No more

Ночь прошла, будто прошла боль, Спит земля, пусть отдохнёт, пусть. У Земли, как и у нас с тобой, Там впереди, долгий, как жизнь, путь. Я возьму этот большой мир, Каждый день, каждый его час, Если что-то я забуду, Вряд ли звёзды примут нас. Москва-Кассиопея. Я сидел в вакуумном пространстве небольшой вулканической сферы и задумчиво созерцал открывшиеся подо мной просторы. Эта сфера представляла собой небольшой шар с упругими стенками, которые время от времени то раздувались, то снова сжимались, отчего мои атрофированные от нового воздуха легкие то и дело выпускали через кожу немного углекислого газа, который приходилось вдыхать обратно. Мой наблюдательный пункт был одним из многих, сновавших взад-вперед по небесно-черному горизонту. Мне потребовалось сорок минут, чтобы впервые отловить хотя бы самый маленький из них. Вглядываясь в черноту, расстилавшуюся надо мной, и смотря на отблески мигающих вдали звезд, я пытался задушить в своем сердце щемящую тоску по дому. Если сделать усилие и переместить сферу еще метров на пятьдесят вверх, то можно увидеть бледно-голубое пятнышко, которое с каждым днем становиться все меньше, постепенно погружаясь в жадную темноту космоса. Прошли долгие десять лет с тех пор, как человечество (точнее, то, что от него осталось), сумело собраться с последними силами и оставить Землю ради новой планеты. За годы, проведенные здесь, моя внешность настолько изменилась, что я вряд ли узнал бы себя прежнего. Кожа побелела до цвета свежевыпавшего снега, правда, здесь снега совсем не бывает. Тут много чего нет: ни дождей, ни соленых вод, по небу не плывут облака, деревья мы называем деревьями лишь за неимением других названий. Самой интересной частью этой планеты оказались аборигены. Это были настолько непохожие на нас создания, а мы были так запуганы, что первый год нашего проживания здесь мы едва ли обменивались с ними хоть парой слов. Наша необщительность была частично обусловлена тем, что мы поначалу не знали их языка. Хотя, стоит сказать, они сразу были настроены весьма дружелюбно и любезно разрешили нам остаться. Нам было некуда идти. Одинокие, бездомные, обессиленные, мы были рады любому приюту, и первыми, кто проявил к нам сочувствие, были эти странные существа. Они называли свою планету «Телора», а мы их, в свою очередь, окрестили «телорианцами». Оказалось, они давно наблюдали за нами, но не решались выйти на контакт. Их шокировала наша жестокость и высокая смертность. Устройство нашего общества был дикостью для них, и теперь нам пришлось жить по их правилам и законам. Нас всего прибыло около двухсот человек – те, кто пережил Великую Пятую Мировую. Жалкие остатки человечества. Я горько усмехнулся – всегда думал, что люди уничтожат сами себя. Это было начало 2704 года, и война развязалась на почве ядерного оружия, которое, впоследствии, и активно употреблялось. Когда весь Европейский континент ушел под лаву и в воду (миллионы трупов упокоились под камнем), и стало ясно, что конец близок, Президент Земли отдал свой последний приказ, перед тем, как отправится вслед за своей погибшей семьей: собрать всех выживших с континента Латинская Америка и погрузить на космический корабль. Командиром был назначен лейтенант Доран, молодой человек лет тридцати. Он уверенно сел на место главного пилота, отдал приказ проверить скафандры на каждом присутствующем и немедленно поднял корабль в атмосферу. Мне было около 8 лет, я помню, как моя мать прижимала меня к своей груди и постоянно шептала молитвы, глотая слезы. Моя пятнадцатилетняя на тот момент сестра сидела рядом с нами, мелко дрожа, но с абсолютно сухими глазами. За крошечными окошечками проносились чужие планеты и сферы, мы видели хвосты комет и зарождения новых созвездий. Это было не очень долгое путешествие. Наша маленькая семья никого не потеряла в той катастрофе, и это был чуть ли ни единичный случай: почти у всех были погибшие близкие и любимые. На Земле мы вели очень уединенный образ жизни и с ни с кем не