Сказание о вольной Охотнице

Артемида, присев на кровать, наблюдала, как Бакалавр возится с принесёнными ею образцами. Он был полностью поглощён исследованием и не обращал внимания на Артемиду, давая той возможность незаметно изучать его. Артемида всегда считала, что можно многое узнать о человеке, если застать его за работой. Когда она пришла к Бакалавру, тот был вымотан, но, стоило упомянуть образцы, в его глазах блеснули искры. Он немедленно приступил к делу и сейчас был увлечён им до крайности. Артемида впервые видела его настолько воодушевлённым. Очевидно, перед ней был человек, отлично знающий, что делает, влюбленный в свою работу и одержимый процессом познания. Последнее было достойным качеством для учёного, но не для врача. Тому, кто лечит людей, не помешало бы человеколюбие, а его в Бакалавре видно не было. Но Артемида знала доктора Данковского совсем недолго, так что, возможно, ошибалась на его счёт. Во всяком случае, несмотря на то, что она провела тут несколько часов, ей было совсем не скучно следить за Бакалавром. – Результаты пока не слишком утешительные, – сказал он, отойдя от стола, – но окончательные выводы можно будет сделать только завтра утром... – Бакалавр бросил взгляд на часы, – точнее, сегодня. – Хорошо, – Артемида поднялась, – тогда зайду утром. – Погоди. Уже поздно, стемнело давно. Бандиты эти ваши наверняка бродят... Я не могу рисковать тобой. Тут и так всего трое врачей, включая меня. Переночуй тут. – А Ева позволит? – Артемиде вспомнилось, что хозяйка этого дома её не слишком жаловала. – Ева... – Бакалавр слегка смутился. – Она уже спит, скорее всего. Я не хочу её тревожить. – И куда я лягу, чтобы её не потревожить? – Со мной. Мы будем просто спать, ничего больше. – Ну, если захочешь большего, я не против. – В смысле, ты?.. – он изумлённо посмотрел на неё. – Не подумай ничего. Ты мне, в общем-то, нравишься. Умный, красивый... но любви у меня к тебе нет и не будет. Думаю, ты в меня тоже не влюбишься. И это к лучшему. У нас эпидемия, на любовь времени нет, она только помешает. Но мы с тобой молодые и здоровые люди, организм своего требует. Опять же, после постоянных волнений надо как-то расслабляться. Мы могли бы помочь друг другу. Не как влюблённые, а как друзья. Ты, может, считаешь, что я не права, но... – Нет, – Бакалавр улыбнулся, – ты абсолютно права. Я, правда, не ожидал такого практичного подхода, но мне это даже нравится. Да и высоких я люблю. – Значит, договорились. Только, ты ведь знаешь, что и Ева, и Мария в тебя влюблены? Бакалавр скривился: – Да уж, слышал такое. Может, и впрямь влюблены, но что с того? Мне вокруг них обеих теперь хороводы водить? Я ведь всё равно бы им отказал. Ты всё правильно сказала: на любовь времени нет. – Ну, кто же тебя разберёт. Они обе девушки видные. Большинство предпочло бы одну из них, а не меня. – Ну ладно Еву, это я ещё могу понять, но Марию... – Бакалавр фыркнул. – Странные же у местных вкусы. То есть она, может, и красавица, но стоит ей рот раскрыть – так хочется бежать куда подальше. А ты по внешности несколько уступаешь, зато с тобой общаться приятно. Это объективно. "По внешности несколько уступаешь", – повторила про себя Артемида и мысленно усмехнулась. Как выкрутился! Она, конечно, прекрасно знала, что некрасива, и нисколько своей наружности не стыдилась, но оценила попытку Бакалавра быть одновременно и вежливым, и честным. Вроде бы не вышло ни того, ни другого, но поди придерись! Зато про общение искренне сказал, что думал. Артемиду это порадовало. – А субъективно? – спросила она, так как понимала, что Бакалавр ожидал именно этого вопроса. – Ну... как я и сказал, мне нравятся высокие. А ещё – когда бёдра широкие. И шрамы. Так что под мои вкусы ты преотлично подходишь. – С чего ты взял, что у меня шрамы есть? – Разве нет? Я думал, что угадал. – Есть или нет – можешь сам посмотреть, – предложила Артемида. В конце концов, она не собиралась беседовать с ним ночь напролёт. – Действительно. Что-то мы отвлеклись... – Бакалавр шагнул к ней и поцеловал. У него во рту сохранился противный привкус таблеток, но, несмотря на это, поцелуй был хорош, пусть и несколько неуклюж. Они оба немного осторожничали, пытались приноровиться друг к другу. Бакалавр стоял близко, но не касался её ничем, кроме губ. Он протянул к ней руку, но так и не дотронулся. Осознав это, Артемида сама обняла его, вынуждая прижаться всем телом. – Ну... очень даже хорошо, – заметил он, прервав поцелуй. – Давай оценочными суждениями потом займёмся, а? – насмешливо произнесла Артемида, стаскивая с него плащ. Бакалавр казался немного растерянным, хотя опыт у него точно был. Артемида догадалась, что это из-за её настойчивости. Ей, наверное, полагалось смущённо краснеть при попытке подержаться за руки и возмущаться при любом намёке на близость до брака. Ну, что поделаешь? За большую часть жизни, проведённую в глубинке, она слишком свыклась с другим отношением к простой телесной потребности. Никак не получалось думать о соитии как о чём-то возвышенном или хотя бы особенном. Многих столичных это сбивало с толку. Бакалавр, однако, быстро взял себя в руки и сам принялся раздевать её. Артемида с удовольствием отметила, что делал он это споро, но без лишней торопливости, и не отвлекался на поцелуи между делом или что-то ещё. Артемида опрокинула его на кровать и устроилась сверху. Бакалавр окинул её взглядом, в котором отчётливо читалось желание – и ничего больше. У Артемиды по телу пробежали мурашки. Она улыбнулась, поняв, что определённо не ошиблась, обратившись к нему. *** В комнате было слишком темно. Лампа на столе давала больше теней, чем света, но Бакалавр упрямо не желал отложить работу. Артемида понимала: у него не осталось времени. Она предлагала зажечь ещё лампу или принести свечи, но Бакалавр отмахнулся, велев ей не беспокоиться и ложиться спать. Сегодня вечером он был раздражён и работал лихорадочно, без привычной радости. Артемида хотела бы помочь, но, кажется, сделала всё, что могла. Она была не слишком хорошим исследователем, так что её вмешательство скорее помешало бы, чем помогло. Они не собирались проводить ночь вместе, но Бакалавр сказал, что Артемида всё равно может переночевать у него. Она с охотой согласилась. Ее не пугали ночные прогулки – она привыкла уже бегать в темноте – но не хотела сегодня оставаться одной. Сон всё равно не шёл, зато было спокойней знать, что рядом кто-то есть. – Бесполезно... – тихо вздохнул Бакалавр и выругался. Послышался шорох снимаемой одежды, затем кровать просела. Артемида почувствовала тепло его тела совсем близко, повернулась и посмотрела на Бакалавра в упор: – Совсем ничего? – Нет... Не знаю, что скажет Инквизитор. Не думаю, что ему это понравится. Никаких результатов за неделю. – Ты усердно работал, ойнон, не твоя вина, что... – Какой толк в усердии, если оно не принесло плодов! – Ты всё равно узнал кое-что, – попыталась успокоить его Артемида. – Да, кое-что. Отличное слово! Кое-что, бессмысленное и бесполезное. Никаких идей о происхождении болезни и методах борьбы с ней, – едва договорив, Бакалавр закашлялся: Песчанка успела проникнуть в них обоих. Иногда она думала, что кто-то из них мог заразить другого. – У меня тоже глухо, – заметила она, – но... не думаю, что Инквизитор станет вот так просто избавляться от врачей. Тем более от тебя. Ты же знаменит. – Угу, тем, что неугоден Властям. У меня остаётся только надежда! Пустая надежда на чужого, непонятного, незнакомого человека! Это меня убивает! Было бы хоть что-то ещё... – Если ты подумаешь, то найдёшь что-то и сможешь договориться с Инквизитором, в тебе я уверена. Кроме того, у тебя есть заступничество Каиных. Да и симпатии Сабуровых, если я не ошибаюсь, всё ещё на твоей стороне. – Да... – призадумался Бакалавр, – на влиянии в местных кругах можно сыграть в случае чего. Но оно есть и у тебя. – Возможно. Бакалавр прижался к ней ближе и шепнул доверительно: – Хорошо, что ты рядом. Если бы я был один, я бы точно с ума сошёл. Ты... учитывая все обстоятельства, ты – куда лучший друг, чем можно было рассчитывать. Артемида чувствовала, что Даниил не лжет, но всё равно несколько напряглась, не понимая, почему. – Спасибо. Я... пообещай мне, пожалуйста, что не сдашься. Что найдёшь способ победить Песчанку, если меня завтра казнят. – Обещаю, – кивнул он. От Артемиды не укрылось, что с нее он слова брать не стал. Не доверял ей как человеку или не верил в её способности врача? Любое из предположений задевало Артемиду больше, чем она ожидала. Бакалавр уткнулся носом ей в шею, и возмущение как рукой сняло. Осознанно или нет, он искал у неё поддержки, а это уже было хорошо. *** Тем утром Артемида проснулась раньше Бакалавра и, порадовавшись этому, принялась быстро одеваться. Зря она осталась с ним вчера. Знала же, что сегодняшний день будет слишком тяжёлым. Надо было порвать с Бакалавром раньше, когда любовь к нему не успела ещё прорасти в её сердце. Тогда, когда он присоединился к Утопистам, а она – к Термитцам. Они написали друг другу странные, враждебные письма в тот день, но почему-то вместо того, чтобы рассориться, сближались всё сильнее. Артемида чувствовала себя пойманной в капкан: Город, Многогранник, отец, Бакалавр – невозможно было высвободиться, не изранив себя. Бакалавр, наверное, давно всё это понял. Он же такой... умный и проницательный, другого она бы и не полюбила. Вот и постарался привязать Артемиду к себе как можно крепче, чтобы она делала, что ему хотелось. – Спешишь куда-то? От неожиданности Артемида промахнулась ногой мимо штанины. Бакалавр приподнялся на кровати и внимательно смотрел на неё. – Некрасиво так убегать, – покачал он головой. – А что толку мне оставаться? Наши дороги уже разошлись. Мы и так всё зачем-то затянули. – Так ты осталась тверда в своём решении? – Да, я... – ложь застряла в её горле. Артемида не могла позволить себе быть с ним нечестной. Она понурила голову: – Нет, на самом деле я всё ещё сомневаюсь. Я не знаю, не могу понять до конца, кто именно был назначен удургом! Если бы я училась в этом Городе, у отца, а не разъезжала повсюду... – ...