Посмотри по сторонам

— Еда должна иметь вкус, ммм! — Еда должна насыщать и ничего более. — Насыщает вкусная еда! Ой, отойди, я сам уже посолю! Шум поднялся с самого утра. Невероятным усилием воли Дейдара встал пораньше, чтобы не дать напарнице снова извратиться над едой и тем самым обеспечить себе нормальный завтрак. В итоге он сидел у ирори, над которым весел котел с бурлящей водой, и, подперев щёку рукой, критиковал: «Это не так! То не так!». — Раз такой умный, то делай сам, — прорычала Химэ и, отвернувшись от подрывника, направилась к выходу. — Эй, куда пошла, ммм? — Тсукури успел поймать её за руку. — У меня оно сгорит. — Рис варится — он не может сгореть, — закатывая глаза, рявкнула девушка. — У меня сгорит, — пожал парень плечами в ответ. Несколько секунд куноичи стояла в ступоре от такого заявления. Это ж какой нужно иметь уровень, чтоб вода сгорела. Ох уж этот пиротехник хренов! Сначала она смотрела на Дейдару с недоверием, но, пораскинув ещё немного, поняла, что, вполне вероятно, он не врёт. Скорее всего, Тсукури был из тех шиноби, которых в команде готовкой не утруждали, так что он совсем ничего не умеет. — Сам не можешь — другим не мешай, — стряхнув его руку со своего запястья, она вернулась к плите. — Сделаю чуть менее пресно. — А ты можешь? — удивлённо спросил подрывник. Он-то предполагал, что Сэнарухана так готовит, потому что не умеет иначе. Юноша уже намеревался что-нибудь такое пошутить, но, встретившись со свирепым взглядом Химэ, притих. На лице напарницы так и читалось: «Ещё хоть слово — и твоё мясо пойдёт на обед». А что Дейдара? Он был парнем умным и голодным, поэтому посидеть молча ради еды был готов. Химэ управилась довольно быстро: вскоре они уже сидели за столом, и подрывник с упоением уплетал кушанья. Его напарница слов на ветер не бросала и действительно сделала приличную трапезу. Тсукури до сих пор не мог понять, как в прошлый раз ей удалось приготовить так безвкусно, однако за едой этот вопрос быстро забылся. — О, действительно умеешь готовить, ммм! — Каждый шиноби должен уметь готовить хоть на каком-то уровне, — фыркнула девушка. На камень в свой огород подрывник внимания не обратил. Зачем такому великому творцу, как он, такие навыки? Теперь если он захочет что-то поесть, то пусть Сэнарухана ему приготовит: как-никак она ему жизнью обязана. Он зря её спасал что ли? — Эй, Химэ, — ни с того ни с сего окликнул напарницу Дейдара. С ужасом девушка следила за пережёванным рисом, который вываливался изо рта собеседника. Это зрелище так её волновало, что она даже не заметила — подрывник начал обращаться к ней по имени. Ничего сейчас не было так же важно, как судьба этого грёбаного риса. — Умеешь играть на брямчалках? Сэнарухана оторвала взгляд ото рта и хмуро посмотрела напарнику в глаза. Смотрела она на него с прищуром, силясь понять, что он сказал и главное — на каком языке. Слово «брямчалки» девушке уж точно приходилось слышать впервые. Подрывник недоумевал, что ж может быть непонятного в его номенклатуре, но снизошёл, чтобы пояснить сей термин несведущим: — Те большие штуки со струнами, которые в твоей комнате висят, ммм. — «… штуки со струнами», — вторила ему девушка. Двумя холодными пальцами она массировала висок пытаясь переварить услышанное. «Брямчалки» болезненным импульсом отдавалось в голове. Сказать такое про благородный музыкальный инструмент — вопиющие невежество. Цитры Химэ, конечно, были редким явлением. Но поскольку они имели распространённые аналоги, то люди просто использовали знакомые названия. В крайнем случае без обиняков говорили «музыкальный инструмент». Какие, к чёрту, «брямчалки»? — «… штуки со струнами», — с пустым взглядом повторяла она. Тсукури закатил глаза. Ох, уж эти всезнающие эксперты и их реакция на «простых смертных». Понимая, что шокированная Химэ может просидеть так в прострации ещё долго, подрывник прервал её: — Так умеешь или нет? — Гучжэн. Гуцинь, — вместо «да» или «нет» прозвучал совсем другой ответ. — Чего? — Тот который «большой» — гучжэн; тот который «поменьше» — гуцинь, — настойчиво объясняла Химэ. — У них есть имена, как и у мечей, например, поэтому