Любимый смертью

Стайлз никогда не говорил, что завидует Скотту. Но все так же молча считали иначе. Кто знает Стайлза немного лучше, кто слушал его немного больше, кто видел какое у него лицо, когда Стайлз врет и когда говорит правду… Одинаковое. …они скажут – Стайлз говорит очень мало. Много шумит – мало говорит. Конечно, Стайлз завидует Скотту, тот сильный и популярный, а Стилински всегда хотел быть героем. Стайлз позволял так думать, позволял даже жалеть себя, когда царапины приходилось заклеивать пластырями, а прежде чем накладывать швы на что-то более серьезное, думать куда бежать – в больницу или ветклинику. Скотт волновался о том, как притвориться, что хруст был совсем не от перелома, он ведь уже в порядке, вам показалось! Гематомы Стайлза проходили весь спектр радуги, а ночью мешали спать на спине. Жалость к себе со стороны других вызывала отвращение и стылую злость, Стайлз позволял, потому что ему перенести её легче, чем Скотту признание о том, что Стайлз жалеет _его_. Стайлз никогда не хотел быть героем и не желал мира во всем мире, он хотел защищать только своё и никогда не брал на себя больше. А для этого ему не нужно было ломаться под луной раз в месяц, делить сознание с животным и бояться самого себя. Стайлз читает кельтские сказки в неудобном кресле, пока Дитон штопает Скотта – смотреть на кровь у него нет никакого желания. У Скотта дыра в боку, но час назад у него там вообще куска мяса не было, поэтому Стайлз думает, что успеет дочитать ещё пару легенд, прежде чем друг будет окончательно в норме. А потом ещё машину отмывать. У Стайлза рассечена бровь и это, конечно, пустяк, но ему даже моргать больно, а эта хрень не заживет через полчаса и не позволит вернуться домой без лишних расспросов. — Вам очень повезло. — Да, док, я думал, мне его к вам по частям придется тащить! – бодро отвечает Стайлз. – Я чуть пару чужих кусков не прихватил на всякий случай, когда Скотта подбирал, там такое месиво, вы бы видели. Меня два раза вывернуло. Стайлз шумно выдыхает, смеясь на то, как Скотт пытается недовольно зарычать с операционного стола. — Я не о Скотте. Дитон смотрит на него долго и пристально, Стайлз думает, что тот куда разговорчивее и настойчивее, когда пытается достать информацию сам, а не поделиться ей. Он думает, что тот, в любом случае, ограничится многозначительным непонятным взглядом, потому что – а какого хрена это должно значить? — но Дитон не ограничивается. — Ты ведь человек, Стайлз? Стайлз вскидывает брови. — Конечно. А кто ещё? Скотт непонимающе переводит взгляд с одного на другого, потому что Стайлз не соврал, но разговор кажется ему страннее обычного. Стайлз говорит: — Лидия — богиня. Стайлз рассказывает свой план по её завоеванию, который скатывается в привычный поток восхищения. Скотт привык и почти не слушает. Все знают, что Стайлз влюблен в Лидию Мартин, и его можно понять, хотя настолько долгая влюбленность кажется дикой. — Хочешь быть одиноким — влюбись в недостижимое. Скотт думает, что это сарказм, ведь Стайлз говорит очень много и сложно понять, когда и от чего у него меняется ритм сердца. Принять безответную любовь друга проще, чем разбираться в том, что он врет и говорит правду с одинаковым выражением лица. Сам Стайлз думает, что, наверное, и правда всегда был влюблен. В шесть он встречает Её на детской площадке, она сидит рядом с девочкой и нежно гладит её по волосам. У девочки яркая улыбка, несмотря на запавшие глаза и темные круги под ними. У её мамы, сидящей рядом на качелях, красные безжизненные глаза, она как будто дремлет или сильно устала и позволяет ласкать ребенка Ей. Она такая красивая, что Стайлз не решается подойти сразу, смущенно переминаясь в стороне, когда он подходит, внимание на него обращает только девочка, и Стайлзу приходится с ней играть, чтобы на него обратила внимание Она. Темная почти полупрозрачная ткань спадает мягкими складками, стекает по плечам и коленям, её хочется