то была бы ограниченной дикаркой, а не одним из лучших хирургов, которых я знаю. Сакральные степные знания, безусловно, годятся на что-то, но, по-моему, они весьма проигрывают науке. Исидор, кстати, это понимал, – возразил Бакалавр. Артемида недоверчиво хмыкнула, но Даниил добавил: – Послушай, это нормально – сомневаться. Я тоже беспрестанно размышляю: всё ли понял правильно? Может, есть другой путь? – Но твои размышления подводят тебя к одному и тому же ответу. – В общем и целом – да. Возможно, ты просто не видишь чего-то или, не знаю... Тебе стоит всё хорошенько обдумать. – Ну, я решила, что сейчас, когда буду обходить Город, навещу всех Приближенных, не только своих. Может, кто-то из них даст мне подсказку. Бакалавр ещё чуть-чуть приподнялся; покрывало сползло ему до пояса, обнажая грудь. Даже издалека был виден некрасивый шрам справа – подарок от бандита. Артемида тогда сама штопала рану. Несмотря на частые стычки, так серьёзно Бакалавр пострадал только раз. Оставшиеся от других ранений следы обещали скоро исчезнуть, только этот останется. Правда, была ещё россыпь оспинок по всему телу – спасибо Песчанке. Странно, что лицо Бакалавра она совсем не затронула, будто щадила красоту. С Артемидой, конечно, так милосердно не обошлась: оставила той сразу несколько шрамов на щеках и скуле. – Я тебе ещё сказать хочу, – начал Бакалавр, – прежде чем ты уйдёшь... Потом-то, может, вовсе поговорить не получится, кто знает... Помнишь, ты в начале нашего знакомства сказала, что мы с тобой друг друга никогда не полюбим, а я согласился. Да уж, Артемида помнила свою глупую самонадеянность в те дни. "Как бы хорош ни был столичный Бакалавр, мне-то он голову нипочём не вскружит!" – так она рассуждала. И поплатилась. Никогда не стоит оценивать себя высоко, а других людей низко – не то получишь неприятный сюрприз. – Так вот, я думаю, мы оба ошиблись, – продолжал Бакалавр. – И поэтому... ты сказала, что "мы всё затянули". Но каждый момент – даже случайные встречи с тобой – важен для меня. Я благодарен за каждую минуту, проведённую с тобой. Что бы ни ждало нас впереди, я безумно счастлив, что ты была рядом. Артемиду затопило волной чувств, понесло в нахлынувший водоворот нежности, и грудь неожиданно сдавило. Она едва могла дышать. "Перестань! Он это всё не взаправду! Ему надо поколебать тебя, чтобы ты его сторону приняла!" – одёрнула себя Артемида. – Спасибо на добром слове, – сухо ответила она и поскорее ушла. *** Артемида стояла перед дверями Собора. От откровений, обрушившихся на неё в Многограннике и Театре, её до сих пор мутило, но она отбрасывала эти мысли прочь. Сейчас было не время размышлять о реальности, играх и всякой метафизике. Неважно, настоящий или игрушечный, но это её Город, и он сейчас зависит от её решения. Поговорив со всеми Приближенными, Артемида не смогла найти ответа, но после сумела обрести его в самой себе. Нужно было лишь отринуть чувства, воспользоваться доводами разума – чувства преходящи, а факты останутся непреложными. Она вспомнила, как радовались дети. Они жаждали перемен и были готовы творить их собственными руками. Артемиде оставалось только подарить им возможность. Она тяжело вздохнула. Исполнитель проскрипел что-то и распахнул двери. Первым вошёл Бакалавр, Артемида – сразу за ним, последней была Самозванка. Вслед за этим на возвышение у алтаря взошли три Хозяйки: Мария, Капелла и Самозванка. "Всё-таки их в самом деле двое", – подумала Артемида. Она предполагала нечто подобное, так что не удивилась. Дальше были какие-то разговоры, пустые и бессмысленные. Она не сказала ничего важного, пусть и перекинулась словечком со всеми. Страх и ощущение неотвратимого конца поймали её в липкие сети. Артемиде врезалось в память выражение лица Бакалавра: усталость и разочарование. Он всё ещё готов был защищать свою точку зрения, но не видел шансов на победу. При прочих равных Полководец послушает Самозванку, а не кого-то другого. Полководец велел Бакалавру предоставить свои аргументы, и тот послушно заговорил. Излагал он всё чётко, ясно и убедительно – сказывался большой опыт публичных выступлений. Артемида невольно заслушалась, хотя всё то же самое Бакалавр повторял ей не раз. После того как он сел, Полководец предоставил право голоса Артемиде: – Выслушаем представителя Термитцев. Гаруспик, Артемида Бурах. Она поднялась, пытаясь справиться с нахлынувшим волнением. Пусть аудитория невелика – дело было не в количестве слушателей. На неё давила важность решения. Артемиде не хотелось ни на кого смотреть, но её взгляд сам собой застыл на Бакалавре. В его глазах отчётливо читалось: "Скорее бы это всё закончилось". "Пусть закончится", – мысленно согласилась Артемида и сказала: – Я согласна с Бакалавром. Город сохранить не удастся. Помимо приведённых им аргументов, могу добавить, что источник ингредиентов для Панацеи несколько... нестабилен. Я не знаю, насколько его хватит. Я даже не могу быть уверена, что приготовленная мной Панацея действительно исцеляет навсегда. Лучше избавиться от заразы, чем рисковать распространением. Полководец потрясённо приоткрыл рот: – Тогда... раз так... думаю, у нас явный перевес голосов в пользу сноса Города. Думаю, Совет можно считать оконченным. Над Собором повисла тишина. Артемида подумала, что им всем надо расходиться, но не сдвинулась с места. Остальные, наверное, тоже не до конца осознали случившиеся. На лице у Бакалавра проступило недоверчивое удивление, сменившееся ликованием. Её сердце сладко ёкнуло. Захотелось подбежать к нему, поздравить и стиснуть в объятиях. Артемида двинулась к выходу. Она понимала, что сбегает, но не считала зазорным удалиться от опасности, которую не могла преодолеть. Остальные нагнали её уже за дверями. Аглая схватила её за рукав, явно собираясь что-то сказать, но тут подскочил Бакалавр: – Ты... я... ты... У меня слов нет! Спасибо! – он обнял Артемиду и счастливо рассмеялся. Она видела, как изломились в упрёке брови Аглаи, сузились в гневе глаза Марии, непонимающе сжались губы Капеллы, но её волновал только этот чистый, торжествующий смех. Артемида поняла, что улыбается так широко, как не улыбалась, наверное, никогда. *** Город умирал быстро. Здания под ударами орудий рассыпались песком и смешивались с землёй. Лишь творения Стаматиных были крепче, чем казались с виду, и разрушались неохотно, распадаясь на крупные куски камня, как будто пытались отстоять своё право находиться здесь. Но, конечно, и они не выстояли долго. Совсем скоро остался лишь пустырь, похожий на брошенное кострище. Артемида думала, что перенесёт одномоментное исчезновение Города легче, чем если бы он остался подобием изувеченного трупа, скалясь полуразрушенными стенами и постепенно разлагаясь. Но оказалось, что наблюдать за тем, как всё привычное, знакомое с детства, всё, с чем связаны самые драгоценные воспоминания, стирается почти бесследно, словно не было никакого поселения здесь, и её прошлого тоже, почти невыносимо. И всё же её нынешняя боль не шла ни в какое сравнение с тяжестью содеянного. Не в одиночку Артемида навлекла на Город беду, над этим постарались многие, но среди них она одна любила его. Поэтому, единственная из всех, и осталась наблюдать за его гибелью. Утопистам же дела до него не было – для них он остался пережитком прошлого, а они глядели только в будущее. Артемида же решила, что будет хранить память о Городе – всю, целиком. И вину свою за этот крах намеревалась пронести в себе до конца своих дней – как расплату. Забавно, что именно Артемиду пригласили в Многогранник. Пожалуй, только она не могла оценить его «чуда». Было бы проще уйти внутрь, к остальным, строить планы вместе с ними. Проще – но не правильнее. Она подумала, что, возможно, ей следует уже спуститься с вершины башни, оказаться лицом к лицу с останками Города. Или сделать несколько шагов вперёд и упасть вниз. Никто не стал бы скорбеть о ней, но быстрая смерть не могла искупить даже толики её вины. И всё же заставить себя двинуться вниз по лестнице она тоже не могла – так и стояла, застыв, посередине площадки. – Замечательное зрелище, не правда ли? – Ты считаешь это замечательным? – Артемида повернулась, встречаясь взглядом с улыбающимся Бакалавром. – Конечно. Я, признаться, думал, что тебе оно понравится даже больше, чем мне. Из всех утопий этот Город был самой отвратительной. – Он сделал несколько шагов вперёд и стал вровень с ней, повернувшись лицом к бывшему Городу. – А теперь его нет, и Земля выглядит как должно. Она… будто освободилась. Он говорил правду, Артемида чувствовала это всем сердцем. Она видела, что Мать Бодхо была довольна, и пепелище вскоре обещало стать бескрайним полем твири. Но, видимо, из неё вышла негодная Служительница, так как должной радости в ней не было. – Ты прав, – она тоже обернулась, глядя туда же, куда и он, – и всё же Город этот я любила больше всех прочих вещей на свете, каким бы он ни был. По мне, лучше бы вся остальная земля сгинула, а он остался. – Тогда зачем же ты согласилась его разрушить? – Потому что одного человека я любила больше. Бакалавр приблизился к ней почти вплотную. Артемида знала: он до сих пор улыбается. – Ты про своего отца? – Если знаешь ответ, зачем спрашиваешь? Он придвинулся ещё чуть-чуть, и его рука обвила её повыше талии. – Я мог надеяться на то, чтобы услышать другой ответ. Артемида почувствовала запах лекарств, исходящий от него, и вдохнула поглубже, ощущая, как от горького духа становится суше во рту. – Если бы ответ был другим, мы бы глядели сейчас на развалины твоей бумажной башни. Я была бы счастлива, а ты – несчастен. – Выходит, глядя на развалины твоего песчаного городка, ты мнишь меня счастливым, а себя – несчастной? – А ты не счастлив? Он положил голову ей на плечо. – Счастлив, и весьма. Но не от разрушения Города. Но ты мне не ответила: ты несчастлива? Ей хотелось, чтобы вместо этих слов он просто вернулся внутрь Многогранника, как если бы ему было всё равно. Или столкнул её с лестницы, как если бы ненавидел. Или поцеловал, как если бы любил. Но не вёл себя так, как будто понимает её, знает, что ей нужно, что она не могла солгать ему и поэтому пряталась за встречными вопросами. – Такое только ты мог спросить. Ты видишь хоть одну причину для моего счастья? – Конечно. Ты ведь тоже освободилась. Сейчас никто не будет ждать от тебя каких-то решений, никто не осудит за сделанный выбор. Ты можешь уйти вслед за Укладом, помочь построить новый город, вернуться в Столицу или отправиться куда-нибудь ещё… Разве свобода – не повод для счастья? – Свобода была у меня и раньше. Я всегда делала выбор сама. – Но ты всегда старалась выполнить какой-то долг. Перед отцом, Укладом, Ольгимскими, детьми… А сейчас ты всё уплатила. – Ценой Города. – Ты ведь не раскаиваешься. Цена была сходной. И, что бы ты ни говорила, как бы ни скорбела, твои глаза поют и смеются. Ты счастлива, я это вижу. Артемида не выдержала, развернулась, схватила его за грудки, грубо притиснула к себе и жадно поцеловала. – Я сперва подумал, что ты вознамерилась сбросить меня за дерзость, – рассмеялся Бакалавр, когда они оторвались друг от друга. – Я бы ни за что этого не сделала. – Приятно слышать. Мне постоянно кажется, что ты меня вот-вот возненавидишь за то, что я говорю и делаю. – Ты всё говоришь и делаешь верно. – Понятно. Так, значит, ты всё-таки счастлива, но почему-то молчишь об этом. – Не думала, что тебе есть дело до моего счастья. – А что я могу любить тебя, ты тоже не думала? От этих слов Артемиде сделалось по-настоящему дурно, как будто в лицо залепили комом липкой грязи. Она отшатнулась: – Я прощу тебе почти все, но лгать мне не смей никогда, – сказала