изволь хотя бы знать их названия. Это не «брямчалки», — на последнем предложении она даже ударила по столу своим кулачком не сильно, но решительно. От таких нравоучений глаза Дейдары закатились до предела возможного. Юноша давно понял, что его напарница из настырных: хоть принципиально важных тем для неё было мало, но стоило о них заговорить — и она становилась непреклонна, как столетняя ива. Да, Тсукури и сам был настырным до нельзя, однако искренне полагал, что вот уж его баранья упёртость точно не такая раздражающая. — На кой чёрт брямчалкам имена, ммм, — бурчал подрывник. — На тот, зачем и мечам — у них есть душа, — голос девушки был обыденно спокоен, но одного взгляда хватало, чтобы узреть исходящие от неё волны раздражения. — Ой, ну и как же там зовут твои «гу-гу штуки»? Теперь Химэ приходилось держаться за голову уже обеими руками, чтобы та не самоуничтожилась взрывом. Девушка глубоко дышала, успокаивая себя. Когда вновь Сэнарухана нашла в себе силы поднять глаза на напарника, то смотрела она так, будто только что он кого-то расчленил, а потом изнасиловал. Её инструменты не заслуживали такой вопиющей жестокости, как «брямчалки», а сейчас этот изверг вдобавок надругался над невинно убиенными. «Гу-гу штуки». Да как у него ещё язык во рту не сгнил? — Гучжэн. Гуцинь, — настойчиво повторила куноичи. — «Гу-гу штуки», — юноша не отступал. — Отвечай на вопросы. Помнишь, что ты мне вчера обещала? — Гучжэн. Гуцинь. Если Дейдара продолжит настаивать на «гу-гу штуках», то «Гучжэн. Гуцинь» Химэ растянется на несколько часов. Подрывнику тратить время впустую не хотелось. Цокнув языком и недовольно вздохнув, Тсукури всё-таки произнёс заветные слова: — Гучжэн. Гуцинь. Довольна, м? Сэнарухана воодушевлённо покивала. Теперь душа девушки была спокойна, и она стала отвечать на его вопросы: — Имя гуциня с языка моих предков переводится как «Поздняя ночь». Имя гучжэня «Утренняя роса», — Химэ выглядела обыденно отстранённой и холодной, но Дейдара был готов поклясться, что её глаза горели, когда она начала свой рассказ. — С языка предков? — поинтересовался подрывник. — Да. Мой клан прибыл на эти земли из-за моря и изначально говорил на другом языке. Сейчас клан ассимилировался, конечно, но что-то от языка предков сохранилось. — Ну да, твои штуки не такие, как те, что повсюду: у твоих — 7 и 21, а у здешних — 13, — подметил парень. Сэнарухана не смогла скрыть удивление. Вряд ли Дейдара стоял и считал каждую струну. Неужели он столь внимателен, что ему одного взгляда хватило, чтобы так точно оценить их количество? И действительно, у распространённого аналога её музыкальных инструментов — кото — было 13 струн. Куноичи считала, что её напарник — человек не от мира сего и внимание на вещи вокруг не обращает. Однако она ошибалась. Видимо, бродя по улицам, он подмечал детали: смог различить музыкальные инструменты и даже понять, какой из них используют чаще. То, что напарник оказался более внимательным человеком, чем она думала, не могло не радовать. — Хочешь я сыграю? — тихо спросила Химэ. Девушка не смотрела на него: опущенный взгляд был направлен вниз, на руки. С виду она была спокойна, но Тсукури видел, как нетерпеливо она разминала пальцы. Её желание отражалось не только в руках. Дейдара уже успел привыкнуть к её лицу, научился видеть её эмоции: от него не скрылось и то, как она чуть заметно покусывает нижнюю губу, и то, как слегка порозовели её уши. — А ты умеешь? — дразня её, спросил парень. Будь они знакомы меньше времени, подрывник бы не смог уловить трепетное желание, которое она старалась скрыть за чёлкой и напускным холодом в голосе. Но теперь это не могло его обмануть. Он уже осознал, что напарница не такая ледышка, какой могла показаться на первый взгляд. Теперь, когда мелкие детали выдавали её эмоции с головой, нельзя было не подразнить напарницу. — Да, я умею на них играть, — встрепенулась она. Возмущение в её голосе нельзя было пропустить мимо ушей. Подрывник не удержался от того, чтобы прыснуть со смеху. Химэ сейчас отреагировала точь-в-точь как первая красавица, которую кто-то осмелился назвать уродиной. Довольный своей проказой