И что только люди с собой не делают, когда все равно. Что угодно, лишь бы заглушить свой внутренний голос. [q] Айзек Марион
POV Грантер Счастье – вещь относительная. Сложная, ведь что это такое в сущности своей? Не знаю. Определение туманно, абстрактно и не так уж легко объяснимо. Я лишь знаю, что мое счастье сейчас вновь произносит длинную, наполненную красивыми словами и выражениями речь, которая поднимет на революцию даже мертвого. Что ж, значит, я уже опустился хуже мертвеца. Хотя, куда же еще ниже? - Твоя революция бесполезна, Анжольрас, - кажется, вновь и вновь я буду оспаривать твои слова. Неисправимый циник? Увы, я реалист. Я не верю в твою идею, более того, я ненавижу ее. Почему? Да потому, что рано или поздно она отнимет тебя у меня. Он знает и понимает, что идет на верную гибель, но, видимо, смерть не страшит его. Какой же ты глупый, мой златокудрый бог. – Вы все намеренно хотите подставить грудь под пули? Вы умрете за мечту. Как я и говорил, бессмысленно. Ты презираешь меня, чуть ли не ненавидишь. И я в полной мере заслуживаю этого. Пытался ли я измениться? Нет. Бесхребетный, знаю. Даже самое простое твое поручение я провалил. Даже мелкое дело, которое ты поручил мне, то, чем я мог хоть как-то исправиться в твоих глазах, было безбожно загублено. Увы, я слишком жалок и малодушен. Исполнять поручения, даже твои, если они касаются этой революции, я не могу. Я эгоист, себялюбец, но я не могу тебя потерять. И пусть я просто издали смотрю на тебя из своего темного угла, это уже настоящий подарок небес. - Грантер, ты ничего не понимаешь в нашем деле и годишься лишь на то, чтобы распивать абсент и оскорблять меня, - а ты знаешь, куда бить, Аполлон. Пятерка тебе за познание человеческой души. И в самом деле, я ни на что не гожусь. Ты смотришь на меня так, будто я грязь под твоими сапогами, пожалуй, я что-то очень близкое к этому. Но и это уже что-то для меня. Все же лучше, чем сухое безразличие, которое колет в самое сердце, выворачивает душу наизнанку. Лучше презирай меня, ненавидь. - Тебя? О, нет, всего лишь твое стремление сложить голову за страну, которая не пойдет за тобой и твоей идеей, - и это правда. Люди не глупы. Кучка студентов, вообразивших себя спасителями мира. Что вы знаете о революции? Книги, слухи и рассказы переживших эту бойню – вот и все ваши знания. Можете ли вы хоть на секунду представить, что ваши руки будут по локоть в крови, что вы будете убивать, не разбирая, не думая о тех, в кого летит ваша пуля, а они люди, обычные люди, что исполняют приказ. Но ты, конечно, это понимаешь, Анжольрас. Ты знаешь, что это неизбежно. И все же продолжаешь наивно верить, что вы не последние, что будут другие, те, кто захочет изменить этот мир, устоявшийся порядок вещей. А ведь многие пытались, многие, но все остается по-старому. Так где же смысл? - Люди поднимутся. Республика будет установлена! И если мы падем, придут другие, - почему же ты так слепо в это веришь? Это вне моего понимания, да и куда мне понять твои светлые идеалы. Где ты и где я. Ты живешь в своем совершенном мире, с высоты своей башни обозревая проблемы мира, а я здесь, на земле, существую в грязной и низкой реальности вещей. - Ты ошибаешься, Анжольрас. Но я не смею более нарушать ход твоей мысли, - мне больше нечего тебе сказать, ведь это всегда заканчивается одинаково. Мне не понять тебя, а тебе и не нужно пытаться понять меня. Я всего лишь тень из угла, вливающая в себя литры дрянного алкоголя в жалкой попытке забыться. Но не выходит. Моя печаль научилась