Против традиций

Почему-то старик даже не испугался, когда, проснувшись по утру, увидел рядом с собой волка, жмурившегося от приятного тёплого солнышка. Он лишь удивлённо взглянул на него, беспардонно потрепал по холке и посмотрел на небо. Он выглядел ещё хуже, чем Тсунаёши увидел его ночью. Куртка была серой от пыли и местами потёртой. Штаны вроде и не штаны – у него в стае и то лучше ходили – просто длинная тряпка с парой швов в нужных местах. Тело больше походило на один большой синяк, а кожа обтягивала каждую кость и вену, что, если бы оборотню надо было бы, он смог бы прокусить артерию в нужном месте без колебаний. Жёлтые зубы ровным рядом украшали рот, когда подопечный улыбнулся. Серые глаза человека спокойно смотрели на солнце, даже не сощуриваясь. Он сел, неохотно выбираясь из-под тёплого меха спасителя, и оперся о холодную стену спиной. От этих действие зашуршал пакет, и старик вытащил его, решив поесть, пока еда, нагретая от двух тел, тёплая. Тсунаёши фыркнул и перевалился набок, подставляясь под лучи солнца. Последнего в этом году тёплого солнца. Народ, живущий в трущобах, ещё не проснулся и не вывалился на улицы, и тишина ласкала слух непривыкшего к подобному оборотня. В деревне всё бурлило мёртвой жизнью уже в пять утра. Куда так рано вставать – непонятно, особенно зимой, когда собирать травы нужно только рано утром, когда ещё стоит туман. Кстати говоря… Волк встрепенулся и посмотрел на человека. Тот осторожно и долго жевал украденную еду, морщась от боли во всём теле. Его гематомы уже вспухли, и это вызывало подозрения на не самый лучший исход для этого хрупкого тела. Стоило что-то сделать, иначе его подопечный откинет ласты раньше положенного ему срока. Интересно, а сколько люди живут? Но об этом позже. Тсуна поднялся на лапы, разминаясь и выгибая спину до хруста позвонков. Конечно, туман уже давно ушёл в свои норы, но роса на листьях должна была остаться, а она составляет чуть ли не главную основу того, что он собирался сделать. Подойдя к человеку, он осторожно зубами захватил прядь и чуть дёрнул, наказывая оставаться на месте. Старик потёр то место, которое немного пострадало, и недоуменно посмотрел в спину удаляющегося волка. Лес – хранилище различных трав, которые могут как помочь, так и лишить жизни. Главное – правильно их приготовить. Войдя в дом диких жителей природы, оборотень превратился в человека, морщась от вспыхнувшей метки и мелких царапин, всё еще причиняющие неудобства. Но он, стараясь не обращать на всё это внимание, упорно искал в зелёном беспорядке нужные травы и сухой хворост. Прекрасный нюх отделял запахи друг от друга, ловили каждые изменения, и дело шло на лад. Оставалось найти более менее чистую воду и посудину. Тсунаёши вообще много чего умел. После смерти родителей он как-то мгновенно понял, что помогать ему не будут и с удовольствием бросят в канаву своими же руками. Приходилось выкручиваться, познавать всё своим умом, совершая бесчисленное множество ошибок. Он в одиночку ходил на охоту раз в месяц-два, а то и больше, сдерживая внутри себя беснующегося зверя. Крал еду и прятался в закоулках, известных только ему. Он научился врачевать. И он этим гордился. Он знал, что в жизни это ему пригодится намного больше, чем все другие навыки. И сейчас он хотел применить свою способность и вылечить своего неожиданного подопечного. Конечно, наш оборотень был наивен и добр душой. Но это не значит, что он проиграет своему любопытству и побежит, свесив язык, навстречу приключениям, забыв про осторожность. В мире людей это называется паранойей. Но, естественно, Тсуна этого не знал. Он не доверял этому старику, ожидая подвоха в любой момент. Но с чего-то начинать было надо. И помочь выжить столь же одинокому, как он