общались, наши мертвые родные единственные составляли нам компанию, когда мы поминали их имена в молитве на День Благодарения. Мама всю жизнь мне говорила, что каждая мигающая звездочка на небе – это чей-то почивший родственник. Не смотря на то, что в школе на уроке Космической Астрономии нас обучали более просвещенные в этом вопросе люди, я продолжал верить, что мой умерший от смертельного ранения на войне отец с небес следит за мной и покровительствует мне. Но здесь были совсем другие небеса и другие звездные предки. Почти каждую проведенную тут ночь, я, засыпая, слышал плач и вопли сотни землян, сливавшихся в одну грустную и долгую песню, звучавшую до рассвета. Рассвет, стоит сказать, тут был очень оригинальным. Вспыхивая на каких-то тридцать секунд, он тут же гас, но небо из смольно-черного становилось темно-синим. Просыпались, чтобы прожить новый день, скудные флора и фауна. Из животных тут были скучные насекомые, очень похожие на наших, правда, большинство из них имело ядовитые жала и крошечные клычки, а также имелись необъяснимого происхождения существа, смахивающие на дикую помесь кенгуру с муравьедом. Один из последних поселился невдалеке от нашего дома в поисках спокойной и сытой жизни, но я сразу же наложил запрет на обгладывание наших розовых кустов. Это единственные земные цветы, которые по неизвестным причинам прижились в местной почве, от чего моя мама-садовод насажала их столько, что дошло до того, что запах роз остался навсегда в моей одежде. Время от времени тут шли кислотные дожди, небо становилось кроваво-бурым, а воздух горячим и почти непереносимым. В таких случаях мы возвращались в свои скафандры, мама поспешно закрывала свои драгоценные цветы специальной пленкой, а если мы не успевали, то отсиживались в зданиях, до которых успевали добежать. Местному населению такая погода была нипочем, они в это время радостно выскакивали на улицу и бегали туда-сюда вдоль домов, смотря, как ядовитые капли шипят и испаряются на их чешуйчатой коже. Внезапно я почувствовал, что в мою уютную сферу кто-то активно пытается проникнуть. Я задрал голову к верху и увидел атакующего. Он успешно преодолел преграду в виде упругой стенки и просочился через открывшиеся поры. Усевшись рядом со мной, телорианец без малейших усилий мгновенно отнес наш шарик метров на шестьдесят к звездам, прямо к краю атмосферного купола, который не давал нам унестись в открытый космос. Мне такой фокус просто так не удался бы. - Как ты проник сюда, Мейнтерий? Я же был на большой высоте, - спросил я, нарушая практически жужжащую тишину. - Подлетел сверху на другой сфере. Ты так отрешенно пялился в пространство перед собой, что не заметил бы меня, даже если я проскакал бы перед тобой на единороге, громко цокая копытами. Я нервно хихикнул. - Откуда ты знаешь про единорогов? Мейнтерий криво улыбнулся и провел четырехпалой ладонью по стенке шара. - Я не все книжки, которые ты мне даешь, выбрасываю. На некоторое время мы замолчали, оба занятые своими мыслями. С этим товарищем я познакомился около восьми лет назад. Бродя около Хрустального озера, единственного источника пресной воды на этой крошечной планете (если не считать многочисленные ручьи), в сумрачном свете я увидел белеющее пятнышко среди бордовых листьев кустарника Бланго Бэла, из побегов которого мы приспособились делать превосходное вино. Этим пятнышком оказался одинокий и жаждущий дружбы телорианец. Он сидел прямо на раскаленном песке и перебирал какие-то жесткие травы, время от времени пробуя их на вкус. Я помню, как меня тогда поразила его внешность, ведь я раньше не подходил к представителям его народа так близко. Но и меня к тому моменту было трудно узнать. От нашего земного обличья уже давно почти ничего не осталось, ни солнечные лучи, ни сочная зеленая трава не могли подпитывать нас, но тогда у меня еще сохранялась хоть какая то пигментация. Странно, что мы вовсе не становились похожими на телорианцев; отнюдь, мы выработали свою собственную внешность