она, неодобрительно покачав головой. – Иди лучше к своей Марии, а я отправлюсь к Аглае. «Каждому из нас – по роковой женщине», – с долей иронии подумала она, спускаясь вниз. Впрочем, так, наверное, и должно было быть. Ещё до приезда Инквизитора Артемида узнала, что ей суждено полюбить этого человека, кем бы он ни оказался. Но в самую последнюю ночь кто-то легко перепутал все линии, и всё сложилось совсем не так, как надлежало. И, стоя над могилой Города, она всё равно на секунду почувствовала счастье – только потому, что Бакалавр был рядом с ней. *** В палаточном городке разместились все, кого не приняли ни Уклад, ни Каины. Нашли здесь приют и те, кто сам не захотел пойти к ним. В основном, конечно, это были дети. Они знали о её приходе заранее – наверняка сообщил кто-то из глазастых разведчиков – и выстроились все, Песьеголовцы и Двоедушники, бок о бок, двумя шеренгами, образуя дорогу. Они смотрели недобро, и доносились угрюмые шепотки: «Предательница… Ишь, гордая… Не стыдно ей… Никакая не Служительница… Не Гаруспик… Потрошительница… С Марией заодно… Бритвой бы её… Ножичком бы… Капелла запретила… Хан не велел…» Она шла не оглядываясь. Живой коридор, вроде бы, вёл прямо к Инквизитору, а ей больше никуда и не надо было. – Артемида, – позвали её вдруг, и через расступившуюся толпу к ней вышла Виктория Ольгимская. – Капелла, – Артемида уважительно кивнула. – Скажи, зачем ты поддержала Марию? Зачем разрушила то, что следовало сохранить? – теперь Виктория говорила по-другому: из голоса пропала мечтательная отстраненность, зато появился горестный надрыв, напомнив Самозванку. – Я выполняла долг перед отцом. – Ты ошиблась. Симон не был удургом. Теперь я потеряю свою силу, а Мария расцветёт – и погубит этим нас всех. – Исидор Бурах считал удургом Симона Каина – вот что я знаю. Какое мне дело до Хозяек с их дележом власти? – А до Уклада? – Уклад свою жертву получил, – она говорила твёрдо. Её не терзали ни сомнения, ни раскаяние. Сожаления, осознание вины – да. Но она знала, что поступила как должно. – Ещё нет. – Так получит вскоре. Всё равно, не перед тобой мне держать ответ. Ты больше не Хозяйка. – Тогда я не буду требовать ответа. Я просто спрошу: что видишь ты в новом городе? Есть ли надежда для нас? Этим вопросом Артемида задавалась и сама, когда шла сюда по Степи, и отказывать детям смысла не видела: – Я прислушивалась к Земле, но услышала немногое. Если дать Марии волю – Город не продержится и трёх лет. Для долговечной Утопии нужно, чтобы её сдерживала другая Хозяйка. Спроси Самозванку – у неё сила останется. Мишка не ушла с Укладом? Тогда проси её. Большего я сказать не могу, ясновидение – не моя стезя. – Это больше, чем я могла надеяться. Спасибо тебе. – Не стоит. Виктория ушла, и дети потянулись за ней свитой. Осталась только маленькая девочка. Она наклонила хорошенькую головку и с явной обидой выпалила: – Ты даже хуже Самозванки! Попортила, всё попортила! Всю игру нам порушила, нас сюда из-за тебя прогнали! Гадкая ты! Надо было выкинуть, сжечь тебя, а не в Город запускать. Артемида молча прошла мимо, оставив малышку злиться в одиночестве. С ней и раньше-то было непросто разговаривать, а теперь, когда она озлобилась от собственного бессилия, ещё и бесполезно. Шатёр Инквизитора был уже недалеко. Возле него не наблюдалось охраны. Да и зачем она той, кого всё равно ждёт казнь? Артемида, согнувшись чуть ли не пополам, вошла внутрь. – Вот и ты! – глаза Аглаи радостно блеснули. – Здравствуй. Зачем звала? – Ты уже решила, что будешь делать дальше? – У меня одно предназначение – остаться с Укладом. Аглая вскинула брови: – Девушке твоего ума и характера – загубить себя среди дикарей? – Отчего же загубить? Мне на роду написано жить так, там мне будет лучше всего. – Что я слышу? Ты делаешь выбор, потому что «на роду написано»? – голос Аглаи звучал разочарованно. Артемида нахмурилась: – Потому что я сознаю свой долг. – Нет у тебя долга. Без тебя справятся, Мать-Настоятельница не даст им пропасть. – Да что ты хочешь от меня? – не выдержала Артемида. Аглая опустила взгляд и замерла на мгновение в нерешительности: – Поехали со мной. – В Столицу? На твою казнь? Ну и приглашение… – Нет. Я знаю, как можно перебраться через границу. Доберёмся до соседнего государства – найдем, где устроиться. Мы молодые, талантливые, деньги у меня есть, на первое время хватит. Да и на службе у Властей я кое-что узнала, соседи за такие секреты… – А пока до границы не доберёшься, тебя за такие секреты?.. – Ничего мне не будет, если не поймают. Мы от Столицы далеко, а Степь большая. И можно сказать, будто я умерла. Песчанка убила или бандиты, или кто-то из степняков местных… – Это всё дело твоё, а зачем тебе я? – Ты… – Аглая поглядела с невыразимой тоской, – ты у меня единственным другом была. И я хочу тебе счастья. Достойной жизни, признания способностей, возможности проявить себя… Ты сказала, что сознаешь свой долг. Но отчего-то мне казалось, что ты выбираешь, исходя из любви, а не из долга. – Если выбирать из любви, я не могу позволить тебе сбежать. Нужна жертва. – Разве Город?.. – Ты знаешь и сама, что жертвы должны быть равноценны. Город – за Башню. Ты – за Симона. Аглая слегка побледнела, но нашла силы улыбнуться: – Мне приятно знать, что я равна Симону. – Ты для меня много значишь. Мы и вправду были друзьями. – И ты всё равно обрекаешь меня на смерть? Исидор мёртв, ему безразлично, выполнишь ты его волю или нет. – Это имеет значение для меня. – Тогда… если… другая жертва? Если это будет кто-то ценный, но не близкий тебе. Запинки в её речи не понравились Артемиде. Она поняла, что Аглая хотела привести разговор к этому с самого начала. – Ты предлагаешь мне пожертвовать Хозяйкой?! – Нет, я знаю, что такую жертву не примут. Но супруг Хозяйки… сильный, холодный, способный сдержать её страсть... Такой человек – тоже особенный. – У Марии нет супруга. Бакалавр ей пока не супруг. – Он подойдёт. – Ты не можешь этого знать. Ты пытаешься через меня отомстить своим врагам. Аглая вздрогнула, почувствовав ярость Артемиды. – Нет… я… – она отвела взгляд, – это была милость Самозванки. – Милость от неё? Тебе? – Пожалуйста, не спрашивай об этом! Я расскажу тебе позже, обещаю. Если… ты не хочешь убивать Бакалавра, я сделаю это сама. Только помоги мне подобраться к нему. Он подозрителен и осторожен, но тебе доверяет. Артемида замерла, обдумывая предложение. Аглая была чрезвычайно умна и, в отличие от Бакалавра, всю жизнь посвятила служению Закону. Она хотела сохранить Город, а не уничтожить. Она строго следовала своим Линиям, как будто видела их воочию, а не путала чужие. Она была хорошим другом, преданным и заботливым насколько возможно, а не врагом, который лгал, запутывал, сбивал с толку. Она заслуживала жизни больше, чем Бакалавр, с какой стороны ни посмотри. Как Город и Многогранник. Правильное и необходимое – против неестественного и опасного. Артемида сделала выбор. *** Когда она вернулась к себе, все брюки понизу были усеяны колючками. Ещё утром она могла бы пройти всю Степь из конца в конец, и ничего не прицепилось бы к ней. Мать Бодхо была не слишком довольна её решением. Лучше будет, если Артемида никуда не выйдет из дома до утра. Дверь своей юрты Артемида открыла с трудом. Жилище было небольшим, на шесть крыльев, но ей хватало. Большую часть занимали дистиллятор и перегонный аппарат. Их она отгородила занавесью, чтобы создать уединённое рабочее место. Ночевать в Многограннике не хотелось, а в палаточном городке она не смогла бы чувствовать себя в безопасности – многие там были хорошо осведомлёны о роли, которую она сыграла при разрушении Города. Внутри, у самого порога, стояли чужие ботинки. Бакалавр, больше никто не явился бы сюда. Вот уж кого Артемида не желала видеть совсем. Он сидел рядом с занавесью, расположившись прямо на кошме, без подушек. Разувшись, Артемида спокойно пошла к дальней стене, где висела фляга с водой. Игнорируя незваного гостя, налила воды в таз. Замёрзшие руки дрожали. Зря она оставила сегодня перчатки: осень в этом году выдалась злая. Вода леденила руки, но всё равно приятно было соскрести с них всю грязь. Стоя у таза, лицом к стене, можно было притвориться: она всё ещё одна в своём доме, всё ещё занимается повседневными делами, как будто всё в порядке. – Тебя долго не было, – Бакалавр как будто почувствовал, как она пытается не замечать его присутствия. Ей не хотелось отвечать ему, говорить было тяжело, но молчать – и того хуже: – Лилич покончила с собой. Я раскрыла её, чтобы напоить Суок. Но, кажется, она недовольна мной. – Ты сделала что-то не так? – Возможно. – Артемида отмыла нож и отошла от таза. Руки совсем закоченели, но она старалась не обращать внимания. Сев напротив Бакалавра, она принялась негнущимися пальцами вынимать колючки из ткани, бросая их в очаговую яму. – Может быть, Суок не хотела её крови? – Наверное. Иначе бы не злилась на меня. – Ну, ты своё дело сделала, жертву принесла… Не вижу, в чём тебя винить. А что пистолет из-за ремня так торчит? Напал кто-то? Ребята Ноткина злятся? – Нет, с детьми у меня всё в порядке, – ей не хотелось продолжать, но Бакалавр всё равно бы спросил. – Это Лилич. Этим пистолетом… – У неё своего нет – твоим стреляться? – Она и не стрелялась. – Артемида, закончив со штанами, вынула из кармана спички и развела огонь в очаге. – Убила себя из твоего пистолета, но не стрелялась, – насмешливо повторил Бакалавр. – Для той, кто не терпит лжи в других, ты сама… – Я не лгала тебе, – спокойно произнесла она. – Я застрелила Аглаю Лилич. – И назвала это самоубийством. – Она пригласила к себе Служительницу, ждущую её казни, и рассказала, как собирается избежать гибели. По-моему, чистейшее самоубийство. Он хмыкнул. – Вот уж не думал, что от тебя следует ожидать таких словесных игр. Артемида не ответила и, повернув голову, стала наблюдать за огнём. – Может, котелок достать? – спросил он. – Ты, верно, голодна. – Нет. Но ты ешь, если хочешь. – Я тоже не хочу. Странно это. Все дни ел как не в себя – а тут и пищи вроде вдоволь, но… – Бакалавр улыбнулся и развёл руками. – Это из-за Города, – просто сказала Артемида, зная – он поймёт. - Ну да. – Он подсел к ней. – У тебя руки так дрожат. Что же ты без перчаток сегодня вышла? – он взял её ладони в свои, подышал на них. – И хоть бы воду подогрела! Я даже сквозь перчатки чувствую, какая ты холодная, – сказал он почти с возмущением. – Погрейся лучше об меня. Он, конечно, не мог ничего почувствовать через плотную кожу. Да и огонь, уже разгоревшийся, согрел бы её быстрее. Но Артемида послушно сунула руки ему под рубашку, прижав ладони к спине. Он слегка напрягся и медленно вдохнул, чтобы расслабиться. Осязать его тёплое тело было приятней, чем чувствовать эфемерный жар пламени. – Ты к Марии не ходил? – она забралась почти к нему на колени и, находясь так близко, невольно приглушила