плавать. – Прошу, продолжай, Аполлон. - Не смей называть меня так! Что ты здесь делаешь, Грантер? Ты не веришь в наши идеалы, не веришь и критикуешь республику. Тебе следует уйти, - конечно, Анжольрас, лиши меня самого ценного, что есть в моей жалкой жизни – возможности хотя бы видеть тебя. Отними смысл моего ничтожного существования, у тебя это всегда хорошо получалось. Но ты всегда прав, прав насчет меня, мне сложно требовать от тебя другого отношения, я не из этого теста, Аполлон, я другой, не такой идеальный, как ты, не такой возвышенный, я слабый человек, который цепляется за жалкие надежды сердца, который живет своеобразными мечтами, в какой-то мере такими же недосягаемыми, как и твои собственные, но даже в этом мы различаемся: моя мечта живая, она меня презирает, а твоя? А твоя такая же идеальная, как ты сам, такая же.. божественная? О великая патрия, куда же без нее! И смею ли я верить, что однажды что-то измениться? Увы, нет. Ты навсегда останешься таким – влюбленным в свою идею, в равенство людей. Невинный жрец революции. Неужели тебе никогда не хотелось почувствовать себя просто человеком? Полюбить? Да что уж там? Отдаться умопомрачительной страсти, запятнать свою честь и совесть, предаться любви и любовным утехам. Такое не для тебя, ты не способен даже задуматься о таких вещах. Я всего лишь молчу в ответ, незаметно возвращаясь к своему столу. Я не уйду, не могу уйти. Даже ты, Аполлон, не в силах приказать мне. Потому что ты борешься за чертово равноправие. Но, думаю, тебе не хочется пачкаться об меня, отнимая время у своей дорогой отчизны. Остаток вечера я лишь слушаю тебя, не разбирая слов, не вникая в смысл. Мысли о республике, о равном мире, о свободной Франции – все это так образно, так «на словах». Многие пытались, мой златокудрый бог, но не у немногих получилось. А восстания подавляют жестоко, король не пожалеет своих людей, только бы низвергнуть вас, восставших за свой идеальный мир. И смерть настигнет каждого из вас, не щадя и не жалея. Курфейрак смотрит на меня с сочувствием. Все, абсолютно все знают, что я здесь делаю. Один лишь ты слеп, Аполлон. Ты правильно понял, что меня не волнует патрия, не волнует твоя республика, но хоть на секунду ты задумывался, почему я торчу здесь? Почему постоянно цепляюсь к тебе? Зачем все это? Нет, тебе не до этого. Что тебе до одного конкретного человека, когда на карте стоят судьбы тысяч людей. Ты просто не в силах задуматься о таком, но мне сложно винить тебя. И все же даже ты должен был заметить что-то, хотя бы мельком задуматься, но увы, ты все так же не понимаешь, что я здесь делаю из вечера в вечер. Отодвигаю стакан в сторону. Сегодня я даже не хочу напиваться, хочу просто остудить голову, хочу остаться в относительном сознании, чтобы доползти до своей конуры и там провалиться в сон.***
Из вечера в вечер происходит одно и то же: ты распинаешься о своей великой революции, а я порчу твои идеалистические мечты. Конечно, я для тебя ничерта собой не представляю. Пьяница без идеалов, без цели в жизни. Ничего не хочу, ничего не делаю. Да-да, Анжольрас, это все я. Бесхребетное существо, которое может лишь плеваться ядом, напиваться в хлам и восторгаться тобой, божеством, сошедшим к нам прямо с Олимпа. Ты не человек, Аполлон. Ты выше, гораздо выше всех нас. Ты сам создал себя таким, встал на услужение ее величеству Франции. А ей на тебя наплевать. Какая-то смутно знакомая ситуация, ты не находишь? Я смеюсь сам с себя в своем темном уголке кафе, потому что это забавно. Я люблю тебя, а тебе