сам, человеку уже становилось делом принципа и чести. Благо – не гордости. Пора, как говаривала одна бабка, шаманить. *** Волк вернулся только спустя час. Старик вообще думал, что он не вернётся, - дикому зверю место в дикой природе. Он всегда так считал. Поэтому не любил тех, кто делал из того или иного представителя кошачьих цирковую игрушку или домашнюю собаку. Всё в природе обусловлено, всё имеет свою эволюцию. И если что-то исчезает без помощи людей – хотя человек уже сомневался, что хоть что-то исчезает без их загребущих рук – значит, так надо. Значит, миру они больше не нужны. И люди, чёрт дери, тоже уже не нужны – природа придумала тысячу и один способ их изнечтожить. Но все хотят жить. Но почему-то именно людей становится всё больше, претендуя на звание тараканов нового вида. Лучше всё было наоборот, может, больше было пользы. Ещё больше удивило поведение самого его спасителя. Тот нёс в зубах какой-то комок и кинул его на старческие колени. Это оказалось нечто похожее на кашу из травы, от запаха которого заслезились глаза. Волк фыркнул, сел рядом и ткнулся носом в комок. Нос, по законам реальности, тут же запачкался, вызвав смешок у человека, который уже хотел смахнуть грязь с глупого зверя, как тот подошёл к нему вплотную и повёл этим самым носом по одному из кровоподтёков. Тот защипал - неприятно, но терпимо. Это была подсказка к нужным действиям. - Я даже не буду спрашивать, откуда ты это достал, - голос слаб и скрипуч, но не вызывал неприязнь. Волк закатил глаза и вроде бы чихнул, но наглая морда и насмешливые искорки в глазах убедили в обратном – он смеялся. – Спасибо. И доброе утро, Закат. Волк несколько ошарашенно посмотрел на старика, а тот тепло улыбнулся ему, не собираясь объяснять значение столь необычной клички. Он довольно шустро обмазал себя травой, не упуская ни одной царапинки под грозным и деловитым взглядом спасителя. А в это время просыпались трущобы. Из своих обшарпанных и полу-обрушенных домов выползали люди, сквозь побитые окна вырывался плач детей. Женщины брали в руки побитые тазы и, весело вереща и возмущаясь, шли к грязной речке, находящаяся в паре шагов от границы трущоб. Дети, взлохмаченные и неумытые, выбегали вслед за мамами, воровато оглядываясь, а потом весёлым криком приветствовали друг друга. Мужчины, ворча и гогоча, брали в руки лопаты и ящики, шли по своим делам. Пожилые люди, прикрикивая на расшумевшихся детей больше для вида, чем высказывая раздражение, еле передвигали ногами и садились на специально поставленные для них коробки. Некоторые люди были подобны старику – побитые, кряхтящие от боли, но не менее весёлые, чем бегающие вокруг них засранцы. Трущобы приходили в движение. Волк смотрел на всё это со своего места. Он со стариком сидел слегка на возвышении, поэтому обзор был просто прекрасный. Ветер слегка трепал запутавшуюся шерсть и края распахнутой курточки. В глазах человека появились искорки жизни. Они, как маленькие бесенята, искрились в его серой радужке, сверкали на солнце и придавали живости старческому лицу. Совсем близко послышались шаги, тяжёлые и слишком шумные. Волк еле подавил в себе дрожь и предупреждающее рычание, и заметивший это подопечный погладил его по голове, надеясь успокоить. Зверь немного недовольно фыркнул, отклоняясь от повторной ласки. К ним подошёл мужчина чуть младше старика. Чёрная борода смешно колебалась в такт его шагам, кудрявые волосы топорщились, придавая какой-то округлости голове, как одуванчику. Карие глаза сощурены и искрились радостью. Плечи в два обхвата прикрыты мокрым полотенцем, почерневшим от нечистой воды. Кожа рук плотно обхватила мускулы и немного вздутые вены. Чёрный штаны, из ткани которых в деревне Тсунаёши делали мешки для муки и картошки, перетянуты