыдливо прячет глаза, стесняясь необычайной белизны своей кожи, рельефности мускулов, острых выступающих ключиц, которые хочется осыпать поцелуями, выделяющихся двумя алыми клюквинами сосков, манящих к себе. Дурманящий запах возбуждения и диких трав юга кружит голову, путает мысли и сближает. Солнце за окном падает в раскрывшуюся вечность ночи, поглощается ей, чтобы в ту же секунду возродиться рассветом в другой части мира. Оно умирает и фениксом возвращается… Адам, не спеша, горячими ладонями оглаживает тонкие узкие плечи Евы, обжигая чувствительную прозрачную кожу. Её первозданная красота в изящной аристократической бледности, выразительных глазах цвета утреннего неба, гибких длинных пальцах. Губами он касается её груди, вырывая едва слышный стон, раскаленным дыханием опаляет нежную шею. Чувствует жаркий шепот Евы, зноем расплывающийся в тишине комнаты. -Не останавливайся… Она, как всегда, права. Жизнь их долга, она течет размеренно, ровно. Так дышит море темной ночью, так растут вековые деревья, так течет холодная вампирская кровь, не застывая ни на минуту. Ева выкрикивает имя Адама, притягивая его к себе, зарываясь в его волосы, пахнущие стариной и свободой. Он улыбается только ему одному свойственной открытой заразительной улыбкой и падает рядом с ней. -Жарко, - говорит она, находя его горячую руку и сжимая ее. -Жарко, - соглашается он, обнимая ее, прижимая к себе. Они еще долго пролежат вместе в постели близко-близко друг к другу. Они не раз встретят так закат или проводят рассвет. Время прошивает века, собирая их в толстую книгу, время стирает человеческие имена, время крошится и распадается горячим пеплом на их раскрытые ладони. Время никогда не догонит вечность. Вечность никогда не поглотит их, подобно солнцу ни будут возрождаться. Их имена в капле воды, звоне лютни, стоне ветра. Они пережили века и переживут еще столько же, засыпая и просыпаясь в одной постели. Они смогут умереть только тогда, когда разлюбят друг друга, когда не смогут долго и медленно смотреть друг другу в глаза, когда прикосновения не будут приносить того возбуждающего трепетного жара – дара любви… Но этого никогда не случится.