наплевать, ты любишь патрию, а ей наплевать. Закон справедливости, вот он мне нравится, в него я и поверю. Я мертвецки пьян. Вливаю в себя стакан каждый раз, когда с твоих уст срывается слово «революция». Знаешь, Анжольрас, я боюсь твоего бунта против власти. Ты готов умереть, но я не готов пережить твою смерть. Ты – смысл моей жизни. Весь свой путь я прошел без цели, а потом понял, что просто шел к тебе. Твое презрение в обмен на мою любовь и веру. И вроде бы все до безобразия честно, другого мне просто не приходится ждать. Это добровольный акт самобичевания, это желание опуститься ниже городской канализации вконец овладевает мной. Смысл мне быть лучше? Да нет его, господи боже мой! Ты умрешь, а я буду собирать себя по частям? Да лучше уж я и останусь на своем дне, буду существовать и дальше. Потому что я не верю в то, что ты выживешь, не верю в то, что ты этого захочешь. Ты шел к этому слишком долго, твоя вера непоколебима, она выдержит все нападки, а мои и подавно. Чем больше я смотрю на тебя, на твою гордую осанку, четкий правильный профиль, тем больше осознаю, что ты совершенный. Телом, Аполлон. Душу в тебя положить забыли. Оставили лишь такие качества, что свойственны богам, да так и отправили на землю. Более человечного в тебе не достает. Или мне так кажется, потому что незнание может далеко завести. По сути, я тебя не знаю, я люблю тебя, а это разные вещи. Кажется, мне пора заканчивать пить, но ничего не могу с собой поделать, ведь ты снова произносишь свое любимое слово, а значит еще один стакан за твое здоровье, Аполлон. Твой голос отдается даже внутри моей головы. Нищета уйдет в прошлое? Ты так думаешь, Анжольрас? Невозможно сразу сломав, построить что-то новое, полностью отказавшись от того, что было, это понимаю даже я, а кто я? Необразованный, неотесанный завсегдатай этого места, влюбленный в неприступного лидера надвигающейся революции, который видит своей любовью республику. Абстрактно, непонятно и глупо. Ты-то ей не нужен, и никто не нужен тебе. Из людей, я имею в виду. Твои друзья любят тебя, уважают и пойдут за тобой куда угодно. Вас связала идея, вы преданы ей, ваша вера переплетается, скрепляя вашу дружбу, в случае тебя и меня таких точек соприкосновения просто нет. И это же понятно, ясно как божий день! Хах, кажется, сейчас мне действительно хватит. Я даже отставляю склянку в сторону, прежде чем с грохотом опущусь на стол и засну под звуки твоего голоса, который не успокаивает, а лишь растревоживает душу, проникает в самую суть и там остается. Я слишком привык засыпать под звуки твоего голоса, слишком привык всегда быть недалеко от тебя. Это как-то дает мне силы жить. Грантер, господи, хватит тешить себя наивными иллюзиями! Твой пьяный бред никому не нужен и не важен, Анжольрас никогда не сможет понять тебя, не примет твою любовь, ему это не нужно, не понятно и не важно! Незаметно для себя я погружаюсь в сон. Следующий момент: в кафе уже темно, кажется, я снова последний уползу отсюда, убаюканный твоим голосом. В голове светлеет, но мне не легче, совсем не легче. А смысл напиваться, когда ты рядом, когда звук твоего голоса звучит для меня музыкой, твой вид притягивает взгляд, а весь ты вызываешь у меня такой вихрь эмоций, что захватывает дух. Не хочу идти домой. Что меня там ждет? Темнота, пустота и снедающее чувство одиночества, что не отпускает меня никогда. И я нахожу единственный логичный для себя выход. Парижские трущобы кишат бедняками, всяким сбродом, которые пытаются убедить всех и каждого, что в прошлом они