обшарпанным, но крепким ремнём, а сами штанины подвёрнуты, являя миру измазанные землёй резиновые сапоги. Новоприбывший весело помахал рукой им, приветствуя, и бесцеремонно уселся возле старика. Волку пришлось немного подвинуться, недовольно ворча на гостя. - Привет, Кудряш, - кивнул старик, пожимая крепкую руку. – Как малышка? - Бегает, - хмыкнул тот, которого назвали «Кудряш». – А ты чего? Опять конторщики? Вот бесы противные. Особой власти не имеют, но мелкое что сделать могут. А это чего за зверь такой? Больно на дикого смахивает, - гость кивнул на волка, осматривая его с головы до ног. - Это волк, к твоему сведению, - будто хвастаясь, представил его старик. – Он мне жизнь спас и накормил, - видимо, действительно хвастался. – Вон, смотри, он мне травяное лекарство принёс от ран. Я его Закатом прозвал. - Верное имя говоришь, - Кудряш пытался погладить зверя, но тот снова увернулся и сел подальше, ворча и сверкая своими красно-оранжевыми глазами. – Эка невидаль, какой гордый. Что делать с ним будешь? - К себе заберу. У меня хоть дом есть, какая-никакая крыша, в отличии от него. Вряд ли у него есть где жить, иначе не пришёл бы сюда. Здесь у нас только псы да коты дворовые. И те или уходят, или дохнут. - Как и мы. Ладно, бывай, Серый! – гость ушёл, оставляя их одних. Волк обернулся на своего подопечного, раздумывая над словами старика. Было такое чувство, что этот человек знает о нём всё, как настоящая гадалка. Он хлопнул себя по коленке и, кряхтя, встал, пощёлкивая позвонками. - Старость не радость, совсем скрипучим стал. Ну что, Закат, пойдёшь со мной? У меня не хоромы и не палаты, но хоть под дождь не попадём. Это последний погожий и тёплый денёк. Связь и причина были логичны столь же, как и рыба с водой. С севера чувствовался наступающий холод, идущий по пятам спешно уходящего тепла. Вместе с холодами приходят ветра и дожди. А он же не дикий зверь какой, а оборотень. В нём тоже есть человеческое! И мокнуть день ото дня, вздрагивая от пронизывающего холода не хотелось. Он встал поодаль от человека и наклонил голову набок. Человек засмеялся, расправляя плечи, будто за его спиной были крылья, и уверенно пошёл в известном только ему направлении, даже не оборачиваясь. Он знал, что его спаситель пошёл за ним. Дети проходу практически не давали. Они никогда не видели такой крупной собаки с красивой шерстью и прекрасными глазами. Каждый хотел притронуться, взлохматить, залезть если не на спину, то на шею точно. Неизведанный зверь постоянно дергал хвостом, вырывая его из цепких ручонок. Волк молча терпел, не осмеливаясь даже огрызнуться. Он понимал эти любопытные и восхищённые глазки: кто из нас не был ребёнком. Пожилые люди окликивали детей, извиняющим взглядом смотря в глаза зверя, ничуть не смущаясь проблёскивающей дикости. Они не боялись его, а благосклонно приветствовали, признавая своим. Старик весело улыбался, мягко проводя ладонью по головам детей и стараясь вырвать своего спасителя из обступившей его живой стены. Тсунаеши фыркал и мотал головой. Он не пытался даже зарычать, что уж говорить о том, чтобы показать свои зубы. Наполненные радостью и восхищением детские глаза подавляли любой гнев и раздражение. Он встречал такие глаза и у себя в деревне, но те вскоре были подавлены под гнётом стаи и собственных родителей. В этом возрасте, в котором эти человеческие дети беззаботно бегают по двору, волчата безропотно преклоняли голову и старались угодить взрослым. Те, в свою очередь, бессовестно пользовались их покорностью и делали с ними всё, что задумается в их больной голове. Подобная участь обошла только Тсуну. Сначала благодаря родителям, а потом его непокорности. Будучи даже маленьким, он никогда не склонялся перед своим братом-вожаком