L490

30 Seconds To Mars – L490 (guitar)

       Это было так обыденно и повседневно, что казалось чем-то совершенно нереальным, будто взявшимся откуда-то из глубин космоса и опустившимся сюда, в Лос-Анджелес, прямо на дом братьев Лето. Джаред застыл в дверном проеме, держа в руках деревянный поднос с зеленым чаем и фруктами, и смотрел на спину брата, что сидел на ковре в гостиной, играя на гитаре. Это было обычно, это было почти не удивительно, ведь они часто репетируют, играют, усовершенствую свою музыку и мастерство, но сейчас... По комнате разливались стоны гитары, ударяясь о стены и снова сталкиваясь вместе, создавая ее. L490. На секунду младшему показалось, что он выронит поднос из рук, поэтому он сильнее сжал пальцами его края, все же проходя в гостиную, прошлепав босыми ногами по паркету и ступив на мягкий ворс ковра. Он опустился на колени рядом с Шенноном, ставя недалеко от них поднос, и пробежался взглядом голубых глаз по лицу Ше, видя, что тот сидит с закрытыми глазами, а пальцы свободно перепрыгивают со струны на струну; его руки знают эту мелодию наизусть. Джей, не смея нарушить этот момент, молчит, просто приоткрыв рот, безмолвно шевеля губами, повторяя про себя имя брата. Шеннон. Его Шеннон. Наверное, сейчас тот был в каком-то своем маленьком, но вполне устраивающем его мирке, из которого вырываться ему совершенно не хотелось, и Джаред не тревожил его, ожидая, пока музыка утихнет, когда она, наконец, отпустит его.        Из окна в комнату проникал серебристый свет полной луны, и на секунду Джаред задумался о мистике, магии, творящейся в полнолуние, но тут же отбросил эти мысли — Шеннон, может быть, и хищник, но точно не оборотень. И младший снова смотрит на его лицо, просто не в силах оторваться. Пушистые ресницы слегка подрагивают, Шенн то и дело кусает губу, кажется, в самых тяжелых для него моментах этой песни. Джей помнит, что тот не всегда хотел играть ее на концерте, будто исполнить ее перед залом — вывернуть душу наизнанку. Но ведь все ребята там — их Семья, их Эшелон, те, кто следует за ними, кто ждет, верит, поддерживает...        — Джаред? — из раздумий мужчину выдергивает слегка хриплый голос старшего брата. Кажется, пока тот играл, прошла целая вечность, или даже больше — Джей не знал точно.        — А? — глупо переспрашивает он, тряхнув головой, — Да, я здесь. Просто ты... почему ты играл именно ее? — спрашивает голубоглазый, переводя взгляд на Шеннона, заглядывая в его глаза, такие родные, шоколадные, с легким прищуром. Брат улыбается.        — Захотелось, — пожимает плечами барабанщик, — Ты думал, что я опять... загрустил? — усмехается он, на что младший только ведет плечами — за время L490 он подумал о стольком, что и определить точно не мог, что конкретно из всего этого потока он выделил.        Шеннон тянет губы в улыбке, протягивая руку вперед и проводит рукой по светлым волосам брата, сейчас не уложенных гелями или лаком, а просто беспорядочно разметавшимся по его лицу; большим пальцем легко погладив его по щеке, а после, выдохнув, перенес руку тому на шею, легко потянув на себя, чтобы заключить в объятиях. Джей поддается, наклоняется вперед, падая в надежные руки брата, и прикрывает глаза, тоже обнимая его. Ему порой так не хватало этого — просто близости, такой нежной, ласковой, которую может подарить ему только Шеннон. Только с ним он, наконец, может расслабиться.        — Ты как, Джей? Больше не болит? — спрашивает старший, легко перебирая короткие прядки волос брата. Он знает, что чертова подагра уже никогда не оставит младшего, он знает, что всю оставшуюся жизнь тот будет сидеть на чертовых обезболивающих... Обезболивающих. "Напроксен", а иначе L490. L 490 - это доза лекарства на каждый день.        — Сегодня уже лучше, — ведет плечами Джаред, открывая глаза, и слегка отстраняется, склоняя голову вбок. — Чай остынет, — парирует он, и ловит взгляд брата: тот смотрит на уголок блистера с таблетками, торчащий из кармана Джея. — Ах, это... Шенн, это же профилактика. Ты же знаешь — я сразу скажу тебе, если что-то случится. — Заверив брата, музыкант кивает, достав блистер из кармана, крутя тот в руках, и смотря на таблетки. Кажется, он впервые за все время рассматривает эту дрянь, помогающую ему жить, просто стоять на ногах, не падая, не выть ночами в подушку от боли, не раздирать в кровь руки, не...        