были великими и богатыми. Месье, я вам верю, конечно же, верю каждому вашему слову, отпустите мой рукав, я же, право, спешу. Куда? Избавляться от призраков. И целуя ее, я представляю, что это ты плавишься под моими руками, путаясь пальцами в ее волосах, я мечтаю, чтобы это оказались твои золотистые мягкие кудри, в которых путаются отблески свечей. Я хочу увидеть тебя, очень хочу, но не могу. Даже с этой златокудрой гризеткой мне не удается ни на секунду представить тебя на ее месте, не получается просто не думать о тебе. Но ты слишком недосягаем для меня. Ты – чистейшее создание, неискушенное плотскими утехами, смотрящее на это все как на недостойное, как на грязное, что-то запретное и низкое. Такое, и правда, недостойно тебя, мой златокудрый бог. И когда она выгибается, оставляя на моих плечах следы ногтей, а все же рисую себе на секунду эту картину, ту, которую хочу видеть: ты, Аполлон, выстанываешь мое имя, цепляешься за плечи, твои кудри прилипли ко лбу, но тебе хорошо, ты отпустил себя, ты мой, душой и телом. Принадлежишь мне, а я тебе. И это кажется настолько правильным, настолько реальным, что с моих губ срывается твое имя, я шепчу слова любви, умоляю позволить мне остаться, быть рядом, позволь мне, Анжольрас, позволь. Но иллюзия рассеивается, и я понимаю, что даже это девчонка не моя, что уж и думать о тебе, человеке, которому так чужда любовь. Так что мне не о чем даже мечтать, остается лишь существовать в таком аду, сгорая и возрождаясь, у меня нет выхода, искать его тоже нет смысла. В Париже лето, а в душе что-то не так. Но да не мне об этом заикаться. Я просто иду домой, чтобы завтра начать все сначала, пока не кончатся дни, пока не отмотается лента, пока не умру. Только тогда я обрету спокойствие, обрету, возможно, счастье. Но кто знает, что там дальше, после жизни? Я не хочу даже и думать об этом. Потому что хуже жизни не будет уже ничего.***
В один момент не хочешь даже пытаться сбежать от реальности, скорее ты сам несешься ей навстречу, даже если больно, даже если боишься. И лучше изо дня в день гореть в огне, но видеть тебя, чем в одиночестве бродить по пустому городу в поисках нигде и никого. Потому что мне никто не нужен кроме тебя, а я не нужен никому кругом. Цепляюсь за мнимые иллюзии, но большего мне и не нужно. Смерть генерала Ламарка официально откроет твою революцию? В душе я понимаю, что это событие было неизбежно, но как я хочу запретить этому старому республиканцу умирать! Завтра случится война, бойня, где кровь будет омывать мостовые. Это твоя цель, Анжольрас? Ты сегодня словно сияешь, от тебя исходит сила, даже я ощущаю ее, а ведь я не верю в твою идею, но верю в тебя. Человеку свойственно во что-то верить. И если кто-то изобретает себе мнимое божество, которое никогда и в глаза не видел, то мое вот, в паре метров от меня, возвещает о том, что завтра принесет с собой новый мир. Новый мир? Новые потери для страны, жертвы, что готовы отдать себя на растерзания гвардейцам, которые думают, что создают великое будущее, которое, возможно, случиться уже после них. Отдать жить за человечество? Человечество не оценит, не поймет, но с радостью примет в дань кровь невинных. Завтра уже может не быть. Заря старого времени, заря для тебя, Анжольрас. И эта мысль может причинять физическую боль. Неужели тебе так хочется умереть? Неужели вам всем так хочется умереть? Никто не хочет умирать, это ясно, но какова сила идеи, каков лидер, призывающий сплотиться и защищать свои идеалы до последнего вздоха. За тобой пойдут, Аполлон, в