и не ластился к его свите. Наивная душа ребёнка не могла понять, что такое покорность. Когда его и просили что-либо сделать, он с улыбкой и весёлым смехом бежал выполнять сказанное, пользуясь своим собственным принципом: «Ближним надо помогать». От его помощи взрослые были не в восторге. И отнюдь не потому, что волчонок был неуклюжим и мог упасть на ровном месте – нет, на это можно было закрыть глаза. Светлая душа непокорного сильно выделялась в их беспросветной тьме. Она казалась им прокаженной среди их «правильного» мира. И просить «помощи» у прокаженного считалось низостью, которую будут вспоминать тебе все соседи вплоть до твоей – или их – смерти. Но здесь было всё по-другому. Его никто не гнал, не бросал острые камни, чтобы задеть больней. Его приняли как своего, будто он всегда здесь жил, просто надолго уходил и только сейчас вернулся. Это казалось… исполнением его давней мечты. Дети уже давно взлохматили его шерсть, отчего он стал больше походить на встрёпанного воробья, уши заложили немного визгливые, но счастливые крики. Краем глаза волк заметил добрые улыбки старшего поколения и лёгкие, едва сдерживаемые смешки его подопечного. И ни капли страха, ужаса или презрения. Это было так ново… Волк устало упал на землю, полностью отдаваясь в объятия маленьких ручонок. Под их натиском он перевернулся на спину, смешно прижав лапы к себе. Красно-оранжевые глаза посмотрели на небо. Последнее в этом году тёплое солнце скоро пересечёт зенит, быстро и мгновенно, будто перешагнёт невидимую границу, не наступая на неё саму. А потом медленно уйдёт умирать, обессиленный, но гордый, он будет биться за свою жизнь с небесной тьмой, а потом успеет спрятаться куда-то в свою нору, чтобы отдохнуть и набраться сил. Вечный цикл. - Эй, малышня, верните мне Заката, а то совсем замучили! – голос старика крепнет с каждым словом, с каждой минутой. Он изменился, стал веселее и сильнее. Странные эти люди. Смех буквально заискрился в воздухе и опал бы на землю, но ветер подхватил его и унёс в сторону, туда, где ему место. Необыкновенно тяжёлая ладонь с огрубевшей кожей ласково провёл в районе груди, там, где под шерстью спрятался шрам от ржавого гвоздя, и помог перевернуться. Волк помотал головой, прогоняя солнечных зайчиков из своих глаз. Он твёрдо встал на лапы и больше не смотрел на небо. Ему рано улетать, здесь ещё есть то, ради чего можно побегать на своих четырёх. Ради чего можно оскалить клыки. Ради чего можно сразиться с застоявшимися традициями. Они шли дальше, а картина не менялась. Поменялся взгляд на неё. Беда настигла эти трущобы уже довольно давно, эти люди живут в условиях, в которых, казалось, жить невозможно. Но разве не в этом сила бедных людей? Они порой жестоки и эгоистичны, но они вместе, они –единое целое. Большая семья, объединённая общей бедой. Серый стены, обшарпанные крыши, разбитые корыта, прилипшая ко всему грязь. Светлые души, добрые улыбки, радостные глаза и весёлый смех. Сочетание несочетаемого. Старик жил довольно далеко, на самой окраине. Его ближайшие соседи жили в ста-двести метров от него ближе к трущобам. Старик объяснил свой выбор тем, что иногда хочет побыть в тишине, а крики маленьких детей доходят даже до сюда. Каменные здания исчезли с их дороги, сменившись на деревянные, гнилые и покосившиеся. Из одного дома вышла девочка лет семи, осторожно держащая на руках верещавшего ребёнка. Она качала его из стороны в сторону и что-то приговаривала, стараясь успокоить его. Девочка казалась на вид хрупкой. Две тоненькие косички розовых волос встопорщились, большие изумрудные глаза в мольбе подняли свой взор к небу, а лобик блестел от капелек пота. - Привет, Бьянки. Опять бушует? – старик тепло улыбнулся и подошёл к детям. Волк остановился