и расу. Я просто к нему подошел и уселся рядом. Он не убежал и не вздрогнул, просто спросил, правда ли, что на Земле было четыре времени года. Вот тут, например, никогда не было никакого разнообразия: либо кислотные дожди и темень, либо просто темень, и всегда одна и та же температура. Меня вывел из воспоминаний тихий голос Мейнтерия. - Подвинься. Он положил голову ко мне на колени и устремил взор к звездам. Мы могли бы так часами сидеть, и нас бы никто не хватился. Отсюда был виден весь наш маленький городок, который земляне построили специально отдельно от поселений телорианцев, чтобы не мешать друг другу. Мы назвали наш город Атлантидой, в честь древнего и затопленного под морями государства. Наш мэр воображал, что это свяжет нас с нашим прошлым домом, а ощущение возрождения чего-то навсегда потерянного наведет на нужные ассоциации. Смотря на аккуратненькие домики и редкие столбы многоэтажек, я неожиданно для себя выдохнул: - Представляешь, а раньше нас было более десяти миллиардов. Мейнтерий повернул голову чуть влево, чтобы ему тоже стало видно наше скудное поселение и ответил: - Я знаю. Правда, мне очень трудно это представить. Но разве вам не было тесно? Мне удалось рассмеяться. - Просто вообрази планету, в сотни раз больше этой. Земля была прекрасна. С самого рассвета человечества Мать-Природа заботилась о нас и оберегала. Я поднял голову и посмотрел в сторону голубеющей вдали планеты, от которой даже отсюда были видны поднимающиеся клубы буро-красного дыма. - А это то, чем мы ей отплатили. Мой друг посмотрел мне в лицо и сжал мою руку своей. - Мне жаль. Ты же знаешь. Еще как знал. Он постоянно слушал мои рассказы о Земле, воображал себе солнечный свет и шелковую траву под ногами, следуя за моим голосом. Я читал ему стихи Бальмонта и Есенина, но вот мои любимые романы Томаса Гарди он предпочитал оставлять на самое худшее время, когда совсем читать будет нечего. Единственным лучом надежды многих землян был шанс однажды вернуться домой. В отличие от других, я слишком деформировался под влиянием окружающей среды, и скорее всего, любой солнечный луч мог стать губительным для меня. Но это не значит, что я расстался с мыслью однажды попробовать. Последние прогнозы наших ученых были более чем радостными: Земля приходит в себя, залечивает свои раны. Лет через пятнадцать-двадцать мы собирались предпринять попытку навестить наш дом, когда окончательно рассеются все последствия той страшной войны. - Ведь ты знаешь, что однажды сможешь вернуться, - будто прочитав мои мысли, сказал Мейнтерий. Я уставился на него своим единственным видящим глазом. Второй по неизвестным причинам стал видеть только в кромешной темноте. Я счел это полезным и не спешил обращаться к врачам. - Откуда ты знаешь? – Если честно, я почему-то думал, что все исследования держатся в секрете. Телорианец очень серьезно посмотрел на меня, сел рядом и сказал: - Обещай не улетать. - Это почему? Я подозревал, почему, но уж очень хотелось, чтобы он это сам произнес. - Во-первых, ты сам знаешь, что ваши старые природные условия больше тебе не подходят. Во- вторых, ты обещал не оставлять меня. Сказав это, он, не давая мне времени на отказ или раздумья, неумело прижался к моим губам. Я отстранился и взглянул в его белые глаза с сияющими черными точками зрачков посередине. Чувствуя его ладонь у себя на пояснице, я медленно накрыл ее своей. Наконец он нашел в себе силы продолжить: поцеловал меня в угол рта, потом кончиком языка коснулся моих сжатых губ – и я доверчиво открыли их ему навстречу. Несколько минут спустя он первый отстранился и вернулся в свое прежнее положение на моих коленях. Я пытался перевести дыхание. Если бы моя кровь не обесцветилась, я уверен, что сейчас бы жутко покраснел. Он поднял руку и коснулся пальцами моего лба. - Оставайся со мной. Прошу. Над нами упала звезда и, прочертив свой небесный путь, скрылась за озером. Многозначительный момент. Мне на секунду показалось, что на меня дунул порыв холодного ветра.