тебе это заложено от природы – командовать, руководить, ты всегда будешь первым, центром, это важное качество. Ты сам по себе невероятный. И я позволю себе заметить, что будет бесконечно жалко потерять такое божество, такой идеал, такую ювелирную работу природы. Но все мои мысли быстро переключаются на твои слова. Помимо своей воли, я ловлю каждое слово, я вслушиваюсь в смысл. И меня начинает бить нервная дрожь. Движется, наступает, грядет. И это стихия сметет все на своем пути, не пожалеет никого и ничего, это массовый хаос, это подорвет привычный мир людей, все уже не будет, как раньше. Жертва будет жить в памяти людей вместе со страхом. Я боюсь. Это пугает меня, но не сама революция, о нет. Я не хочу терять тебя, Анжольрас, но ты самый первый взмахнешь красным флагом и последним умрешь с криком на устах: «да здравствует родина!». И я вроде бы должен ясно осознавать, что это слишком эгоистично, и я это понимаю, что от этого ничего не меняется, я все так же хочу, чтобы ты пережил эту революцию, чтобы ты выжил, но вот беда – ты не хочешь. Заранее знаешь, чем все закончиться и в целом смирился с этим. Это твоя цель и я могу тебя понять. Они все вокруг тебя, с горящими глазами и пылающими сердцами. Кучка мечтателей, что лелеет мысль о лучшем мире. Впрочем, уже установив очевидный факт, что человеку нужно верить во что-то, нет нужды повторять его дважды. У меня стучит сердце, и дрожат руки, словно окатывает ледяной водой. Медленно осознание всего. Больше тебя не будет. Не будет никогда, нигде и не с кем. Ты просто исчезнешь с лица земли, исчезнет и память о тебе, все со временем стирается. И я не смогу никогда тебя забыть, не смогу вытравить из своего сознания твой образ, твой голос, ты же божество для меня, Анжольрас! Ты высшая ценность, на тебя я готов молиться! И будь я проклят, если ты умрешь, а я так и останусь гадать, а что было бы? Это просто окончательно добьет меня, ибо главный удар будет в другом. Студенты нехотя расходятся, ты велишь им отдохнуть перед завтрашним днем. А ты подумал о себе, мой всесильный Аполлон? Тебе, именно тебе вести завтра их в бой, но твоя персона не так уж и важна? Тогда о тебе подумаю я. Подолью масла в огонь, потому что сейчас или никогда – завтра уже может не быть. Это последний момент, когда я смогу увидеть тебя одного, когда смогу сказать тебе, сказать то, что так долго шептал в подушку ночью, шлюхам, на месте которых я представлял тебя, слова, что въелись в мой мозг и уже стали настолько очевидными всем, кроме тебя. Собираешь бумаги, что разлетелись за вечер. Уверен, ты и думать забыл, что я здесь. Конечно, сегодня я на удивление тихий, а ты помнишь обо мне лишь в тот момент, когда я оскорбляю твою ненаглядную патрию. Ты взволнован, но все равно достаточно собран, ты не позволяешь себе даже эту маленькую слабость, а я соткан из всех этих слабостей, я ими пропитан. У меня больше слабостей, чем силы, да силы и нет, честно говоря. - Анжольрас, - он поворачивается ко мне, явно удивленный тем, что я здесь. Ну, конечно, как же иначе? Я не сомневался в тебе, мой Аполлон. Ты весь в своей идее, в завтрашнем дне, великом дне. Дрожь бежит по моему позвоночнику, стоит мне лишь заглянуть в твои холодные голубые глаза, в которых нет ничего, кроме презрения и печальной усталости. – Я люблю тебя, - вот и все. Три слова, что не давали спать ночами, жить днем, вот тебе и вся моя жизнь на ладони. - Грантер, - крылья твоего носа раздуваются. Неужели ты настолько зол? Неужели чья-то любовь может тебя разозлить? – Ты