коснуться, но Стайлз прижимает руки к себе. Нельзя. Когда Она перебирает волосы девочки пальцами, те стекают светлыми змейками на плечи и землю с сильным ветром. Она вскользь касается шеи, и девочка давится кашлем. Он пытается хотя бы заглянуть Ей в лицо, заставить заметить, но не знает, как это сделать не коснувшись. Ему не страшно, и когда девочка уже собирается уйти, Стайлз ловит Её за платье, улыбается несмело и с неуверенной надеждой. Она улыбается ему в ответ и накидывает тонкий капюшон, стройной тенью следуя за девочкой. В восемь Стайлз догадывается, кого иногда видит. Он носит Ей пестрых бабочек, аккуратно ловя в плен сложенных лодочкой ладошек – они падают вниз, едва вылетают из них. Котенок, которого Стайлз подбирает по пути домой пушистый и по-смешному ласковый, мальчик играется с ним, а потом, отыскав Её, протягивает погладить. Она качает головой и Стайлз расстроенно поджимает губы, не потому, что его подарок не приняли, он понимает, что, наверное, с котенком будет то же самое, что и с бабочками. Ему Её по-детски жалко, а Она, кажется, забавляется его эмоциями и иногда смеется. Он догадывается о последнем по весело прищуренным глубоким глазам и слегка запрокинутой голове, но не по звукам. Их в ней просто нет. Их почти нет рядом с ней. Стайлз слышит своё дыхание, но только своё. Есть такие, особые места, где Её можно легко найти, Стайлз неглупый мальчишка – в десять он знает их все. Больницы, дома престарелых в первую очередь, почему-то парки и часто кладбища. Здесь Она не касается людей, а просто гуляет, замирает у надгробий и людей их читающих. Стайлзу Она напоминает ангела со скульптуры на входе. Он пробирается сюда тайком (сторож не любил того, что Стайлз часто ошивается) и находит Её рядом с мальчиком на скамье. Тот читает письмо, склонившись так низко, что кудри закрывают лицо. Бумажка в его пальцах мятая, явно зачитанная и уже слегка порванная по линии, которой его складывали. Стайлз замечает это, подходя ближе, и шмыгает носом. — Привет. Он смотрит на Неё, практически дышащую мальчику на ухо, а тот поднимает голову, смотря на него большими голубыми, и как ни странно сухими, глазами. — Чего тебе? Она приветственно улыбается Стайлзу, и тот тянет губы в ответ, протягивая мальчику руку. — Я Стайлз. Мальчик смотрит на него долго и пристально, слишком тяжело для его возраста, пальцы с письмом дрожат, но он сжимает их в кулак, а после пожимает ему руку. Они гуляют и болтают до заката, Стайлз рассказывает про Бэтмена и Супермена, и про придурков из школы, мальчик рассказывает ему про брата, классные истории с ними несколько лет назад, он говорит ему: — У меня был брат. Стайлз кивает, и они болтают дальше, но когда расходятся по домам Она не идет ни с кем из них, и мальчик улыбается вполне искренне. Стайлз всегда очень много говорит, и это нравится совсем не такому большому количеству людей, как хотелось бы. «Придурки из школы» толкают его в кругу, отвешивая затрещины, и он чуть не прикусывает себе язык, когда неожиданно теряет равновесие, падая на землю и ушибая копчик. — Вставай, сопляк! — Эй, лузер, где твоя подружка МакКолл? Вы расстались? — Подожди, Джексон, похоже, так и есть, смотри, он сейчас расплачется! Его поднимают на ноги и снова пихают, Стайлз пытается заехать ублюдку-Джексону по носу, но тот резво уворачивается. Один бы он к нему и не подумал подойти, но в компании своих дружков-переростков традиционно портил жизнь. Стайлз хочет вдарить по ухмыляющейся роже битой, но её нет, а его держат под руки, а Джексон разбивает ему губу совершенно не поставленным, но болезненным ударом. Он склоняется к его лицу и шипит совершенно по-змеиному: — Чтобы я больше не видел, как ты ошиваешься возле моей девчонки или пялишься на неё. Джексону какие-то одиннадцать, но он строит крутого парня куда лучше Стайлза. «Его девчонки»? Лидия Мартин совершенство, и абсолютно не считает никого достойным называть её своей, но Уиттмору это