silentscream

Climb the mountain Raptures Comin... Fly away out of Hell God is comin... Save the children find a simple soul        Гитара стонала под руками Джареда, который смотрел пустыми глазами перед собой, едва двигая губами, с которых слетали слова всеми забытой неизданной песни, которую он писал, находясь в состоянии таком, что и врагу не пожелаешь. Длинные волосы музыканта растрепались, а Шеннон, подошедший к нему со спины, тихо прокашлялся. Джей, не слышавший, как пришел брат, резко охнул, а гитара упала на мягкий ворс ковра; младший все так же стоял, не меняя положения рук, и смотрел на инструмент, лежащий у его ног. Сильные руки барабанщика обнимают его со спины, сцепляя пальцы замком на плоском подрагивающем животе, а Шеннон легко целует его за ухом, но чувствует, что брат вздрагивает, поэтому перестает целовать, упираясь подбородком ему в плечо.        — Джей, в чем дело? Почему ты играешь ее? Столько лет прошло...        — Сон приснился, — тихо отвечает он.        — Что за сон? — не сдается Шеннон, легко поглаживая младшего по животу.        Джаред со свистом выдыхает, прикрыв глаза, но молчит. Он понимает, что это просто сон, понимает, что не стоит думать о нем, но музыканту кажется, что, если он это произнесет, то самый большой кошмар его жизни сбудется. Конечно, на периферии сознания он понимает, что это невозможно, но...        — Малыш? — голос брата вновь вырывает его из омута мыслей.        Резко развернувшись в кольце рук брата, Лето обнимает старшего за шею, жмурясь, надеясь, что за искорками, сверкающими теперь перед глазами, он не будет больше видеть ужасные моменты из сна, который тот начинал видеть снова и снова, просыпаясь, пока тот не дошел до логического завершения.        — Помнишь тот обрыв на окраине города? Там еще заправка и кафе с дерьмовым кофе, — начинает Джаред, а брат кивает.        — Да, мы бывали там пару раз. Тебе нравилось. Ты... хочешь снова съездить туда?        — Нет! — резко отвечает фронтмен группы, — Ни за что. Пообещай мне, что больше никогда, — никогда, слышишь? — ты не поедешь туда.        Шеннон непонимающе вскидывает брови, но кивает, соглашаясь — ему все равно нечего там делать без брата, а тот явно настроен против того места. Хотя, с чего бы? Красивое место, с которого видно почти весь город.        — Ты упал. Насмерть. — Тихий, мертвенный голос Джареда.        — Что? — не понимает Шенн, отстраняя его от себя, чтобы заглянуть в глаза; голубые, наполненные болью, сейчас похожи на небо, пробитое раскатами грома, дрожащее в предвкушении готового вот-вот разразиться ливня. — Это приснилось тебе? Джей, но это же просто сон. Вот он я, здесь. И я в полном порядке.        — Я кричал. Пытался кричать, но ни единого звука не было, понимаешь? Немой крик, и больше ничего... ничего... никто не пришел на помощь, потому что я не смог закричать. Просто не смог... Give me a silent scream throw out your broken dreams Come here and be with me        Поняв, наконец, в чем дело, в чем причина этой песни, Шеннон глухо выдыхает, снова притягивая брата к себе. Он знал, что они значили друг для друга. Знал, что этот немой крик, это напряжение — все давно повисло между ними, накаляя воздух. Они чувствовали это так давно, но не делали никаких шагов навстречу друг другу. Опасались. Но чего? Быть не принятыми... друг другом? Обществом? Близкими? Боялись потерять все, оступившись?        — That's all... Crucify me... Crucify me... Crucify me... Crucify me, — Джаред, чуть отстранившись, шептал ужасные, на взгляд Шеннона, строки проклятой песни, прямо ему в губы, обжигая своим дыханием, словно в лихорадке, в бреду, как заведенный. И Шеннон обнимал его за плечи, слегка встряхнув, отчаянно пытаясь вывести из этого транса, но его слова, кажется, были пустым звуком. Беззвучными. Джаред не слышал его, не хотел слышать, не мог.        — Джей! — прикрикнул Шеннон, и младший, наконец, замолчал. Смотрел на него, прямо в глаза, в глаза цвета... корицы? чая? Чего-то теплого, вкусного, пряного. — Джей, все хорошо. Слышишь меня? Это был просто сон. А песня... да черт с ней, с песней! Восемь лет прошло. И пройдет еще столько же, и еще. — Шеннон обхватил лицо брата руками, видя, как подрагивают его ресницы, и зарылся пальцами в отросшие спутанные волосы. — Я люблю тебя. И я всегда буду рядом.        Нервно облизнувшись, Лето кивнул, веря старшему, веря каждому его слову, и приблизился, оставляя неуверенный поцелуй на его губах, наконец, пробуя его на вкус. Странно. Это было странным, не похожим ни на один другой его поцелуй. Но это было правильным. Ни один другой поцелуй не стоил этого.

***

       Джаред, прогнувшись в спине, приоткрыл рот в немом крике, царапая спину брата, впиваясь короткими ногтями тому в плечи, оставляя красные полосы, и, стоило Шеннону толкнуться еще раз, как Джей громко выкрикнул, а имя старшего повисло в накаленном до предела воздухе. Пик наслаждения накатил так резко, что мужчина только вздрогнул, сжав член брата в себе, и почувствовал, как Шенн излился в него. Тяжело дыша, Джаред обнял его, не позволяя отстраняться, перекатываться на бок, и Шеннон поддался, лежа прямо на брате, все же боясь причинить тому боль.        — Я люблю тебя, — Джаред прикрывает глаза, мазнув губами по скуле Шеннона, чувствуя, как губы покалывает от его щетины. — Ты даже не представляешь, как сильно люблю.        — Настолько, что хочется кричать, но крик дерет горло, не вырываясь наружу, оставаясь беззвучным? — хмыкает Шеннон, все же слегка отстранившись, чтобы посмотреть в глаза Джареду. Те блестят, и в них больше нет сероватых пасмурных оттенков, только искры.        — Но к обрыву больше не поедем, — усмехается младший, на что получает лишь кивок, а в следующую секунду его губы уже вовлечены в поцелуй. Самый горячий и нежный, самый осторожный и желанный. Поцелуй, в котором любые слова застынут в безмолвном крике.        Кто угодно потеряет дар речи при желании закричать, когда рядом лежит Шеннон, придавливая тебя своим весом к кровати, когда страхи уходят, оставляя место лишь наслаждению. И слова песни теперь каждый трактует по-своему. А кричать Джаред будет явно больше, чем планировал. Сегодня ночью еще хотя бы раз. Или два. Три, — думает про себя голубоглазый, а губы растягиваются в счастливой улыбке.