не можешь кого-то любить, любовь – это возвышенное чувство, - о, конечно, ты знаешь об этом лучше меня! Именно тебе рассуждать о любви, Анжольрас. – А ты слишком низок для него. Любить – значит уважать, значит… значит жить этим. - Пытаешься все подогнать под свои идеалистические чувства к республике? – с ядом чуть ли не кричу я. Потому что все, что ты любишь, это твоя патрия, твоя республика, твоя чертова вера в свободу! О как мне сложно не рассмеяться тебе в лицо, меня удерживает только любовь, то самое возвышенное чувство, как ты изволил выразиться. – Неужели ты не замечал, неужели ты не догадался до сих пор, почему я все время здесь? Мне наплевать на твою революцию, я приходил сюда снова и снова ради тебя. Потому что самое важно в этой жизни для меня это ты. Твой взгляд полон недоверия. Почему ты не можешь меня понять, понять хотя бы в этом? Ах, да, ты же не человек, как я смел забыть об этом. - Ты ненавидишь меня, это не любовь, Грантер! Ты цепляешься ко мне, а если и хочешь что-то сделать, то оступаешься вновь и вновь. Такие люди, как ты, не способны ни на что. Ни жить, ни умереть. Существовать, именно это ты и делаешь, ты существуешь, в жалкой попытке дождаться завтрашнего дня. Твои слова бьют неслабо. Даже ожидая отказа, я словно падаю в бездну. Ты жесток, Анжольрас. Ты бесчеловечен, тебе чужды все эти чувства. И все равно я не смогу отказаться от своей любви. В тебе есть что-то, что-то, что искупает все твои недостатки, все твое невежество. - Такова моя жизнь. Извини, что не смог дорасти до высоких идеалов такого божества, как ты, - острая обида заставляет меня говорить совсем не то, что я хотел бы ему сказать. Я больше не хочу говорить ему о своих чувствах, он их не понимает, более того, отрицает даже то, что они имеют место быть. Почему, Анжольрас, почему ты считаешь, что я неспособен даже на то, чтобы просто любить, просто верить? Потому что я верю не в великую республику? Потому что морально я опустился так низко, как ты даже и представить не в силах? И вот я стою перед тобой, раскрывшийся, без карт в рукаве, тебе решать мою судьбу, но она столь мало тебя волнует. – И все же ты не человек. Это тебе чужды человеческие чувства, Анжольрас. Ты говоришь о любви к Франции? Любовь ли это? Любить можно человека, не путай патриотизм с простым человеческим чувством, - я делаю акценты на словах, вдруг ты хотя бы немного поймешь, о чем я? - Ты не понимаешь, Грантер. Любовь между людьми не поднимет страну с колен, не спасет ее, не остановит унижения и нищету. Что твоя любовь изменит в мире? Ничего, - любовь не призвана менять мира, любовь призвана менять человека. Но, видимо, это не наш случай. Я все такой же непроходимый пьяница, а ты чертов идеалист. Холодный мечтатель. Коснись тебя и почувствуешь лед. - И ты не понимаешь, Анжольрас. Я люблю тебя и верю только в тебя, но ты не можешь меня понять, да и не смог бы, я просто… - подумал о том, что больше никогда не смогу сказать тебе этих слов, хотел, чтобы ты знал. Зачем? Я не знаю. – Просто позволь мне любить тебя, это не так уж и много. - Нам следует закончить этот разговор, он ни к чему не приведет. Завтра ты поймешь, что любовь к стране важнее, что любовь конкретных людей, ты поймешь, наконец, что наше дело правое, мы боремся за лучшее будущее для всех! – я улыбаюсь. Догадываюсь, как это выглядит, но на большее у меня нет сил. Вот и все. Все, что было у меня за душой, все перед тобой. Надеяться на твое понимание было бы верхом наивности. Потому что ты бы никогда не смог понять. Любовь