голос. – Мне незачем было к ней. Я сразу к тебе зашёл. Взяли все моду меня посылать. То «иди к своей Еве», то «иди к своей Марии»… И Ева не моя, и Мария. – И я тоже не твоя. Ты муж Хозяйки, по тебе сразу видно. У тебя в глазах холодное пламя. Таким были отмечены Нина с Виктором. А теперь – ты с Марией. – У тебя тоже в глазах пламя. – Моё тёплое. – И замечательно, мне греет душу. Я тут, может, мёрзну со всеми. От евиного света мёрз, от тьмы Марии… С тобой только не мёрзну. – Не мёрзнешь, значит? – Артемида на миг стиснула спину Бакалавра руками, заставив его дёрнуться. – Ну… разве только сейчас, – засмеялся он, – но ты уже отогрелась почти. – Просто ты сам холодный, вот тебе и кажется, что я отогрелась. – Так убери руки, если тебе от меня холодно. – Я не хочу. – А я на Марии жениться не хочу. Я понимаю, почему те, в Многограннике, меня к ней под венец толкают и не хотят ничего слушать, но ты… – Я хочу, чтобы новому Городу было лучше. Чтобы ему достались подходящие правители. – О да, ты печёшься о новом Городе! Об Утопистах заботишься, о том, как Мария будет править, да как бы Многогранник не обвалился… – саркастично отозвался он. – Линиям нужно следовать, а не пытаться их менять. Я пыталась, и что хорошего вышло? Для меня – ничего. – Так и ничего? Совсем? – Бакалавр недовольно скривил губы, в глазах его зажглась искорка, и он притянул Артемиду к себе. Целовались они долго. Она чувствовала привкус иммунокорректоров, от которого слегка пощипывало язык. Бакалавр, должно быть, ещё пил лекарства – на случай, если зараза проберётся в палаточный городок, или из руин Города вырвется случайно оставшееся облако. – И вот это – ничего? – спросил он, отрываясь от неё. – Ты высоко ценишь себя, раз думаешь, что твои поцелуи стоят многого. – А у тебя не только поцелуи. Я весь твой. – Опять ты врёшь, – она не разозлилась, лишь ощутила что-то вроде разочарования. Видимо, нельзя им было говорить, от этого всегда все как-то не так выходило. Чего бы стоило просто целоваться, ласкать друг друга, а если говорить – то строго по делу. К примеру, попросить чайник поставить. Или обсудить что-то важное по работе. Тогда, возможно, им бы удалось прожить вместе счастливую жизнь. Но, к сожалению, они оба питали слабость к пустой болтовне. – Нет, я не вру. Тебе – никогда. Одно такое утверждение было самой возмутительной ложью из всех, но Артемида не стала указывать на это. Она склонилась к Бакалавру, нашла губами сонную артерию, поместила левую руку напротив его сердца и внимательно прислушалась. Его дыхание немного сбилось, но он не шевельнулся. – Скажи ещё раз, – велела она. – Я люблю тебя, – слова медом пролились на её сердце, но она старалась слушать не их, а тихое пение крови. В нём не было фальши. Если Бакалавр и лгал, он делал это не только словами, но самой кровью. Возможно, он мог и это. Только линии всегда правдивы, а линии Бакалавра с самого начала твердили одно и то же: Гаруспик могла стать его врагом, коллегой, другом, но никогда – любимой. – Назови меня своим теперь, – попросил он. Артемида подняла голову и посмотрела ему в глаза, непроницаемо-тусклые. Он ждал. – Мой Даниил. Взгляд Бакалавра тут же сменился, стал каким-то беззащитным. Его улыбка была из тех, что непостижимым образом делают черты лица мягче и добрее. – Моя Артемида. Он погладил её по голове, помассировал затылок. Каждый раз, когда он прикасался к её волосам, Артемида слегка стыдилась того, что они были такими жёсткими, короткими, неровно обрезанными. Она стриглась сама: лишних денег на хождение по цирюльням не было, а длинные волосы помешали бы хирургу. Бакалавр, не в пример ей, за собой явно следил. Волосы у него были чуть длиннее, чем у неё, и много мягче. А он почему-то любил трогать её голову, перебирать светлые пряди. Она ненадолго позволила ему продолжать ласку, потом отстранилась. – На ночь останешься? – она встала. – Раз ты хочешь – конечно. – Хорошо. Я приготовлю поесть, ты будешь? – Лучше я приготовлю, – он поднялся следом, – ты устала, отдохни. Артемида подчинилась, легла. Она всегда поражалась тому, как меняется Бакалавр, когда он доволен. Дело не в том, что позаботился о ней – это бы он сделал и так. Но в нём неуловимо менялось все. Только что Бакалавр походил на скальпель – холодный, острый, готовый резать. Теперь в нём появилось нечто уютное. Движения стали мягче, а голос ласкал слух. От этих перемен Артемиде порой казалось, что Даниил – просто наваждение. Небывалое, причудливое, готовое вот-вот рассеяться дымкой, оставив её ни с чем. Или лёгкий небесный дух, из интереса спустившийся вниз. Когда станет скучно, он испарится, вернётся к облакам. Когда-то ходила легенда, дурацкая романтическая сказка о девушке, которую такой дух полюбил настолько, что дал ей возможность последовать за ним. Артемида принимала всерьёз любые предания, но, даже если бы это оказалось истиной от первого до последнего слова, она улететь никуда не смогла бы. У Бурахов были длинные, прочные корни. Они уходили в землю так глубоко, что никто не мог увидеть, где они брали начало. Корни накрепко привязали Артемиду к земле и, попытавшись перерубить их, она погубила бы саму себя. Куда бы ни направился Бакалавр, это место не для неё. – Всё готово, – он опустился на корточки рядом. – Уже? – Я не стал готовить ничего нового, разогрел, что осталось из того, что варил вчера. Подумал, ты не захочешь ждать долго, но, если что… – Нет, всё в порядке. – Она села и приняла протянутую Бакалавром тарелку. Он смотрел на неё, слегка сощурившись, будто старался разглядеть получше. – Ты уже решила, что будешь делать дальше? Пойдёшь за Укладом? – Не знаю. – Мясо было слишком горячим, и она подула в тарелку, чтобы его остудить. – Капелле пригодилась бы моя помощь здесь, но не думаю, что полюблю будущий Город. Можно переехать куда-нибудь ещё, здесь много мелких городков, где будут рады Служительнице. А ты? Вернёшься в Столицу? Он кивнул: – Посмотрю, что с Танатикой. Если удастся – постараюсь возродить. Если нет, то… в Степи я нашёл весьма любопытные материалы для исследования. Описания той же твири хватит на десяток трудов. А она – далеко не главное здешнее чудо. А в других Городах наверняка найдётся что-нибудь столь же занимательное… – Значит, будешь колесить по стране. – А в Столице – главная лаборатория. Если Власти позволят… Я про настоящие Власти сейчас, что действительно правят страной, а не про тех детишек. Я ведь с ними даже виделся. С некоторыми из них. Проекты Танатики рассматривались на высшем уровне, а я забыл об этом… Странно, как вся жизнь выветрилась из головы, стоило въехать в Город, а я и не заметил. Хорошо, что теперь всё снова вернулось на свои места. Я же говорил, что это случится, если его разрушить! – воскликнул он почти с восторгом. – Если бы мы разрушили Многогранник, могло бы получиться так же. Теперь уже не проверишь. – Прости. Мне горько видеть, что ты скорбишь, но ещё горше оттого, что Город твоих страданий не стоил. – Стоил или нет – решать не тебе. – Не мне, но я не понимаю, как ты можешь отрицать истину. А она в том, – он махнул рукой, – что этот Город был омерзительной ошибкой. Дрянной опухолью. Зараза была в его корнях, в его сути. Он – не более чем колыбель для неё. – Разве я не признала твою истину на Совете? – И отрицаешь её теперь. Я совсем не понимаю тебя. Могла бы послушать Самозванку, в конце концов! Полководец и так готов был поддержать её. Она бы победила, если бы мы не договорились. Если бы ты не приняла мою сторону. – Я знаю. Превратив Город в алтарь, она осквернила бы его. Лучше уж смерть, чем жизнь, которую она предлагала. Артемида склонила голову, скрывая печаль, отразившуюся на лице. – Ты только из-за этого меня поддержала? Зная, что я твой выбор не приму ни за что, а Полководец подчинится Самозванке? – Ещё мне надо было сохранить удурга. – Ты приняла лучшее решение из возможных. Хотя выбор у тебя был невелик. Я… действительно восхищаюсь тобой. Твоей решимостью идти до конца, готовностью жертвовать. По-настоящему… Я думаю, ты чудо. Не меньшее, чем Многогранник. – Спасибо, – произнесла она, не зная, что ещё сказать. Начать описывать, какой Бакалавр замечательный? Вряд ли у неё получилось бы, особым красноречием в таких случаях она не блистала. – Не за что, – он улыбнулся ей. – Ты наелась? Тогда я помою посуду. – Да я сама… Он не стал слушать, выхватил тарелку из её рук: – Нет уж, глупости. Я как доктор говорю, что тебе нужен отдых. – Он нахмурил брови с напускной серьёзностью и тут же снова широко улыбнулся, словно убеждая, что всё в порядке, можно довериться ему и перестать суетиться. – Тогда и огонь ты потушишь. И постель приготовишь. – Для тебя – всё сделаю, - весело сказал он. Артемида снова легла, вытянулась. Закрыв глаза, погрузилась в размышления и расслабилась. В конце концов, домашние дела она могла ему доверять без опаски, чего нельзя сказать обо всём остальном. Недавно Бакалавр назвал её своей. Она не оспорила этого вслух, но внутри взбунтовалась. Он завладел многим в её жизни, но сама она пока не сдалась ему. Честно говоря, она считала удивительным даже то, что Даниил оставался рядом. Вроде бы он получил от неё все, что мог. Неужели ему требовалось что-то ещё? Чем ей снова придётся жертвовать? Эти вопросы тревожили её. Артемида не смела задать их вслух, зная, что в ответ получит больше лжи. Впрочем, очень скоро всё прояснится, ведь Бакалавр уезжает, а она за ним в Столицу не отправится… Но, если не в Столицу, куда ей всё-таки податься? О чём бы в первую очередь позаботился её отец? Симон вместе с Многогранником были в полной безопасности в руках Марии. Что же будет новой целью? Уклад? Новый Город? Что из этого? Следовало ли ей убедить Уклад вернуться к новому поселению, создать новую хрупкую гармонию? Это звучало разумно. Стоило обсуждения с Капеллой и Таей Тычик. Они, объединившись, уравновесили бы жестокое сияние башни. Её отцу это бы пришлось по душе. «Да, Исидору Бураху понравилось бы возрождение прежней Утопии. Вечной, немеркнущей, неизменной… А как же Артемида Бурах? Что нужно ей? Я знаю, что ей нравится учиться. Не только сохранять знания, но преумножать их. И создавать что-то новое. Её стабильность не замирает, а преобразуется в движение. Как колесо, что вращается по кругу, но продвигает телегу вперед. Если она вернёт Уклад сюда, восстановит равновесие – продвинет ли Утопию хоть на шаг?» Этот голос в мыслях Артемиды, конечно, не принадлежал ей. Слова выходили очень складно, так получалось только у Бакалавра, у неё – никогда. И, при всей запутанности мысли, голос всё же звучал ясно и до крайности разумно. Эти слова требовали серьёзного рассмотрения. – С посудой покончено, с очагом – тоже, а постель у тебя и так готова, – оповестил её реальный, не воображаемый, Бакалавр. – Возьми корпеше, прикрой шанырак – и можем ложиться. Бакалавр поднял брови: – Это было… что-то