Я теперь сижу под водой

Обрыв Справедливости — так называли место, где королевство треснуло надвое, ощетинилось камнями по краям и истекло рекой по самому дну. Из воды всегда торчали острые глыбы и обломки деревьев, и у Каспиана захватывало дух всякий раз, когда он, наплевав на просьбы матери, свешивался с самого края и подставлял лицо дикому ветру. Тот выл ему в уши, трепал волосы, ставя их дыбом, и потом всю дорогу до дома сидел за шиворотом, оборачиваясь на утро кашлем и слезящимися глазами. Но Каспиан продолжал бегать в это опасное место, чувствуя себя среди трав и цикад невероятно спокойно и умиротворённо. Он знал — пока он не играет с этой высотой слишком безрассудно, она не утянет его в бездну, не столкнёт с края и не причинит вреда. Вместо обрыва с Каспианом это сделал отчим, подкараулив его однажды. Ему даже ничего не нужно было делать — один сильный толчок в спину, от которого у Каспиана выбило весь воздух из легких, сделал все за него. Длинный, сверкающий водными бликами полет, и Каспиан уже не смог вдохнуть воздух обратно. Вода скорбно раскрылась, принимая его тело в себя, и укутала, унесла водоворотами на самую глубину, обмотала водорослями и начала баюкать. Каспиан тогда долго плакал, не чувствуя слез на щеках, а прикосновения чужих ладоней, кажется, навсегда выжгли на его спине два проклятых пятна. В них его целовало течение, приветствуя по утрам и, постепенно, Каспиан научился жить с этим гнетущим чувством предательства. Оно наполняло его, будто камнями, и он долго не решался всплыть на поверхность, таясь на самом дне. Здесь, под водой, все было намного тише и понятнее, чем на поверхности, и Каспиан не видел поводов покидать свой новый дом. В реке, помимо него и магии, жило множество существ. Все с разным характером и темпераментом, поначалу они напоминали Каспиану дворовую свиту, любящую посплетничать и заплести тугой узел интриг, но постепенно и эти воспоминания уснули внутри него, зарастая илом. Сложно было думать о грустном, когда вокруг с таким энтузиазмом бурлила жизнь. И Каспиан покорился водным потокам, вновь став легким и беззаботным, оброс огненно-янтарной чешуей, распорол себе горло жабрами, отрастил перепонки между пальцами. Водоросли теперь завистливо обвивали его запястья, пытаясь утянуть в свои загребущие заросли, а очарованные рыбы приносили ему блестящие драгоценности, которые люди так любили ронять в воду. Поначалу Каспиан боялся брать их, украшения пробуждали плохие воспоминания, но потом золото стало блестеть желтым, а серебро — белым, превратившись в простые побрякушки, и он перестал волноваться. В русле реки, среди камней и бурлящей пены, ему жилось весело и беззаботно. Пока проказливые водные подруги не показали ему место, в котором река успокаивалась. Это было огромное озеро, затерянное в лесной глуши. Там, где вековые ветви устало свисали к самой воде, окутанные вечной дрёмой. Рядом с озером не пели птицы и никогда не бродили животные. У берегов не было даже тропинок, и, приплыв сюда впервые, Каспиан почувствовал иррациональный страх утонуть в этой гнилой воде. Камни внутри него шевельнулись и обрели былой вес, зовя на дно, и он послушно зарылся руками в ил, хвостом взбивая его в облако вокруг себя. И пусть девчонки уже давно оставили его, испугавшись давящей тишины и скорби этого места, Каспиан не чувствовал себя здесь чужим. На протяжении долгих дней и ночей он приплывал сюда вновь и вновь, найдя второе в жизни место, в котором хотелось закрыть глаза и перестать существовать. Тогда, в той короткой и несчастной жизни, помнится, он сидел перед обрывом. В озере не было краёв, но были заводи, в которые тина не пускала его, цепляясь за волосы и опутывая ноги кувшинками. Но Каспиан продолжал искать того, кто