подрывник, наиграно удивился и сказал: — Ох, ну, раз умеешь, то сыграй. Сэнарухана поняла, что он издевается над ней, но от этого её негодование лишь росло. Вскочив на ноги, она вмиг оказалась рядом с Дейдарой и, схватив его за рукав кимоно, потащила на второй этаж. Девушка отпустила его лишь когда усадила в своей комнате. Со стены, к удивлению подрывника, Химэ взяла не изящный чёрный гуцинь, а громоздкий гучжэн грубой работы. Инструмент такого качества, наверное, находился в самой низкой ценовой категории и, скорее всего, использовался для обучения новичков, а не для выступлений на публике. Химэ уверено двигала мостики поддерживающие струны, настраивая цитру, — девушка уже знала, какую композицию будет исполнять. Она увлечённо готовила инструмент к предстоящей игре, совершенно забыв, про ожидающего Тсукури. Да что там Тсукури — сейчас для неё весь мир исчез. Лишь она и гучжэн перед ней. Подготовка заняла пару минут — и вот руки девушки зависли над струнами. Холодные черты её лица совсем оттаяли в этот момент: взгляд под веером черных ресниц наполнен нежностью, порозовевшие от покусываний тонкие губы изгибались в слабой, виноватой улыбке. Перед тем, как начать играть, она чуть склонила голову, будто извинялась перед старым другом за своё долгое отсутствие. Глубокий вдох. Выдох. И пальцы легли на струны. Музыка была одним из тех искусств, чью красоту признавал даже Дейдара. Конечно, ей никогда не сравниться с его истинным искусством, но всё же. В отличие от картин и скульптур музыка была живой. Звуки заполняли пространство, затем замолкали, сменяясь другими. Музыка — это струи воды, порывы ветра, языки пламени, шелест листвы. Взрыв — искусство одного прекрасного мига, а музыка — искусство, в котором, лишь следуя друг за другом, тысячи мгновений обретают красоту. Всего несколько движений — и звук заполнил комнату. Мелодия, что лилась из-под пальцев Химэ, была подобна ветру, играющему с опадающими листьями, ветру, что проносился среди цветочных полей разнося аромат по округе, ветру, пробегающему по водной глади, оставляя за собой полосы ряби. С самой первой ноты эта мелодия взмывала ввысь вольным порывом и уносила с собой слушателя. То, что сейчас играла Сэнарухана, уж точно не было классическим или просто популярным произведением. Доселе Тсукури никогда не слышал такой музыки. Такой свободной и… нежной? О чём же она? Пальцы девушки не сбивались и не останавливались. Она могла бы сыграть эту мелодию с закрытыми глазами, ведь все последние годы она находила спасение лишь в этих звуках. Сэнарухана наслаждалась этим моментом. Будто не она их играла. Будто сейчас она откроет глаза и увидит перед собой другого человека, играющего для неё. Снова увидит те нежные черты лица, ту добрую и мягкую улыбку. Увидит девочку перед собой: ещё не расцветшую, но уже прекрасную. Её одежда мятая, кое-где испачканная, на тонких руках виднеются синяки, а волосы окончательно растрепались. Её вид совершенно неприемлем, но несмотря на это она всё равно со всех ног примчится к Химэ. Всё равно принесёт свой невзрачный гучжэн. Всё равно сыграет для неё. А когда затихнет последняя нота, она поднимет свои большие фиолетовые глаза, обрамлённые пышными ресницами, а её щёки зальёт румянец. — Как тебе моя игра, старшая сестра? Пальцы остановились. Звуки затихли. Тихий ответ Химэ был адресован в никуда: — Делаешь большие успехи. — Кто делает успехи, м? Услышав голос Дейдары, Сэнарухана вздрогнула и подняла на него удивлённый взгляд, будто совсем не ожидала увидеть его здесь. А после удивление сменилось печалью. Вся та нежность, которую она излучала во время игры, развеялась, не найдя в комнате объекта, что её вызывал. Такой перемены в настроении подрывник не ожидал, но его это и не заботило. — Как называется эта мелодия? — задал он волнующий вопрос. Вмиг лицо Химэ побагровело, стоило только прозвучать этим словам. Стараясь не смотреть в сторону подрывника, она поднялась на ноги, повесила гучжэн на стену и, бросив напоследок «столько всего на рынке надо купить», выскочила из комнаты. — Совсем идиотка что ли? — вопрошал у пустоты оставшийся в одиночестве Дейдара.