очень… степное? – Ты о ч… – она осеклась, верно истолковав его замешательство, – корпеше – одеяло. Шанырак – отверстие вверху. Он завозился, вытаскивая одеяло и укладывая его на постель – если таким громким именем можно было назвать старенький матрас с истрёпанной подушкой на нем. Затем остановился, запрокинув голову. – Я… боюсь, что… не дотягиваюсь, – немного смущённо признал он. – Даниил, эти жилища рассчитаны на Детей Бодхо. Они даже ниже тебя. Думаешь, они дотягиваются? – А тогда… – он сделал неопределённый жест. – Аркан. – Для лошадей? – Нет, обычный ар… в смысле, верёвка, – она приподнялась и потянула за неё сама. – Вот. – Ну, извини, не разбираюсь в ваших степных словах. И в жилищах тоже. – Ты не можешь разбираться во всём. Зато своё дело знаешь отлично. – Хоть что-то, да? – Я бы сказала, что ты знаешь многое, – она погладила Бакалавра по щеке. – Это чистая правда, – он перехватил её руку, поднёс к губам, поцеловал ладонь, – а ещё я многое умею. – В этом ты меня уже убедил. – Подтвёрдить не помешает, – он легко толкнул Артемиду на постель, и сейчас она с радостью подчинилась его рукам. *** Проснувшись, Артемида поняла, что Бакалавра нет рядом. Она внимательно оглядела юрту и убедилась, что не осталось даже следа его пребывания. Куда он пошёл, что делал? Вероятнее всего – договаривался о своём отъезде. Блокаду с железной дороги военные ещё не сняли, но генерал Блок обещал вскоре разрешить этот вопрос. Интересно, куда он сам поедет теперь? Артемида не задумывалась об этом, но всё-таки они были похожи – оба своими руками уничтожили родной Город. Но её поддерживала убеждённость в правильности этого поступка. Генерал был уверен в обратном. Значит ли это, что ему пришлось тяжелее, чем ей? Блок ведь не только наблюдал гибель Города, но и руководил ею. Может, его скорбь была глубже и тяжелее, чем её. Может, им следовало увидеться, коль скоро лишь они двое до конца понимали друг друга. Но, если она и встретится с генералом, какой в этом будет прок? Для утешений у него была Самозванка. Себя Артемида не жалела совсем. Да и Полководца, если вдуматься, тоже. Скорее он был достоин презрения. Убить что-то дорогое сердцу – не потому, что решил так и знаешь, что прав, а по чужой указке… Такое Артемида находила отвратительным. Поэтому отказалась от убийства Бакалавра. Не потому, что любила – она обожала и Аглаю, – но потому, что считала себя не вправе предать того, кто ей доверился. Аглая же доверяла лишь своей способности убеждать. Если бы не это, Артемиде было бы куда тяжелее сделать выбор между ней и Бакалавром. А так всё получилось легко. Поначалу. Достать пистолет, прицелиться, выстрелить – это вышло механически. Аглая, пытаясь что-то сказать, тянулась за оружием, но Артемида оказалась быстрее. У неё всегда были твёрдая рука и острый глаз, а за прошедшие дни добавилась ещё и практика. Сколько раз она повторяла те же движения в Городе, стоя напротив бандитов или поджигателей, – не сосчитать. Выстрел достиг цели, Аглая упала. Несказанное обернулось тихим коротким стоном. На лице застыло обвиняющее выражение. Артемиде подумалось, что Бакалавр точно стал бы насмешничать, сказал бы, что Инквизитору такая посмертная маска в самый раз. А ей самой захотелось сказать что-то приятное, чтобы в уголках губ Аглаи снова забрезжила едва заметная улыбка, похожая на рассеянный луч солнца, пробивающийся сквозь тяжёлую серость неба зимой. Вычурное сравнение, но Аглае подходило. Она всегда напоминала статую. А мимолётная улыбка была единственным видимым доказательством, что за внешней холодностью пряталась яркая и живая натура. Теперь уже никто не узнает, что у Инквизитора на уме и в сердце бывал не только долг перед Законом. Артемида опустилась на колени и нащупала нож за пазухой, но вонзить его не сумела – руки дрожали. – Что же ты так? Как плохо вышло... – пробормотала она, обращаясь не то к самой себе, не то к Аглае. Глаза оставались сухими, плакать не хотелось, но где-то в груди ворочалось тревожное и больное чувство. Оно рвалось наружу воем дикого зверя. Артемида глубоко вдохнула, прикусила губу, сдерживая безумный крик, сжала покрепче пальцы, унимая дрожь. Хорошо, что никто не видел её, изломанную и жалкую. И не знал, с каким трудом она смогла взять себя в руки и приняться за работу. Артемиде до сих пор казалось, что пуля вошла и в её сердце. Осталась там, и началось заражение. Теперь её тело горит и гниёт заживо – и это больно, больнее, чем можно представить. Прими она другое решение, мука стала бы сильней, но это знание не могло прекратить агонию. Пока Бакалавр был рядом, все страдания словно спрятались, усыплённые им или отогнанные Артемидой. Но теперь они ползли по решётчатым стенам, просачивались сквозь ворсистую ткань, неумолимо требовали своего. Напоминали, что впервые за тринадцать дней не требуется куда-то бежать, кого-то спасать, настаивать, просить, помогать, убивать, защищаться, искать, уговаривать, резать, изобретать… наконец-то у неё было время – для себя и своих утрат. И Артемида сдалась. Легла, свернувшись в клубок, закрыв лицо руками, и дала волю слезам. В первую очередь оплакала отца – с того дня, как он умер, прошло почти две недели, но ей некогда было страдать. Отпустить себя. Побыть не Служительницей, а юной девушкой, потерявшей самого близкого человека. Она вспоминала детство, проведённое с ним, и письма, полученные за годы учёбы. Не так уж много, но ей было дорого каждое. Из них почти нельзя было узнать, чем живёт отец. Он больше спрашивал о ней. Она тоже писала редко, но подробно, хотела рассказать все. Исидор старался расспросить о каждой мелочи. Ничего не требовал, не поучал. Верил: она и так знает и понимает всё сама. Она могла лишь надеяться, что Исидор Бурах был прав. Одобрил бы все её решения. И сказал бы, что делать дальше. Без него Артемида осталась совсем одна. Жители Города, Аглая – она любила каждого по-своему, даже дикую и опасную Марию, но никто из них не мог быть ей опорой. Постоянная занятость спасала от одиночества. Казалось, Артемида справлялась сама. Но было ли так на самом деле? Хоть бы кто-то дал ей ответ. Звук открывшейся двери заставил её подавить очередной судорожный всхлип. Артемида замерла и постаралась дышать потише. Она расслышала шорох одежды – вероятно, Бакалавр снял плащ. Значит, думал на сколько-то задержаться. Артемида понадеялась, что Даниил догадается не будить её. Его шаги приблизились; он наклонился, погладил её по волосам, поцеловал в макушку. Артемида сжалась. Из горла сквозь сомкнутые губы прорвался приглушенный стон. Бакалавр взял её за плечо, бережно развернул к себе. Должно быть, решил, что ей снится плохое. – Что случилось? – спросил он участливо. Артемида хотела ответить, но знала, что голос сорвётся, стоит только начать говорить. Она молчала, стиснув зубы, и смотрела прямо на него. Влага застила взгляд, но смаргивать она не стала. – Понимаю, – сказал Бакалавр, погладив её по плечу, – ты многое потеряла… Как только продержалась так долго? Ты ведь ни разу не плакала в Городе? – Он осторожно провёл пальцем по щеке Артемиды, стирая слезы. – Нет, конечно, нет. Так много дел, нужно помочь всем, каждому чёртову жителю этого проклятого места, а для себя времени не оставалось. Я знаю, тоже работал на износ. Но я-то ничего не потерял. Разве что Еву. На что мне она? Добрая девушка, которую я знал всего неделю. Мне и в голову не пришло бы оплакивать её. Огорчился, конечно, но не слишком. И всё-таки… по секрету. Я плакал в Городе. Только раньше, в самый первый день. Когда узнал, что твой отец и Симон мертвы. Они были моей последней надеждой. Мне следовало взять себя в руки, вспомнить, что работа не ждёт, и надо спасать людей… А я рыдал ночь напролёт. Оплакивал себя. Двое погибли, несколько тысяч оказались в смертельной опасности, а великий доктор Данковский, столичное светило науки, страдает по собственной жизни, ведь она кажется ему потерянной. Его тихая болтовня и осторожные прикосновения немного успокоили Артемиду. – Ты имел на это право. Мы все плачем о себе, – промолвила она. – Наверное, ты права. Но ведь мы живы. Значит, плакать пока не о чем. У нас есть планы, цели, мечты… – У тебя есть. А я вчера, кажется, себя исчерпала. – Ну, если у тебя нет мечты, поделюсь своей, – сказал он небрежно. – Ты о чём? – Ты могла бы работать со мной. Ты уникальна. Единственная, кто владеет как степными знаниями, так и столичной наукой. Вместе мы способны сделать… – он сделал паузу, выбирая слова, – так много! Начать хотя бы с Песчанки. Столько городов погибло из-за нее, но только тут удалось найти лекарство. Тебе. Если мы исследуем болезнь и твою Панацею… Мы сможем по-настоящему обезвредить Песчанку! Наверняка можно раздобыть образцы крови из-под завалов Города. Должны были остаться туннели. А когда лекарство будет готово, Власти посодействуют нам в поставке ингредиентов – это в их же интересах. Или… Что, если разработать заменитель крови? Или как-то её синтезировать… Столько возможностей! Если хочешь, мы можем и забыть про Песчанку. Есть множество других болезней… Человеческий организм полон тайн. Всё для нас, – он широко раскинул руки, – целый мир! Что скажешь? Глаза Даниила засверкали светом ярких звёзд. Он никогда не выглядел красивей, чем сейчас, окрылённый надеждами, опьяненный перспективами. Словно пророк, взывающий к ученикам. Когда Бакалавр был таким, хотелось бросить всё и следовать за ним. – Я не знаю, – честно призналась Артемида. – Ты можешь подумать, конечно. Я договорился, что уеду с военными завтра в полдень. Времени ещё полно. Не хочу тебя принуждать. Но... вряд ли что-то сделает меня счастливее, чем твоё согласие. – Ты как будто о замужестве говоришь, – улыбнулась она. – Почему бы и нет? Почему бы нам не пожениться? – Если я захочу работать с тобой, соглашусь и так. Не надо убеждать меня свадьбой. – Я тебя не убеждаю. Не хочешь замуж – не ходи. И с работой так же. Конечно, было бы лучше, если бы ты приняла оба предложения. У меня… – он похлопал себя по карманам, – у меня даже кольцо есть. Золотое. И не одно. – У меня их тоже штук пять, и все одинаковые. – Знаю, – он рассмеялся. – Это я так… В Столице куплю тебе, какое пожелаешь. – Зачем тебе это? – Зачем-зачем… Так сложно поверить, что я люблю тебя? Что ещё мне для тебя сделать, чтобы ты, наконец, убедилась в этом? – Что ещё? А что ты сделал? Я скажу тебе. Ты истратил мою первую Панацею. Сразу, не задумываясь. Я отдала её тебе, зная, что, возможно, не успею или не смогу изготовить другую, а Инквизитор за это вынесет мне смертный приговор. – Я не знал, что она у тебя единственная. Ты ведь не отдала бы мне что-то столь драгоценное. Зачем же?.. – он нахмурился, сбитый с толку. Артемида пожала плечами. – Песчанка убила бы тебя, Порошок – оставил бы инвалидом. А мне тогда казалось, ты сможешь помочь Городу больше, чем я. – Но это ведь не все?.. – Хочешь ещё своих