Перевоплощение

Грэм всегда знал, что приверженцы перевоплощения ненормальные. Годы, проведенные в профессии это только подтверждали. Одни сбрасывают по тридцать-сорок фунтов для роли, превращаясь в обтянутые кожей скелеты, другие закрываются на месяц в карцер, чтобы понять, какого это - сходить с ума. Как будто они сами не знают. Чокнутые. Слоняются в своих костюмах и заказывают чай с соответствующим эпохе акцентом. Странные ребята, но в конец концов - какое ему дело? Если им так нравится – на здоровье, лишь бы его это не затрагивало. Но это… возможно… начинает его затрагивать. Вовлекать. Тащить. Блядь, это несется на него с неумолимостью приближающегося поезда. Перевоплощение, безумие, все это сливается в одно, и ему остается только ждать столкновения. - Сильнее! – требует Ричард. Ладони упираются в просевший матрас, побелевшие костяшки пальцев стискивают натянутую простыню. Хриплый резкий голос, так непохожий на его обычный тон. Ричард, тихий вежливый Ричард, с которым он когда-то познакомился, мог просить. Но этот… сплав человека и роли не имеет ничего общего с тем самым Ричардом. Он не просит – требует, чтобы Грэм трахал его сильнее. И он не может ему не подчиниться. Не может не выполнить приказ своего командира (не командира, просто Ричарда, но не только его). Он обхватывает гладкие бедра, впиваясь пальцами в податливую плоть, и притягивает Ричарда к себе, трахая его сильнее, да, еще жестче, глубже, заставляя Ричарда самого насаживаться на его член. Он такой тугой, туже, чем можно подумать по тому, как он умело ловит ритм. Возможно, застенчивый взгляд из-под ресниц был вовсе не кокетством, как он вначале подумал. Тесный, горячий, охуительно прекрасный. Грэм чувствует, как пот струится по спине, а желание скручивается в животе тугим узлом в ожидании следующей команды, следующего приказа от его предводителя. Но вместо слов он слышит низкий, вибрирующий рык. Ричард опирается на локоть, просунув под себя другую руку, и Грэм может видеть его быстрые ритмичные рывки. Приказы, команды, катись оно все подальше, это Грэм хочет получить для себя. Он высвобождает одну руку, нащупав ладонь Ричарда на члене, и накрывает ее своей. Это своего рода просьба. Он молчаливо спрашивает разрешения прикоснуться, и Ричард уступает, передвинув руку ниже и оставляя Грэму верхнюю половину члена с истекающей смазкой головкой, словно созданной для того, чтобы дразнить ее подушечкой большого пальца. Красивый член, длинный, ровный, вызывающий безумные мысли о рукоятках мечей и топоров. Они ласкают его вдвоем в такт ритмичным толчкам Грэма. Это так напоминает танец, где оба ведут свою партию, и Грэм знает этот рисунок, знает каждый шаг, каждое движение. Ричард под ним издает глухой, сдавленный стон, переходящий в рычание, заливая пальцы Грэма липким семенем, и когда он сбивается с ритма, выпадает из четко разученной роли – это настоящее откровение, позволяющее увидеть сквозь перевоплощение, сквозь безумие, сквозь игру настоящего Ричарда, кончающего в его ладонь. Удержаться на грани не смог бы даже святой, а Грэм им точно не является. Горячая задница Ричарда сжимает его член, и вот он уже там - стоит прямо перед летящим на него поездом. Он откидывает голову, издавая гортанный стон, и кончает с последним глубоким толчком, изливаясь в пульсирующий проход до последней капли. Опустив голову, он прислоняется лбом к мокрой от пота ложбинке между лопаток, и кровь шумит у него в ушах. Он замирает в этой позе, лениво водя скользкими пальцам по мягкой дорожке волос на животе Ричарда, а тот кладет ладонь на предплечье Грэма. Не удерживая, скорее, ощущая, очерчивая пальцами движения мышц. Не размыкая объятий, они опускаются на постель, одновременно вздыхая, когда Грэм выскальзывает из задницы Ричарда и сразу же прижимается ближе, так что его обмякший член касается мягких ягодиц. Он щекочет колючей бородой плечо Ричарда, но возражений не слышно. Они долго лежат так молча, пока, наконец, Ричард замирает, сжимая его руку и тихо произносит: - Двалин. Грэм закрывает глаза, прерывисто выдыхая: - Да. Сегодня реальность может идти нахуй.