не мешает избавляться от кандидатов, продолжая набивать ей цену и тешить самолюбие. Каким образом эти двое, несмотря на комизм и идиотизм ситуации, продолжают выглядеть круто, а он ещё большим неудачником, чем обычно, Стайлз не знает. Когда Стайлза отпускают, он плюет в Джексона с самым дружелюбным выражением лица. Убежать не получается и в гробовом молчании он предчувствует куда большую боль. Уиттмор выглядит больше растерянным, чем злым, потому что Стилински его бесит, но избивать кого-то всерьез он не хочет. Стайлзу, кажется, что он боится, но дружки подзуживают, и репутация явно для малолетнего засранца стоит дороже. Он не столько бьет, сколько толкает Стайлза, и тот запинается обо что-то, пытается зацепиться за шарахнувшегося назад Джексона, прежде чем упасть. Затылок встречается с бордюром глухо и тут же выключая картинку. Стайлз не видит, что происходит позже, в период с его потери сознания и до того, как он видит Её, присевшую рядом. Шевелит конечностями, но не нащупывает даже шишки, губа цела, содранные три дня назад коленки без болячек. Он говорит: — Странно, когда я умер, совсем ничего не почувствовал. Я думал, это как-то по-особенному. Джексон больше не задирает его открыто, и хотя перестает коситься с опаской уже через неделю, но всё равно держится подальше, ограничиваясь ядовитыми подколами. Стайлз назло в открытую страдает по Лидии Мартин, заявляя об этом погромче в присутствии Уиттмора. Иногда Стайлза душит ненависть, Она слушает его со спокойным интересом и очень редко отвечает. Стайлзу часто хочется с ней молчать. Сегодня отца чуть не подстрелили на работе, и он глотает слезы, уложив голову Ей на колени. Она шепчет: — Хочешь, я буду тебе говорить? Стайлз уверен, что он привык к смертям, ему кажется, что он мог бы получать от них удовольствие. Он хотел бы, чтобы умер кто-то из тех, кого он ненавидит. Он говорит: — Хочу. Он забирает слова, когда умирает мама. Стайлз умоляет не забирать, поменяться местами, что угодно. Что угодно. У каждого своё время. Стайлз не может Её ненавидеть, но скулит в подушку, зная, что это ложь. У всех, кроме него. Стайлз неглупый мальчик и знает, как обходить правила, как знает и то, что ему это просто позволяют. Он обычный человек, но тоже может защищать близких, пусть на нем и заживает всё куда медленнее, чем на этих гребанных оборотнях. Скотт мчится спасать всех подряд – на стаю устроена облава охотников, и кто же, как не он? Стайлз еле успевает припарковать до конца автомобиль и не отстать в лесу. Охотникам не нужен человек, но разве будет кто-нибудь в этом Аду разбираться, кто есть кто? Здесь то ли дом, то ли склад, спрятаться толком негде, и если честно, максимум на что хватает Стайлза – не высовываться и не подставлять Скотта отвлечением на спасание ещё и собственной шкуры. Он следит за дракой и перестрелкой недолго. Когда понимает – нет альфы. Это всё омеги, и хрен бы с ним, но пули слишком часто били только в сторону Скотта. — Ебанный пиздец. Стайлз знает, что ещё не его время, хотя ему никто не говорил. Он ломится к Скотту, орет ему во все легкие, потому что видит, как к нему движется один из омег, самый крупный, и с явно не благими намерениями. Скотт успевает потерять приличную часть бока в пасти у омеги, прежде чем в буквальном смысле оторвать ей голову (Стайлз брезгливо морщится после, слушая рассказ друга, но восхищенно присвистывает). Стайлз успевает схватить десять пуль с аконитом, прежде чем расхуярить охотнику битой руку и застрелить их обоих. Возможно двенадцать. Скотт хрипит за углом и по звукам пытается собрать свои органы с пола, как минимум. Стайлз просто лежит у стенки и любуется Ею. Она успевает ссыпать ему в ладонь звонкий металл и поцеловать в щеку, прежде чем исчезнуть. Стайлз разбивает себе заново бровь прикладом и идет спасать Скотта. Стайлз, действительно, давно и безбожно влюблен, но он ничего не знает о несчастной любви, потому что Смерть любит его взаимно.