чуть поодаль, издалека смотря на них. Девочка была вежливой. Она отвечала на все вопросы искренне и беспокойно смотрела на ребёнка. По их разговору Тсунаёши понял, что они брат и сестра. У него резались зубки, а температура поднялась до немыслимых высот. Мать слегла в постель, поражённая странной болезнью, а отец вкалывает, чтобы найти семье еду. Старик поднял на руки ребёнка и пытался хоть как-то его унять. Оборотень на его действия насмешливо фыркнул, отчего тот повернулся к нему и обиженно всхлипнул. Тсуна даже не удивился сему неожиданному жесту и закатил глаза, чуть подвывая. Бьянки осторожно выглянула из-за плеча Серого, любопытствующим взглядом буквально пожирая фигуру большой собаки. - Это волк, Бьянки, - он мягко погладил её по голове, будто успокаивая. – Я назвал его Закатом. – а потом обратился к своему спасителю: - Ну, иди сам попробуй, раз такой умный. Волк наклонил голову набок, недовольно помахал хвостом, но всё же подошёл к троице. Девочка немного настороженно смотрела на приближающегося зверя, но не препятствовала. Старик поудобнее присел на землю, держа малыша на одной руке, а другой приобнял Бьянки. Волк посмотрел повнимательнее на верещащий комок. Маленькое, красное от температуры личико, пухлые губки и пронзительные изумрудные глазки. Зверь лизнул щечку, щекоча коже своими редкими и незаметными усами. Ребенок удивленно заткнулся, внимательно смотря за неизвестным чудом. Оно провело своим мокрым носом где-то под шею, за ту тряпку, в которую было обернуто дитя. Он засмеялся, маленькие пальчики цепко утонули в короткой шерсти, ручонки, дрожа, потянули на себя, и волк поддался им, приближаясь и всё больше щекоча нежную кожу. - Это Хаято, Закат, - познакомил его с малышом Серый, вцепляясь пальцами в загривок. – Нянькой будешь? Тсунаеши, ошарашенный от подобного заявления, отпрыгнул от засмеявшейся троицы, выворачиваясь из рук подопечного. Смех мягкими переливами колокольчиков касался его ушей, приятная атмосфера приносила успокоение его душе. Он, кажется, нашел своё место. *** Так прошла неделя. Волк вполне себе обжился. Он ловил в лесу еду и приносил в трущобы, и каждый вечер облако дыма поднималось над их поселением, а дети бегали вокруг костра с полными желудками еды. Бездомные животные негласно признали его господство, за которым он не рвался. Зверь помогал людям, а те, в минуты непонятной слабости, приходили ему на помощь, разгоняя тоску и тьму боли. Тсунаёши было необыкновенно хорошо с ними. Он ощущал себя членом одной большой семьи, будто он нашёл то, что искал со смерти своих родителей. Их простота искренность были бальзамом на душу, и вера в них росла с каждым днём. Вот, казалось бы, счастье, но всему есть свой конец. Логичный или нет, но за хорошее приходится платить двойную цену. Волк лежал во дворе дома старика, пытаясь уловить хоть каплю тепла в ярких лучах солнца. Бесполезно: последний погожий денёк, когда погода щедро дарила столь нужное тепло, закончился проливным дождем, чуть не утопив трущобы в грязи. Рядом крутился малыш Хаято, увлечённо пытаясь поймать за вечно ускользающим хвостом. От натуги он надул щеки и высунул язык, ладошки уже все вымазаны в грязи, а брови серьёзно сдвинуты. Это было столь смешно, что зверь лишь из любопытства и невольного уважения сдерживался от того, чтобы залиться смехом. С семьёй малышей у Тсунаёши были какие-то особенные отношения. Больная мать не могла даже пальцем пошевелить. Женщина, худая и бледная, с тёмными кругами глазами и выпирающими скулами, лежала на тоненьком матраце далеко от окна, укрытая всеми найденными одеялами и одеждой, тяжело дышала и много спала. Отец детей приходил поздно вечером, уставший и потный, готовил какое-то подобие каши, чтобы накормить жену и