подвигов? Ты солгал мне в надежде заставить предать память отца. Ты ни секунды не верил – и сейчас не веришь – в душу Симона в Многограннике и назвал его удургом, чтобы я поддержала тебя. Только ты, думая, что лжёшь, сказал правду – вот оно как. И всё равно Многогранник я бы снесла. Да, снесла. Отец защищал не самого Симона. Он видел в нём будущее Города. – Я не лгал. Не собирался лгать. Это было предположение. Я хотел разрешить ситуацию к обоюдной выгоде, понимаешь? Я… да, я не верю во всю эту мистику, однако… я пытался найти выход, который устроил бы нас обоих. К тому же ты всё-таки поддержала меня. Раз Город был твоим удургом, ты бы… – Тебя ждала казнь. Бакалавр сжал губы: – И это не все. Рассказывай дальше. – Дальше... Ты ненавидел Аглаю, а она была моим единственным другом. Ты желал её смерти, а она узнала, что Суок хочет твоей. Я разгневала Суок, отдала ей Аглаю вместо тебя. Ты отнял у меня прошлое и настоящее, а теперь стремишься забрать и моё будущее, – она произносила всё это легко и чуть напевно, как будто пересказывала старую сказку. Но под конец не удержалась и непривычно ядовито бросила: – Вот что ты, милый, сделал мне. – Жить приучил в самом огне, сам бросил – в Степь заледенелую…* – пробормотал Бакалавр, – вернее, бросила. Если так сильно любишь, зачем теперь пытаешься оставить? Зачем всё это было? Или ты считаешь, я тебе лгал? Но я просто не знал. Я не думал, что всё это ради меня. Ты ведь говорила всегда: отец, Уклад, долг… Я тебе верил, – он смотрел на неё потерянными глазами. – Недобрый ты человек, Даниил, – сказала Артемида со вздохом, поглаживая его по руке, – впрочем, и не злой. Ты странный, чуждый, непонятный. Всё сделаешь для человечества в общем, а на отдельных людей не смотришь. Тебя зовёт Степь, готовая поведать все, что захочешь, а ты придумываешь собственные сказки и позволяешь Многограннику нашептать их тебе. Отрицаешь нашу религию, но сам куда истовей веруешь в Танатику. Меня всё предостерегает от того, чтобы тебе поддаться, а я притягиваюсь ещё ближе. Линии сказали, ты будешь мне лгать, использовать ради собственной выгоды, а по твоим словам выходит, что это я тебе вру. И я должна надеяться на Линии, а верю тебе. Но судьбу перехитрить нельзя. Бакалавр встал, разрывая прикосновение: – А что такое судьба? Не только предопределённость, но и наш собственный выбор. Что бы ни говорило, что я тебя предам, обману, оставлю – я выбрал иное. Я говорил и повторяю снова: я Бакалавр, я человек, и никто не смеет решать за меня. Посмотри на меня, Артемида Бурах, и скажи: ты живой человек или марионетка, подвешенная на своих Линиях, как на ниточках, пляшущая, когда невесть кто дёргает за них? – Теперь он снова говорил твёрдо, но ни к чему не подталкивал. Делился своим мнением, не более. – Я человек, и я всегда решала сама. – И каково твоё решение? Он посмотрел испытующе. Искушение отвернуться было велико, но Артемида даже не моргнула. – Я буду думать до вечера, а потом скажу тебе. Пока уйди. – Даже не собираюсь. Тебе вредно сейчас оставаться одной, ты слишком грустна с утра. Чем собираешься занять днём? – Понятия не имею. Есть варианты? – она потянулась за своей рубашкой, лежащей чуть в стороне. – Влад просил сегодня подойти в Многогранник. Они начинают рассматривать проекты Нового Города. – Мне там будут не рады. – Глупости! Тебя тоже приглашали. – Тогда приду, – отозвалась Артемида невнятно, надевая поверх рубахи кофту, – но вряд ли хоть кого-то заинтересуют мои мысли. Других Термитцев звали? – Нет. У меня такое чувство, что Мария теперь побаивается этих детей, – с намёком сказал он. – Правильно делает, – произнесла она так, чтобы пробудить в Бакалавре любопытство. – Их Хозяйка свою силу потеряла. Теперь она никак не угрожает Марии. – Она и раньше не грозила. – Так они ведь… Ах, да, они были связаны, а значит, обязаны поддерживать друг друга. Мария страдает от потери связи? – Мария – не из тех, кто тяготится одиночеством. Ей мнится, что это признак величия. Она избегает связей намеренно. Люди подчиняются ей, восхищаются, поклоняются, и Мария считает, что достаточно просто позволять им это. Она боится полагаться на кого-то. – Боится посягательств на власть. А с Капеллой у них было равновесие… – Бакалавр задумчиво потёр переносицу, – …и теперь оно нарушено. Понимаю. Выходит, опасается, что дети ей подчиняться не станут. Что у кого-то из них проснётся собственная сила, от Марии не зависящая. И со Смиренниками так же. Нет-нет, подожди! – он вскинул руку. – Самозванка с самого начала не была ни с кем связана! Оттого все и говорили, что сила проснётся у кого-то ещё, что не может она быть Хозяйкой. Но, как я слышал, она собирается уехать. – Пусть едет. Смиренники нам не нужны – мы ведь собираемся строить новое, а они для этого не годятся. Они следили за существующим порядком, который ушёл вместе с Городом. – Ну, вот и выскажи всё это на собрании. Оно, в общем-то, довольно скоро. Поешь – и можем выходить. *** Накрапывал мелкий, освежающий дождь. Заходить внутрь Артемиде не хотелось, поэтому они с Даниилом расстелили небольшое покрывало возле юрты и устроились под открытым небом. Дверь оставили открытой – пусть выветриваются запахи крови, трав и лекарств. Оба молчали, думая каждый о своём. Артемида вытянула руку в сторону, позволяя ковылю щекотать её. Степь тихо и нежно напевала, утешала, заставляла позабыть тяготы, словно пытаясь показать, что прощает. Она с охотой раскрыла свои объятия Артемиде, приняла её, позволила на миг стать частью себя, прочувствовать и познать неведомое обычным людям. Легкое колыхание трав на поверхности, медленный ток крови внутри, кости и камни, земля и плоть – Артемида стала всем, и всё было ею. Она увидела вечность – неизменную, незыблемую и несомненную. Вечность не пряталась под слоем трав, но была в них, была всюду. На Артемиду снизошёл покой. Вот теперь – на четырнадцатый, не на двенадцатый день – всё действительно закончилось. Жирная точка красовалась в истории под названием «Артемида Бурах и Город-на-Горхоне». Её прогнали и Термитцы, и Утописты. А может, она сама отказалась от них. Разницы не было никакой. В новом Городе Артемиде придётся заново добиваться своего места. Снова сбиваться с ног, доказывая своё право участвовать в судьбе Города, всеми правдами и неправдами гнуть свою линию. И служить – не зря же она зовётся Служительницей. Служить не правителям, но благу Города, который вновь и вновь будет отвергать её. Без ожидания награды или благодарности, не рассчитывая когда-либо заслужить искреннее уважение от большинства жителей, не уповая на прошлые заслуги, на имя своей семьи. Или можно было нести службу – не такую же, но очень похожую – в Укладе. Там было бы легче и труднее одновременно. Разве не так жил её отец? Не этого хотел бы от нее? Именно так стоит жить истинному Служителю. Всё-таки её Линии сложились как надо, вывели на верный путь. Утописты, дав понять, что её мнение ничего для них не значит, тем самым проложили ей дорогу. Артемида скользнула ладонью по мокрому стеблю и скептически хмыкнула, совсем как Бакалавр. Она выстояла во всех испытаниях, но Служительницей, похоже, так и не стала. Имя ей – Гаруспик. Не предсказательница, как следовало из буквального толкования, но хранительница знаний и искусств – такова её подлинная роль. А чтобы сохранить, сначала стоит обрести. Артемида сделала очередной выбор. И он наконец-то не был ни мучительным, ни тягостным, а принёс ей пьянящую лёгкость освобождения. Она повернулась к Бакалавру. Тот угрюмо смотрел перед собой, кутаясь в плащ. – Тебе холодно? – спросила Артемида. – Нет, просто не люблю дождь. Ещё и твирью пахнет. У меня от неё голова раскалывается. Невыносимо... И этот глупый фарс! Тоже мне собрание! – Чем оно тебе не угодило? – округлила она глаза, внутренне посмеиваясь. – Ах, по-твоему, оно, значит, прошло как по маслу, да? Всё было правильно, возмущаться нечем? – А что не так? – протянула Артемида. – Хозяйка своё слово сказала, и все её послушали... – Ты... да ты смеёшься надо мной! – лицо Даниила обиженно вытянулось. Артемиде тотчас стало неловко за свою насмешку. Конечно, она привыкла, что никто её в грош не ставит, поэтому и не огорчалась. А с Бакалавром всегда обращались уважительно, и сейчас он, похоже, был сбит с толку. – Прости. Но даже если серьёзно: чего ты ещё ожидал от этого совещания? – Что мы будем совещаться! Обмениваться мнениями, предлагать идеи... Но не восхищённо поддакивать в один голос всему, что скажет Мария. Ольгимский, Стаматины – они ведь умные люди, почему они?.. – Они были умными людьми. Но я не уверена, что Мария оставила им хоть крупицу собственной воли. – Мария тоже не дура, – возразил он. – У неё должно быть понимание, что одной с целым городом никак не справиться. Даже Хозяек было трое. – Ты недооцениваешь самолюбие Марии. Она себя считает выше и лучше всех, даже тех, кто был до нее. Мария ведь знает, что умна и красива, и у неё есть особенные силы, и она, как ей кажется, сумела заполучить волшебный Многогранник, избавившись от всех соперников... Ты думаешь, зачем она прогнала оттуда детей? Мария и ещё дальше их погонит, заставит уйти в Степь. – Перестань, – отмахнулся Бакалавр, – она не настолько жестока. – Это и не жестокость. У Марии цель – построить свой идеальный мир. Поэтому первым делом она устранит все помехи. В общем-то, это правильно. – Ах, так всё-таки Мария делает всё правильно! В таком случае странно, что ты на обсуждении отмалчивалась, а не присоединилась к одобряющему хору. – А ты у нас отнюдь не отмалчивался. Так рьяно отстаивал свою позицию. Молодец. А толку? Зачем говорить с тем, кто согласен слышать лишь себя? Бакалавр не ответил, но взгляд его стал виноватым. Артемида продолжала: – Нет, Мария совсем не права. Гордыня ослепила её. В будущем подспорье Мария видит препятствие, а в советниках – своих лакеев. Может, ещё образумится. Ей нужен кто-то равный как противовес, чтобы она осознала, что не самая могущественная, и дозволено не всё. – А что же Влад? – Был бы равен Марии – не оказался бы сегодня в числе околдованных ею. Вот ты свой разум сохранил. Нет, Ольгимские и Сабуровы утратили всякую власть. Теперь правят только Каины. – А из них осталась одна Мария, – мрачно подытожил Бакалавр. – Есть ещё Хан, – напомнила Артемида. – И Степь поёт его имя, взывает к нему... Дети ещё тянутся к Капелле по привычке, но скоро окончательно перейдут к нему. Немногие сохранят верность Ноткину. – Это предсказание? – Это есть в Линиях. Все пройденные развилки вывели на этот путь. Бакалавр хмыкнул и развёл руками: – Ну, попробую поверить тебе на слово, в таких вещах не разбираюсь. Если честно, мне нет дела до Каиных, и Города, и чего бы то ни было. Мне только жалко Стаматиных с Владом. Какие люди ведь были! Ладно Влад, но Стаматины! Когда ещё появятся на свет подобные гении?.. Артемида положила руку ему на