сделал это место таким, и однажды тот позволил ему найти себя. Он всплыл со дна, пугая Каспиана до мурашек, так, что даже метки на спине закололо жаром человеческих рук. Властителем этого места оказался хмурый молодой король, черноволосый и все еще одетый в парадные одежды. Тогда, увидев его впервые, Каспиан почти ослеп от блеска его золотой короны, которая величественно сверкала, опутанная кучерявыми волосами. Вода сама поднесла короля к Каспиану, и только вблизи он заметил, насколько сильно помутнело вокруг них озеро. Из спины короля торчали три стрелы, пронзая его насквозь, и он часто трогал ржавые наконечники пальцами, счищая с них тину и ракушки. Он, накручивающий водоросли на свои бледные пальцы, совершенно не умеющий улыбаться тонкими, обескровленными губами, показался Каспиану самым диковинным из водных сокровищ, и он не смог оставить его просто так. Это стало его помешательством, и он увяз в стоячей воде, отравил себя тухлотой и отстраненностью этого места, повзрослев сразу на несколько десятилетий. Раньше ему незачем было делать это, ведь друзья так любили подвижные игры, поднимающие в воздух тучи брызг. Король, спустя несколько лет представившийся Каспиану Эдмундом, любил топить людей в лесных болотах и заводить в непроходимые чащи, отдавая на съедение той тьме, что жила в полых стволах древних деревьев. В дни, когда у него было особенно хорошее настроение, он свистом подзывал своего преданного коня, с белыми бельмами глаз и сгнившими, торчащими из боков ребрами, и тот покорно вставал из ближайшей канавы, стряхивая с себя мох. Тогда он без труда усаживал Каспиана впереди себя и, уложив его хвост себе на колени, бил пятками коня по бокам, унося того от озера. Магия плыла за ними следом, и Каспиан не чувствовал потребность в воде все то время, пока Эдмунд знакомил его со своими владениями. Все здесь было мертво и тревожно, как и сам Эдмунд, и Каспиан с интересом разглядывал проклятые поляны с дурман-травой, белые кости в корнях деревьев, а затем с удовольствием возвращался обратно в озеро, протягивая к Эдмунду перепончатые пальцы. Тот всегда входил в воду величественно и плавно, будто шел по ковровой дороге к трону, и так, в принципе, и было. Подол его плаща сгребал за собой мелкий сор и водоросли, очищая воду, делая её еще чернее и удущающе. Для всех, кроме Каспиана. Он, давно смирившись с привычками своего короля, наловчился заплетать ему волосы в косы и часто воровал корону для того, чтобы надраить её до зеркального блеска. Шли года, в озере появлялись все новые и новые цветы, и однажды Эдмунд позволил Каспиану вынуть из своей груди стрелы. Вода в озере от этого не стала свежее, а лес продолжал нависать, заслоняя небо, но Каспиан узнал, наконец, кому принадлежало это предательство. Эдмунд, перестав быть Справедливым, теперь жил по своим правилам, и даже ветер, с такой любовью обдувающий обрыв, теперь подчинялся именно ему. Ведь однажды тот не смог подхватить Эдмунда, как и не успел уберечь Каспиана, и теперь был наказан магией. Но теперь это уж было не важно. Ветер все равно никогда не долетал до их озера, теряясь в пышных кронах, стыдясь своих прошлых промахов, а Каспиан считал правильным и настоящим только то, что было рядом с ним. Воду, постепенно меняющую вкус, впускающую в себя свежие потоки, осторожные руки Эдмунда, его удивительные черные глаза и обломки деревьев прямо под обрывом, где они с недавних времен любили гулять, пугая впечатлительных водных смутьянок. Теперь Каспиан смотрел на край с другой его стороны и совершено не хотел шагнуть за него — он нашел своё место здесь, внизу. И, что самое прекрасное, рядом с ним его начал обретать и преданный король, позабывший, наконец, про сиятельный трон, на котором когда-то сидел.