вечно голодных ребят. В иное время он пахал, как ишак, не жалея своих сил. Познакомившись с новым обитателем трущоб, он едва скрываемой мольбой и надеждой произнес: «Оставляю их на тебя». Теперь же оборотень буквально ощущал всю возложенную на него ответственность за маленьких оборванцев, которые ни дня не могли усидеть на одном месте. Во двор забежала Бьянки: резинки были где-то потеряны, и волосы растрепались от ветра, её глаза были наполнены страхом, а грудь быстро вздымалась, хрипло ловя воздух. Волк поднял голову и удивлённо посмотрел на неё. Эта девочка редко показывала свои эмоции, и её неизведанный страх беспокоил. Малышка замахала руками, не в силах выдавить и слова. Её брат перестал играть с хвостом и задумчиво потёр переносицу. Что за ребёнок… Бьянки наконец-то более менее отдышалась и выдала: - Там… мама… плохо… Сердце Тсунаёши, казалось, замерло. Он не знал молитв, но от всего сердца молился каждый вечер, чтобы история ребят не была такой же, как у него. Дети не должны страдать, они и так мало повидали счастья! Но боги, или бог, будто не слышали его. Они с присущей им злостью и ненавистью делали всё строго наоборот. И вот снова судьба преподносит ужасающий сюрприз. Оборотень опрометью бросился к дому малышни, зная, что девчонка, взяв на руки своего брата, бежит за ним. Они вбежали в дом без дверей и с одним застекленным окном в узкой комнате, где и лежала больная женщина, откинув все лохмотья. Она хрипло дышала, грудь редко и тяжело вздымалась, ловя воздух. Её глаза, замутнённые и полные боли, были приоткрыты, а губы шептали имена детей и мужа. Тсуна не знал, что ему делать: он никогда не сталкивался с подобной болезнью, и что-то подсказывало ему, что травы тут не помогут. Дети сели прямо на пол, прижавшись к груди матери. Волк сел у головы женщины, глазами ища хоть что-то, что могло помочь. - И ты здесь, Закат, - услышал слабый, но приятный, как журчание лесной речки, голос. – Я хочу попросить тебя о трёх вещах. Выполни, пожалуйста. Позаботься о моих детях – этот мир жесток и беспощаден, ты ещё много раз успеешь убедиться в этом. Найди моего мужа: я хочу увидеть его в последний раз, пусть это и жестоко и несколько эгоистично с моей стороны – просить его увидеть моё последнее дыхание. Но перед этим… Я, мой муж и Серый знаем, что ты не просто волк. Пожалуйста, дай увидеть тебя настоящего и узнать твоё имя. Казалось, что на этот монолог у неё ушли все силы. Она протяжно закашлялась, приподнявшись от самопрозванной подушки немного и вперёд, и уже готовилась встретиться с прохладным полом, как тонкие руки подхватили её у самой поверхности и осторожно положили. Она распахнула свои глаза, направив чуть осмысленный взор на мальчишеское лицо. Отросшие в беспорядке волосы тянулись до лопаток, не слушаясь сил притяжения, брови сдвинуты от беспокойства, а карамельные глаза смотрели прямо на неё с теплом и печалью, игнорируя удивлённые взгляды детей. - Не разговаривайте, пока я не найду вашего мужа. И да, я Тсунаёши, - голос немного хрипел, отвыкнув от человеческих слов. Но он был пропитан такой искренностью, что женщина улыбнулась, чуть приподняв уголки своих губ и ответила вслед уходящему юноше: - Спасибо тебе, Тсунаёши. Сердце вновь сжалось, принося боль и отрезвляя. Эта женщина была так похожа на его мать. Почему он приносит только несчастья? Почему он и малыши должны видеть смерть их ангела? Ноги заплетались, ныли и не хотели бежать, но оборотень нетерпеливо превратился в зверя, среди множества запахов найдя нужный. Он приведёт, он обещал. Он впервые кому-то из людей показал свой истинный облик. Это и есть его обещание. И он побежал со всех лап, перепрыгивая через огромные ямы и лужи, огибая веселящихся детей и немного ошарашенных