Джаред вскидывает брови, видя высеченное на таблетках L490. Он и раньше замечал это, может, догадывался о чем-то, и эти мысли просто витали где-то на периферии его сознания, но сейчас, когда на него будто снизошло озарение, Джей даже и представить не мог, что все будет именно так.        — Шеннон, — он округляет глаза, а тот грустно усмехается, пожав плечами. Сейчас, когда у Джа нет даже бровей, его лицо выглядит совсем открытым, по-детски наивным.        — Ты спрашивал меня, почему это происходит со мной, когда я играю ее? Спрашивал, и не один раз. Потому что в ней — ты. Вся твоя боль, все твои переживания, мучения, которые я так хотел бы забрать, пропустив через себя, и вылить в музыку, которая омыла бы все твои раны, словно морские волны. Я так хотел бы, Джей, чтобы это закончилось, чтобы ты больше никогда не чувствовал этой боли. — Шеннон рвано выдохнул, но продолжил, понимая, что сейчас тот самый момент, момент исповеди, в которой Джаред выступит в роли святого отца. — Ты думаешь, наверное, что я не слышу, не слышу, как ты ворочаешься в кровати, как стонешь от боли, как шаркаешь до кухни, чтобы налить стакан воды и запить эти чертовы колеса, чтобы выиграть хоть немного времени, просто для того, чтобы заснуть. Заснуть, Джей! — барабанщик взмахивает руками, после, проводя ладонью по лицу, не замечает этого удивленного взгляда брата. — Ты правда так думаешь, да? Будто я спокойно уснул, будто ничего не слышу, не вижу, не замечаю? А я сижу у твоей кровати каждую такую ночь, иначе чью руку ты сжимаешь во сне?        Старший Лето со свистом выдыхает, поднимая взгляд на брата, и ему кажется, что у того в уголках глаз скопились слезы, которые вот-вот потекут по впалым щекам.        — В этой песне вся боль. Твоя и моя. Они смешиваются, чтобы принести счастье. L490 — своеобразный фильтр, пройдя через который, боль станет чем-то возвышенным, чем-то, что доставляет вовсе не мучения. Поэтому я не хочу играть ее. Потому что я чувствую это. Я...        — Шенн, — выдыхает младший, резко кинувшись вперед и обняв брата за шею. — Шеннон, не надо. Прости меня. Я действительно не считаю так. Я знаю, как ты волнуешься, переживаешь за меня.        Барабанщик улыбается, снова обнимая младшего, прижимая его к себе, а потом и вовсе заваливаясь на спину, прямо на мягкий ковер, утягивая брата за собой. Он смотрит ему в глаза, а потом едва ощутимо целует. Он никогда раньше не прикасался к губам брата своими. Этот поцелуй — их L490. Всю жизнь догадываясь, замечая, но не придавая значения, будто было миллион таких поцелуев, столько — сколько звезд на небе, но на деле — ни одного. И первый, самый сладкий, желанный. Шеннон раздвигает тонкие губы Джея языком, скользя ему в рот, лаская язык брата своим, но почти сразу отстраняясь, прикусив напоследок губу гитариста.        — Как будто...        — Как будто я целовал каждый день, да? Утром, когда ты сонно улыбаешься, жмурясь от светящих в лицо солнечных лучей. Днем, когда играешь, кусая свои губы. И еще, когда дремлешь в кресле. Вечером, перед сном, когда ты рисуешь в блокноте. И ночами, когда стонешь под моими руками...        Сглотнув, младший Лето кивает, жарко выдыхая в губы брату, и понимает — что пропал. Понимает, что это их финал, финал их L490. Когда свет побеждает тьму. Когда счастье прорастает через боль. Теперь все стало на свои места. Теперь, когда механизм запущен, Джаред знает, что чувствовал брат. И нет больше той тоски, разрывающей душу. Теперь он знает.        — Я люблю тебя, — говорит каждый, и слышит, как их голоса сливаются. По гостиной разносится мужской смех, а на теплом ковре, в свете седой луны, лежат два брата, обнимая друг друга, зная, что теперь боль уступит место наслаждению.       Лишь пройдя через ад, мы обретаем покой.