***

Пол залит кровью. Всё новые потоки вырывались изо рта старика. Изначально мужчина не желал преклонять колени, но сейчас бессильно рухнул, скручиваясь от боли. Всё его тело дрожало, а с губ срывалось невнятное болезненное мычание. Девушка перед ним смотрела на мучения старика с безразличием, но в глазах её можно было отыскать и блеск удовлетворения. Куноичи неспешно стряхнула кровь со своей катаны и убрала оружие в ножны. Она решила не удаляться от мужчины так скоро: ещё немного она насладится его жалким видом, ещё немного посмотрит в его глаза, полные слёз, боли и страха. Её губы растянулись в лёгкой улыбке, которая могла бы показаться даже милой, если бы не обстоятельства вокруг. Медленно она вытянула левую руку и бросила то, что держала в ней. С характерным звуком на татами упал кусок отрубленного языка. Запоздалый женский визг больно резанул по ушам. Сидевшая в метре от старика женщина наконец-то осознала, что только что произошло. Мужчина повернулся и потянул к ней свою покрытую кровью руку. С безумным воплем она ринулась от него, путаясь в собственном длинном роскошном кимоно. — Ты! — взревела она. — Ты малолетний выродок! Да как ты смеешь! Забившись в угол комнаты, женщина кричала оттуда. Её и без того некрасивое, изрешечённое морщинами лицо перекосило ужасом. Её сумасшедший взгляд метался от старика к девушке, от девушки к… — Ублюдок! — нечеловеческим голосом кричала она. — Помогите! С наибольшим страхом и ненавистью она смотрела на юношу, оставшегося за столом. Прямо перед ним стенал в муках и истекал кровью старик, а молодой человек с лёгкой улыбкой продолжал чистить мандарин. Приподнятые уголки глаз вместе с улыбкой придавали юноше добрый и невинный вид, будто бы ничего и не происходит. Со всем усердием он чистил фрукт. «Чудовище!» Только что по его приказу старейшине клана отрубили язык, а он и глазом не повёл. Безмятежность на лице юноши пугала больше, чем меч куноичи. Ужас перехватил горло — женщина больше не могла издать и звука. На лице парнишки заиграла радостная улыбка — он дочистил мандарин. Разделив фрукт на части, он протянул их своим двум спутникам. Куноичи поспешила протереть руку об чистый участок одежды и приняла лакомство. Когда и парень, и девушка, сопровождавшие его, были «накормлены», он просиял ещё сильнее. Милейшая картина, если бы не мучающийся от невероятной боли старик рядом с ними. — Тётушка, ну, куда вы ушли? — будто только что заметив, что женщины не было за столом, спросил он. — Вам не понравились фрукты? А-Мэй, неужели невкусно? Последний вопрос был адресован куноичи. Та, жуя угощение, поспешила ответить своим тихим голосом: — Вкусно, молодой господин. — Странно, — протянул юноша. — Тётушка, неужели у вас пропал аппетит? Вам нездоровится? Мелкий ублюдок ещё смел издеваться над ней. Щенок забыл, где его место? Из последних сил женщина собрала крупицы смелости воедино: — Как ты смеешь? Я и… — она споткнулась, мельком глянув на старика с отрубленным языком, но всё же добавила: — И мой муж! Мы старейшины клана! Как ты посмел сделать такое со своим дядей?! Юноша даже охнул на её слова. На его лице была такое невинное удивление, словно его отругали за проказу, которую он не совершал. — Тётушка, ну что вы такое говорите? — примирительно начал он. — Разве я проявил жестокость? Вот дядюшка перед вами очень даже живой. Может, слегка недомогает, но всё-таки живой. А ведь за оскорбление главы клана отрубают голову, а не язык. Но ведь