взрослых. Он бежал в какое-то поле, вспаханное и чистое от сорняков, там уже различимы очертания нужной ему толпы, фигуры работающих мужей, а потом и нужное лицо. Стоило вновь поблагодарить свою вторую сущность за всё то великолепие, что оно предоставляет. Тсунаёши завыл так, как никогда не выл раньше. Он поднимал шум, заставил обернуться всё живое к нему, поднимая бунт и хаос. Мужчины расступились перед зверем, что нёсся к ним с неприсущей волку скоростью, а тот ураганом пронёсся мимо них только к одному человеку, застывшему сейчас с лопатой в руках и непонимающему, что происходит. Зверь чуть не сбил его с ног и закрутился вокруг, подвывая. Его шерсть будто горело огнём пожара, переливаясь и без солнечного света. - Закат, что-то случилось дома? – мужчина наконец-то всё понял и уже стартанул с места, бросив в земле лопату, как волк схватил его за рубашку и потянул на себя. Через секунду человек почувствовал под своими пальцами спутанную шерсть, обжигающее тепло разгорячённого тела; услышал заполняющий уши свист ветра, тяжёлое дыхание, хрипоту в лёгких и удушье в горле; увидел прекрасную и жёсткую шерсть, странную кровавую метку на чуть голубоватой коже загривка, размазанную панораму мрачной сегодня природы; почувствовал страх и печаль, волнами накатывающий на сознание, небывалое беспокойство и душевную боль. Волк снова нёсся со всех ног, стараясь не круто заворачивать на поворотах, чтобы его драгоценная ноша не свалилась с тонкой спины. Казалось, что прошло всего пара минут, но лежащей на полу женщине стало хуже. Дети плакали беззвучно, но их кристальные слёзы скатывались по щекам и омывали тонкое покрывало, которым они успели её накрыть. Даже маленький Хаято понимал ситуацию, несмотря на свой возраст. И от этого становилось тяжелее. Взмыленный волк на подгибающихся лапах добежал да комнаты и только там уже упал, хрипло дыша. Мужчина благодарно провёл рукой по загривку, но зверь уже не чувствовал это. Метка горела, опаляла, жарила. Вся его концентрация была нацелена на эту чёртову метку, мешающую ему жить, парализующую его тело и уводящую сознание в холодную тьму. Он только видел, как человек упал на колени, взял в свои мозолистые ладони тонкую руку любимой, а из его глаз текли настоящие слёзы. До ушей дошла благодарность умирающей, на которую волк только фыркнул, но вышло это как-то печально. Но сейчас было уже не до этого. Врождённая интуиция взвыла сиреной. Тсуна еле поднял голову и навострил уши. Где-то совсем рядом его подопечный. Побитый и замызганный кровью. А рядом с ним, насмешливо возмущаясь, два человека с грубыми и противными голосами; от них исходили волны жажды и чего-то ещё мерзкого настолько, что оборотень не сдержался и поморщился. Но старику было плохо, страшно и мучительно. Не надо быть гением, чтобы не понять, что происходит. Тсунаёши, покачиваясь, встал на лапы и пошёл на выход из дома. Метка горела, лапы дрожали, но все мысли были заняты только его подопечным, подарившим ему дом и прекрасных… друзей? Не до того сейчас, не до чёртовых размышлений. Он должен идти, выяснить, что происходит, и помочь. Он обязан. Это только его работа, его ответственность. Его волчья гордость. Возле их дома старик лежал на спине, задыхаясь и едва держащийся в сознании. Над ним возвышался амбал, поставив ногу на грудь и сильно надавливая, другой, усмехаясь, помахивал дубинкой за спиной своего товарища. Рука старика была неестественно вывернута, из рассеченного виска струйкой текла кровь. чуть отклонившись, первый с размаху вновь наступил на грудь человека, и из горла старика вырвался полный боли стон. Терпение Тсунаёши лопнуло. Амбалы застыли на месте, услышав сбоку грозный рык, и обернулись. Перед ними, застыв в нападающей позе, рычал самый настоящий