от меня, человека, которого ты презираешь, человека, который портил твои великие речи своими едкими замечаниями; конечно, я не удивлен твоей реакции, и ждать от тебя хотя бы мягкости не стоило. Никакой пощады. Ни себя, ни мне, ни врагам. Нам больше не о чем говорить. Нам всегда не о чем говорить. Завтра все решиться, завтра ты уйдешь умирать за свою любовь, теперь и всегда я буду звать это так. Это помешательство, где мы оба безумны. - Я верю в тебя, Анжольрас, вот и все. Люблю и всегда буду, потому что ты лучшее, что со мной случалось, - мне больше нечего тебе сказать. Я иду в сторону выхода, спиной чувствуя твой обжигающий взгляд. Ты молчишь, ведь ты уверен в своей правоте. И завтра, умирая, ты будешь молиться лишь о лучшем будущее Франции, это самое важное, что есть для тебя. В этот вечер я хочу напиться, напиться так, чтобы даже забыть свое имя, чтобы не помнить ни тебя, ни себя - ничего. Но я не забуду. Никогда не забуду твоих ледяных глаз, никогда не забуду твоих слов, что ты швырял мне в лицо как известную истину. Завтра будет война, а сегодня будут похороны.***
Я даже не помню, как очутился опять в этом чертовом кафе, я даже не помню, как все началось, как все закончилось. Я проспал всю твою бойню, Аполлон. Мучает ли меня совесть? Hе думаю. Но я даже не успею подумать ни о чем, когда вижу тебя, стоящего у стены, а в грудь тебе смотрят ружья гвардейцев. Шок. Сразу. Я просто не могу поверить, что вижу твою казнь своими глазами, не верю, что сейчас ты перестанешь дышать, перестанешь существовать, что твое сердце перестанет биться, а твои глаза, такие прекрасное глаза, закроются навсегда. Я не могу, не смогу жить без тебя, Анжольрас. Мне больше нет смысла «существовать», если тебя нет, если ты уйдешь, нет смысла дальше прозябать «день изо дня». - Да здравствует Республика! Я с ними заодно! – я умираю не за твою республику, не за твое лучшее будущее, я умираю за тебя, я умру подле тебя, я докажу тебе, что и я могу чего-то стоить и во что-то верить. Я верю в тебя, Анжольрас. Всегда и во всем. Пойми, прошу, это не так уж и много, пойми меня хотя бы в это последнее мгновения, пока мы еще живы, пока я могу заглянуть в твои глаза и увидеть там понимание. Я хочу умереть с тобой, умереть плечом к плечу, как равные. Надеюсь, ты позволишь мне еще одну мою маленькую, последнюю слабость. - Прикончите нас обоих разом, - говорю я гвардейцу. Я не думаю ни о чем, кроме своего божества. Я и он живы, еще живы, и умрем вместе. Знаете, в этом все еще есть что-то символическое – он умирает за веру в свою идею, а я умираю за веру в него. - Ты позволишь? – Позволишь ли ты умереть за тебя любящему тебя существу? Позволишь ты быть рядом с тобой в последний момент? Позволишь мне просто встать рядом с тобой и умирать, ведь для меня нет большего страха, большей пытки, чем жить без тебя. Лучше смерть. И когда твои теплые пальцы касаются моей ладони, когда я смотрю в твои глаза, я понимаю: ты позволяешь. Ты понял, ты принял и даже простил. И я могу что-то значить, Анжольрас, и я могу любить. И я могу для чего-то жить и зачем-то умирать. И я люблю тебя, Аполлон, я люблю тебя, как не любил никого. И это все, что я всегда хотел тебя сказать, а ты понял, понял это, стоя на пороге смерти, улыбаясь мне. Я умираю счастливым. Улыбка еще не сбежала с его губ, как грянул залп. Пронзенный навылет восемью пулями, Анжольрас продолжал стоять, прислонясь к стене, словно пригвожденный к ней пулями. Только голова его поникла на грудь. Грантер, убитый наповал, рухнул к его ногам.