плечо и успокаивающе сказала: – Не волнуйся, Мария не сможет долго удерживать их волю. Либо сама отпустит, либо её заставят отпустить. Бакалавр улыбнулся: – Раз ты так говоришь, значит, это правда. – Он поёжился. – Что-то я замёрз. И дождь этот никак не прекращается... Пойдём лучше внутрь. – Я бы ещё посидела... – задумчиво протянула Артемида и оглянулась на юрту, чтобы увидеть приближающуюся с востока фигуру. – К нам гость пришёл. Бакалавр посмотрел через её плечо: – Точно к нам? – недовольно спросил он. – Вот же неймётся им... Как мне это надоело! Ничего не делать – скучно, но делать здесь хоть что-то – никакого толка! Что бы нам ни предложили, я откажусь, так и знай. Артемида хотела сказать, что пришли, скорее всего, только к ней, учитывая, что Бакалавр вообще-то живёт в Многограннике, но не успела. – У меня к тебе дело, Гаруспик, – послышался тонкий голос Самозванки. «Не Служительница, но и не Потрошительница. Всё-таки Гаруспик», – отметила про себя Артемида. – Какое? – Поговорить хочу, – та сладенько улыбнулась, – наедине. – Так и говори. Неужто меня боишься? – спросил Бакалавр. – Нет, я никого не боюсь. Сестрица вот боялась вас обоих, но она умерла. Просто то, что я хочу сказать, только для Гаруспика. – Это бессмысленно, – пожал плечами Даниил, – она всё равно расскажет мне. Самозванка расплылась в широкой улыбке и успела проронить, пока тот не скрылся в юрте: – Расскажет, конечно, но вот что именно?.. Бакалавр явственно вздрогнул, но не обернулся. – И? – Артемида хмуро посмотрела на Самозванку. Та внимательно разглядывала её: – Какая ты всё-таки странная. И вроде я не вижу в тебе ничего особенного... – Раз не видишь, значит, его там и нет. – Как же нет, когда есть! Силу, чтобы творить чудеса, дали только мне, но сотворила чудо ты. Как же так случилось? – О каком чуде ты говоришь? Я ничего не делала, Город не спасла... – прикинулась непонимающей Артемида. – Как же не делала! Ты поддержала Бакалавра. А ты не могла, никак не могла. Это ведь был твой собственный, свободный выбор. Такой был только у нас с сестрицей. Как же это получилось у тебя? Вот ты всё строишь из себя такую глупенькую девицу, и многих этим вокруг пальца обвела, но я теперь знаю: дно у тебя двойное. Я ведь думала, что ты даже не знаешь о том, что ты кукла. А ты и кукловодов вон прогнала, и Бакалавра у Марии отобрала, и... – Ну-ка, хватит этого! Ни я, ни Даниил, ни ещё кто-то никогда куклами не были. И Даниила я не отбирала. Нельзя живого человека отобрать. – Живого – конечно, нельзя. Да только почему он вдруг для тебя живой? Я живая, потому что сделала выбор – спасать, а не убивать. Ты живая, потому что выбрала разрушить, а не сохранить. А разве Бакалавр выбрал что-то, что нарушило правила игры? Нет, его двигали по задуманному пути, а он воображал, что сам прокладывает маршрут. Глупая, дерзкая марионетка, громче всех кричащая о своей жизни... Не в силах вынести брезгливую жалость в голосе Самозванки, Артемида резко прервала её: – Он или ты? – Ты о чём? – Марионетка, о которой ты сказала, действительно он или всё-таки ты? Ведь, на чем бы ты ни остановилась, была твоя сестра, выбравшая противоположное. Не было бы выбора – не было бы сестры. Нет, ты правил не нарушала, не старайся убедить меня в обратном. А кукловоды? Ты сказала, что я их прогнала, но из Многогранника ушли только дети. Да, с куклами играют дети, но марионетками пользуются лишь в Театре. – Так ты была там в последний день! Да, ты полна сюрпризов... – Самозванка смотрела с нескрываемым изумлением. – Скажи, что собираешься делать теперь? Помогать Термитцам? Это же ты надоумила их прийти ко мне. – Я думала, что ты останешься в Городе, и решила, что лучше Термитцам и Смиренникам работать вместе. – Так пусть работают. Смиренники тут останутся и, вполне возможно, у них появится новая Хозяйка. Если Мария не успеет подчинить всех раньше. – Я сообщу об этом Капелле. – Так ты всё же остаёшься? Артемида пожала плечами: – Тебе какое дело? Мы в любом случае не увидимся снова. – Как знать... Коль мы обе Чудотворницы, то можем и встретиться. Может, мы связаны, подобно Хозяйкам? Может, если ты убила мою сестрицу, то должна её заменить? – Самозванка наклонила голову к плечу, как бы прикидывая: годится ли Артемида на это. – Я пальцем не трогала твою сестру, и в её гибели невиновна. – Как же невиновна! – Самозванка всплеснула руками. – Это ведь из-за тебя Город разрушили. Если бы не ты, Полководец прислушался бы ко мне... Ах, вот ещё какие у тебя силы! Обоих ферзей поборола, Инквизитора-то и вовсе с доски скинула! – Хватит говорить о людях как об игрушках, – одёрнула её Артемида. – Так о чём я толкую! Они не люди. Может, и я тоже не человек. Но и ты, и твой любимый Бакалавр – вы тоже. Хотя насчёт тебя я теперь сильно сомневаюсь... В любом случае, ты была в Театре, говорила с Создателями, слышала голос Игрока. Этого ты отрицать не можешь. – Игра закончилась вместе с Городом на двенадцатый день. Мы ещё здесь. Значит, мы живые люди, существующие сами по себе. То, что кто-то втянул нас в свою игру, не делает нас менее живыми и свободными. – А что, если кто-то играет нами до сих пор? – Не говори ерунды. Может, ты и не почувствовала, как игра закончилась, но я и Даниил ощутили это сполна. Многое переменилось на тринадцатый день. Вернулась память. А кое-что пропало. – Кое-что? – Кое-кто. – Артемида подумала, что ей стоит остановиться. Опасно вести такие разговоры с Самозванкой. Но с кем ещё она могла обсудить всё странное, что случилось в те двенадцать дней в Городе? Бакалавр и слышать не желал об Игроке и Создателях. Сказал, что всё это – дурная иллюзия, которая ушла, когда здание Театра разрушилось. Артемиде же не терпелось поделиться своими размышлениями. – Марка Бессмертника не было сегодня с Утопистами. Я не видела его с двенадцатого дня. Более того, я не помнила о нем, пока не заговорила о Создателях. – Я... тоже не помнила, пока ты не назвала его имя, – поражённо пробормотала Самозванка, – ты думаешь, он один из них? Был ли он под маской Исполнителя? – Он владелец Театра. Не обязательно ему досталась важная роль, но о том, что происходило за кулисами в этой истории, он точно был осведомлён лучше любого из нас, – Артемида наконец собралась с духом и оборвала саму себя. – В любом случае, эти загадки – больше не наше дело. Если тебе есть что сказать, говори. Нет – иди своей дорогой. Не знаю, как ты, а я не собираюсь больше топтаться по пепелищу Города. – Тогда я пойду. Позволь один совет на прощание: оставь Бакалавра. Вы слишком разные. Либо ты его сожжёшь, либо он тебя потушит, а добра от вашей связи не выйдет. Самозванка развернулась и вновь двинулась по Степи. Артемида не стала провожать её ни словом, ни взглядом. И всё же она не отрицала, что беседа оказалась полезной, натолкнув на кое-какие мысли. Разрешилось противоречие между Линиями Бакалавра и его поступками. Линии, конечно, не лгали. Просто кто-то жестокий и любопытный переврал весь их рисунок, перечертил по собственному неестественному замыслу, чтобы вынудить всех подчиниться его правилам. Человеческая натура, однако, оказалась сильнее. Артемида подобрала свой коврик с земли и вошла в юрту. Даниил беспокойно бродил туда-сюда по кругу. – Так о чём вы говорили? – спросил он, стоило Артемиде переступить порог. – О чудесах и о Театре. Она, видишь, тоже высокомерная такая... Всех людей за игрушки считает, одну себя – за человека. А тут ей подумалось, что я тоже могу человеком оказаться, вот и всполошилась. – И с чего именно тебе такая честь? – он усмехнулся. – Она подумала, что я сделала свободный выбор. Но... вот если честно, мне как раз кажется, что игра мой выбор вполне предусматривала. Правил я не нарушила, так что ничего это не доказывает. – Что значит – не доказывает? Твои мысли, твои чувства, твой выбор – вот это ничего не доказывает? И ты всё равно игрушка, так выходит? – раскипятился Бакалавр. «Да он ведь боится, – поняла вдруг Артемида, – что и впрямь игрушечный, и все, что любил и во что верил, ненастоящее и ничего не значит. Он сейчас не со мной – с собой спорит». – Только чувства и доказывают. Выбор за меня сделать могли, и мысли мне внушить могли – но почувствовать никакой Игрок не смог бы. Но ты этим голову себе не морочь, ты-то точно настоящий. – Это почему? «Потому что ты вышел за рамки правил. Создатели не предусмотрели, что ты можешь меня полюбить, а ты полюбил». Но Артемиде было отчего-то страшно произнести это вслух. Она до сих пор не могла до конца разрешить себе поверить в искренность Бакалавра. Да и глупо звучало: «Ты меня любишь». Как будто всего человека вот так себе присвоила. Она обняла Даниила и шепнула ему: – Я тебя люблю. – Это не делает меня живым, – возразил он. – Для меня – делает. – Я тебя тоже люблю, – Бакалавр прильнул к ней. – Вот видишь. Неживое не могло бы любить в ответ. – Ты не знаешь: может, я тебе солгал. – Я тебе верю. – Веришь? – произнес он с сомнением. – Веришь – и все? Вот так просто? – О нет, для меня верить тебе совсем не просто. Но я стараюсь. И ещё... прости меня за все, что наговорила утром. Я всегда принимала решения сама, и не виню тебя за свои поступки. Я многим пожертвовала ради тебя, но не ждала и не жду ничего в ответ. – Я знаю всё это. Тебе не стоит извиняться. Я понимаю, тебе было очень больно. – Ну, сейчас мне лучше. Я послушала Степь и многое поняла. Всё встало на места, и я знаю, что мне делать. – Хорошо. Значит, я не зря мёрз, – улыбнулся Бакалавр. – Мёрз он... Эх, неженка ты столичная, приехал бы сюда зимой, тогда бы узнал, что такое мёрзнуть. Холода тут зверские. Впрочем, Степь под снегом красивая. Надо нам будет сюда наведаться зимой, когда дома построят. А то в юрте будет слишком холодно... – Чего не хватало – возвраща... – Даниил запнулся и переспросил: – Ты сказала – нам? Ты... поедешь со мной? – Не зазнавайся, – Артемида легонько щёлкнула его по носу, заставив поморщиться. – Я поеду на одном поезде с тобой. А в остальном – сама по себе. – И что ты в Столице делать будешь, сама по себе? – Учиться. Я же академический взяла... А так мне всего год остался. После него погляжу, что дальше делать. – А на что ты жить собираешься? – У Аглаи были с собой порядочные деньги. Она, видимо, заранее позаботилась о возможном побеге отсюда. Так что мне хватит доплатить остаток за учёбу и комнату снять. Можно будет её вещи продать. Да и не только её, вон – те же кольца золотые, что я насобирала. Ещё у меня осталось отцово наследство и то, что я в Городе заработала. Ну, и в Столице я всегда находила приработок. Те же настойки противозачаточные продавать – они ведь простенькие совсем, не надо ни твири, ни других степных трав, а доход приносят стабильный. – Да уж... – вздохнул Даниил. – Ты практичная, точно не пропадёшь. Наверное, если помощь предложат, тоже не примешь?.. – Какого рода помощь? – Ну, предположим, к примеру, что