я безгранично добр, — кладя руку на сердце, заключил юноша. — Глава клана?! — оглушительно взвыла женщина. — Ублюдок! Тварь! Сучий сын! Да как ты смеешь называть себя главой! Молоко на губах не обсохло! Она даже не успела понять, в какой момент куноичи оказалась перед ней, и уж тем более не понимала, когда та успела приставить катану к её горлу. — Ах, А-Мэй, подожди, — помахав рукой в успокаивающем жесте, нежно проговорил юноша. Девушка немедленно послушалась и убрала меч. Он одарил её благодарной ослепительной улыбкой, а затем, подперев ладонью подбородок, продолжил разговор: — Тётушка, что вы такое говорите? Не я? Ох, а кто же тогда? Кто-нибудь из старших братьев? — парень посмотрел вверх, будто что-то припоминая, задумался на пару секунд, а потом, вспомнив, снова посмотрел на собеседницу. — Может быть, ваш сын? Как жаль, что он испустил дух в прошлом году. Какая потеря. Сердце женщины будто остановилось, а после сжалось — по всему телу разошёлся импульс боли. Её дитя. Говоря о смерти её единственного, бесценного чада, эта мразь… Смела так невинно улыбаться. Когда-то среди всех племянников именно сидящий сейчас за столом юноша был любимцем всех старейшин. Он был послушным ребёнком, он должен был слушать их во всём. Так почему сейчас происходит всё это? Разве они не относились к нему лучше, чем к кому бы то ни было? За что он так жесток теперь? — Ты убил его? — спросила сдавленно, еле слышно сквозь подступающие слёзы. — Нет, что вы, тётушка, — мотнув головой, опровергнул он. — В отличие от вашего мужа, я не из тех, кто убивает братьев ради власти. В изумлении её глаза распахнулись. Она открыла рот то ли, чтобы что-то сказать, то ли набрать воздуха — неважно. В следующее мгновение несдерживаемым потоком изо рта хлынула кровь. Невыносимая боль накрыла её с головой. Молодой господин задумчиво смотрел на бьющуюся в агонии женщину. О чём-то поразмыслив, он обратился к юноше рядом с ним: — Когда-то тётушка приказала отрубить язык тебе, а теперь я приказал отрубить его ей. Удовлетворён ли ты таким судом? Не имея возможности ответить своему господину, юноша склонился перед ним до земли. Видя, что младший совсем растерялся, к нему подошла куноичи и, так же склонившись, стала говорить за него: — Мой брат безмерно благодарен молодому господину за его мудрость и доброту. Слово «доброта» явно повеселило молодого человека, которому они выказывали почтение: он задорно улыбнулся, а затем махнул пальцем вверх, приказывая подняться. Благодарности были ни к чему — все ведь и так понимают, что он делает это из личной мести, верно? — А-Мэй, — обратился он к девушке. — Поскольку дядюшка с тётушкой наверняка чувствуют недомогание, то я бы хотел, чтобы управление вашей ветвью взяла на себя ты. Бросив взгляд на «недомогающих», которые уже были одной ногой в могиле, куноичи со всей покорностью и преданностью произнесла: — Всё, что пожелает Мастер*. Выудив из водопада своих распущенных волос одинокую косичку, юноша принялся игриво накручивать её на палец. Он выглядел так, будто девушка только что предложила заманчивую авантюру, и он обдумывал, стоит ли в ней участвовать. Усмехнувшись, он всё же заключил: — Оставь пока «молодой господин», а то несчастных стариков инфаркт хватит. Он поднялся с места, намереваясь покинуть помещение, которое уже заполнилось удушающим запахом крови. Однако в дверях он замер, вспомнив нечто важное: — А-Мэй, позови врача, а то они же помрут. Незачем торопить события.