волк. Брови сильно сдвинуты, красно-оранжевые глаза с ненавистью и омерзением смотрели прямо на них, хвост вздернут и распушинился, пасть раскрыта в ужасающем оскале, а мышцы напряжены. Амбалы отошли от старика и встали плечом к плечу перед зверем. Ещё один рык – предупреждающий. - Закат, - простонал старик, не в силах пошевелиться. Это послужило спусковым крючком. Волк наклонился слегка вперёд – и в два прыжка, мгновенно и целеустремлённо, он оказался рядом с омерзительными существами. Его зубы плотно вцепились в плечо первому, в рот хлынула тёплая кровь. зверь уже был готов сломать кость жертве, как его с силой огрели палкой вдоль хребта. Он тут же упал на землю, на лапы, выпустив из мощных зубов добычу. Пока первый корчил рожи, полные боли, волк напружинился и, развернувшись, прыгнул на второго, но тот успел подставить свою дубину, на которой тут же сомкнулась пасть. Зверь чуть качнулся и лапами оттолкнулся от амбала, вырывая из рук палку и приземляясь вновь на лапы. Снова удар сзади – но уже от первого, его нога пришлась прямо по затылку, и тут уже волк не удержался на лапах и упал. Его тут же начали пинать ногами и бить отобранной палкой – лежачего не бьют, но какое кому дело. Ярко-красные глаза встретились с серыми старика. Он увидел в них отчаяние и боль, а ещё просьбу… просьбу простить за слабость. Рыкнув и разозлившись ещё больше, волк извернулся и прокусил ногу первого, с силой дёрнув на себя. Тот упал на землю и тут же был подмят тяжёлой тушей. Окровавленные зубы вновь вцепились в плечо, но уже повыше к шее. Существо заверещало так, что зверь чуть не оглох, но челюсти свои не разжал. Его попытались оттащить от жертвы и вновь, с ещё большей силой, дали по хребту. Волк взвизгнул и вцепился в руку второго, разодрав когтями рубашку лежащего под ним. Зверя слегка приподняли на весу, подняв руку, и волк воспользовался этим, тут же отцепившись от конечности, приземлившись на лапы и бросившись на открывшееся место. Крик второго был более хриплым; он локтём ударил зверя между глаз, и тот вновь упал на землю. Но в этот раз всё закончилось – омерзительные существа с криками побежали прочь. Тсуна еле поднялся на лапы и, хромая, подошёл к своему подопечному. Тот поднял руку, морщась от боли, и опустил на голову волку, который прилёг рядом и положил свою голову на грудь старика. Бороться внезапно стало бесполезно. - Знаешь, почему я назвал тебя «Закат»? Посмотри туда, на горизонт, где тучи открыли простор к небу. Видишь уходящее солнце и окровавленное небо? Солнце никогда не сдается. Потому что это его гордость. Он борется до конца с наступающей тьмой. Это битва столь же бесконечна, как и жизнь. Я верю в жизнь после смерти. Ведь это вечный цикл, который не так просто приостановить. А небо – это отражение земли. Оно впитывает в себя все муки и боль уходящего солнца. На него пролита кровь двух соперников, но солнце каждый раз уходит. Оно когда-нибудь победит, я знаю. Твои глаза… Твоя душа… Они походи на небо в эти чудесные моменты. И всё же… Как тебя зовут, дитя? - Тсунаёши, старик, Тсунаёши. Запомни это, и найди меня в своей следующей жизни, - тяжести на груди старика больше не было, его руку сжимали две маленькие ладони, а глаза столкнулись с карамельными, полными боли и грусти. - Обязательно, Тсунаёши… Ведь твои глаза… похожи… на этот день… *** Волк, еле переставляя лапы, шёл к дому детей. По пути ему попался их отец: мрачный и задумчивый, он погладил его по голове и вновь повторил когда-то сказанную фразу: «Оставляю их на тебя». Сегодня ушло два прекрасных человека. Сегодня мир Тсунаёши вновь пошатнулся и треснул. Казалось, что всё в порядке. Что всё вернулось на круги своя, и он нашёл то, что искал. Казалось… Кажется, слишком много казалось.