один молодой человек готов безвозмездно впустить тебя в свою квартиру и разделить домашние обязанности и расходы. – Совсем безвозмездно? Поразительное бескорыстие. Осмелюсь предположить, что молодой человек всё же преследует какой-то интерес. – Ладно, на самом деле у молодого человека есть коварный план. Он подождёт, пока ты привыкнешь к нему, расслабишься, а потом как-нибудь, ясным днём, когда ты уже не будешь ждать никакого подвоха, предложит тебе выйти за него замуж. Видишь ли, этот молодой человек понимает, что ты не пойдёшь под венец с человеком, которого знаешь всего две недели. А вот если вы уже с год вместе прожили – тут другое дело. Артемида подавила желание расхохотаться. Бакалавру лишь бы своего добиться – не мытьём, так катаньем. И каким же надо быть самоуверенным, чтобы это всё так в открытую выложить! – Хорошо, – она улыбнулась уголком рта, – на такую помощь я согласна. Пусть только молодой человек не очень рассчитывает на брак. – Как скажешь, – Бакалавр вроде бы уступил, но посмотрел хитро-хитро – мол, всё равно от меня никуда не денешься. Вот как за такого – и замуж? Отец ещё в детстве наказывал: любить можно кого угодно, но замуж надо идти непременно за надёжного. Даниила таковым точно нельзя назвать. Он ведь зыбкий, как почва болотистая. Артемиде ещё недавно казалось, что она увязла и совсем пропала, а теперь вдруг почувствовала под ногами твёрдую землю. А если всё ещё раз повернётся, и она ощутит во рту вкус затхлой воды, поняв, что всё-таки утонула? Артемида ещё не поверила до конца, что Даниил её действительно любит, до сих пор боясь ошибиться. Может быть, потом она сумеет довериться ему, а сейчас... пожить вместе какое-то время – действительно удачное решение. – Я пойду, договорюсь с Оспиной, чтобы она вечером юрту взяла. Я её сегодня разберу, а то завтра, боюсь, не успею. Переночевать в Многограннике придётся, – наконец проговорила Артемида. Ей хотелось побыть одной, немного отвлечься от Даниила. Она ощущала, что Степь снова поможет привести мысли в порядок. – Иди, раз так, – кивнул он, и Артемида ушла. *** Артемида глядела в окно. В большом, комфортабельном вагоне генерала Блока было не слишком уютно. Она понимала, что генерал оказал им – а в особенности ей – большую любезность, взяв с собой, и, конечно, тут было гораздо лучше, чем ютиться на полках вместе солдатами. Но ничего не могла поделать с ощущением, что ей здесь не место. За окном молчала неподвижная Степь. День выдался безветренный, что для этих мест было редкостью. Трава не колыхалась, облака на небе застыли, и это было столь непривычно, что Артемиде казалось: она смотрит на раскрашенные декорации сцены, а не реальный пейзаж. Скалы, вагончик Мишки на путях – всё выглядело второпях пририсованным к заднику и плохо укладывалось в общий вид. Люди могли бы вдохнуть жизнь в эту картину, сделать пейзаж настоящим, но все провожающие остались по другую сторону, и увидеть их из окон не выходило. Артемида беспокойно поёрзала. Сидение было слишком мягким, глубоко проминалось под ней. Она плохо представляла, как просидит здесь полсуток пути, но ходить получится вряд ли – всё-таки штаб, наверняка помешает кому-то, если начнёт мельтешить туда-сюда. Лучше бы лежала на комковатом матрасе среди угрюмых солдат – так привычнее. С военными Артемида раньше не путешествовала, но с простым народом ей было свободней, чем с высшими чинами. В Городе она запросто общалась с Блоком, но там нужно было выполнять долг, а потому не годилось позволять смущать себя или как-то помешать. Тогда Артемида ещё была менху, а сейчас стала непонятно кем и в вагоне этом оказалась по какому-то неведомому праву. Дикарка степная, зачем-то из Степи своей прочь лезущая. Куда ей лезть-то? Чего искать в других краях? Какой прок может выйти степнякам от столичной науки? Оспина ей на прощание так же сказала. А Оспина, хоть и любила желчь лить, была умная и цепкая. Всё примечала раньше других. Может, и судьбу Артемиды разглядеть успела? Да нет, куда ей. Она не разглядывала никогда, а слушала Детей Бодхо да прочих. Вот Спичка – этот глазастый, и он за Артемиду порадовался. Вспомнив его последние слова, она невольно улыбнулась и покачала головой. «А здорово выходит: целых два бакалавра Данковских у нас будет», – ухмыльнулся Спичка. Как нарочно дразнил... Откуда прознал только, что Артемида именно на учёбу едет? Но её решение он одобрил. Единственный из всех. Немногие осудили Артемиду за её отъезд прямо, но та поняла – по намёкам, случайно сорвавшимся фразам, ненамеренным жестам, странным взглядам: они считают, что дочка Бураха сбегает. И уж совсем никто не верил в её возвращение. Ноткин и Хан, к примеру, оба выговорили ей за трусость. Хорошо, Даниила при этом не было, а то бы он возмутился: как смеет какая-то шпана уличная взрослую женщину отчитывать?! Артемиде, конечно же, неприятно было выслушивать напрасные обвинения, но искреннее беспокойство мальчишек за судьбу остальных детей её обрадовало. Подошли они к ней врозь, но сказали почти одно и то же, словно сговорившись. Может, они смогут найти общий язык? Правда, на это никто, кроме Артемиды, не надеялся, но сама она верила в этих взрослых детей. Сейчас они отчаялись, ослабели, но их разумы оставались остры. А вдруг до них дойдёт, что вместе они будут представлять реальную силу… Лишь нужен третий, мудрый и авторитетный, кто подтолкнёт обоих предводителей, чтобы они смирили свою гордость... Капелла, к сожалению, этим третьим уже не станет. Сил не хватит, как сама призналась. Сделала свадебный подарок брату – вырвала его из сетей Марии и растеряла окончательно все остатки былого могущества. Мишка – слишком мала для такого. Спичка – больно себе на уме, да и не любят его Хан с Ноткиным. Разве что Ласка могла бы. Она ведь и добрая, и понимающая. Но от земной жизни порядком оторвана. К мёртвым больше привыкла, чем к живым, поэтому неуклюжа. Сама Капелла хотела Артемиду оставить, но та не согласилась. Термитцы должны справляться сами. У них теперь своя жизнь, а у неё – своя. Она беспокоилась за них, успела ведь привязаться, но с выбранного пути сворачивать не собиралась, как бы ни отговаривали. Артемида посмотрела туда, где сидели Бакалавр и генерал. Судя по всему, оба наслаждались обществом друг друга. Артемиду укололо смутной ревностью – она-то в светских разговорах никогда не была сильна. Даниил почувствовал на себе взгляд, чуть повернул голову и тепло улыбнулся. Её губы дрогнули в ответной улыбке. Бакалавр быстро сказал что-то Блоку и пересел к Артемиде. – Скучаешь? – осведомился он. – Не особо. Я размышляла... Не верится, что снова уезжаю отсюда. – Мне тоже не верится, – признался Бакалавр. – Не успокоюсь, пока поезд не отъедет подальше. А то мне всё кажется, что ты вот-вот соскочишь и бросишься обратно к своему тёмному Городу у грозной реки**. – Так ведь нет его. – Вот потому и бросишься – новый отстраивать. Думаешь, я не видел, как тебя отпускать не хотели? Лара, вон, чуть ли не за руки хватала. – Мне это даже польстило. Значит, люди считают, что я могу помочь. Бакалавр привалился к ней, стиснул в объятии, зашептал: – Ты специально это делаешь, чтобы я ещё больше тревожился? Не хочу тебя отпускать, не хочу отдавать опять этому Городу, этим людям. Они же... просто как клубок змей! Хочешь не хочешь, а в каждом какую-то гадость откопаешь. – Так ты не только на гадости смотри, но и хорошее откапывай, – Артемида погладила его по плечу, – и вообще, если ты со своими друзьями перессорился, это не повод других обвинять. – Я перессорился? Слышала бы ты, что они про тебя... про нас говорили! И не пара ты мне, и Мария – «тайна нераскрытая», а я простотой прельстился, и ничего-то ты не смыслишь в медицине... Вот Влад Ольгимский будет мне рассказывать, кто разбирается в медицине, а кто нет! Ему бы радоваться, что я на Марию не претендую, так нет же, надо влезть! – Они ведь добра тебе желали. Мне и что похуже выслушивать доводилось. Не надо было меня выгораживать. Даниил сощурился, глядя на нее: – А сама-то? Что ты Оспине ответила после того, как она меня заклеймила «ледяным», «ядовитым», ещё каким-то?.. Тебе, значит, меня можно защищать. – Ну, Оспина просто совсем уж ерунду нести начала. – Неужто? – лукаво улыбнулся он. – Конечно. Она сказала – «красноглазый». И где такое разглядела? Совсем у тебя не красные глаза... Бакалавр цокнул языком: – Вот нравится тебе из меня дурака делать! – Да я беспокоюсь: как бы ты не возгордился чересчур. Поэтому и шучу над тобой. Чтобы ты помнил, как легко можешь в дураках остаться. – Ну уж и легко! Это ты мной крутить можешь, ты девушка особенная. – Да мало ли таких особенных... – пожала плечами Артемида. – Таких – только ты одна, – Даниил нежно приложил ладонь к её щеке. – Не надо этих глупостей, – поморщилась она, – я пытаюсь... Он провёл пальцами ниже и задержал мизинец на шее. – А пульс-то у тебя частит. От страха, скажешь? – Да ну тебя! Хватит уже этого, люди смотрят... – Артемида отодвинулась от него, надеясь, что не покраснела. Она от прикосновений Бакалавра как будто в сахарном тумане оказывалась, а он как чуял, что она вся тает, и пользовался этим. Нарочно, что ли, голову морочил, чтобы не сбежала?.. – Вот и все в сборе! – объявила Самозванка, войдя внутрь. До сих пор она стояла на улице, следила за посадкой. Подняв глаза, Артемида заметила, что вагон успел заполниться военными. – Значит, все мои сели? – шумнул Блок. – Хорошо, – он пробежался глазами по вагону, – Бакалавр с любовницей тоже здесь. Можем ехать. – С Гаруспиком, – поправила его Артемида. – Что? – не понял генерал. – Не «любовница Бакалавра». Гаруспик. – Но вы же любовники! – В Городе работала Гаруспик. В Столицу тоже она едет, нечего там делать любовницам. И в вагон к вам села тоже Гаруспик. Или вы звали любовницу Бакалавра? Тогда я лучше пересяду, пока не поздно. – Какая вам разница, как вас назвали? – рассердился Блок. – Нет особой разницы. Только я знаю вот что: вам и в голову не пришло бы назвать Даниила «любовником Гаруспика». Самозванка тихо сказала что-то Блоку. Насупившись, тот промолчал. Бакалавр шепнул Артемиде: – Хочешь, уйдём? – Нет, там, с солдатами, тяжело будет. – Дело твое, только... он и вправду ведь позвал «любовницу», – голос Бакалавра прозвучал виновато. – Уйду я или останусь – он своей ошибки не поймёт, так что попутешествуем с удобствами, – обронила она, и в тот же миг поезд тронулся. – Ну вот, теперь и поздно уже. «Поздно уже, – повторила Артемида про себя, – ты едешь, не время колебаться». Она знала, что ещё можно выпрыгнуть, пока поезд не набрал скорость. Вернуться обратно, покаяться перед всеми, трудиться вместе с Термитцами – не это ли будет правильным? Артемида запретила называть себя любовницей Бакалавра, но не за ним ли она сейчас едет? Не он ли диктовал ей, что делать? Даниил, смотревший в окно, вслепую нашёл её руку и сжал так, что их пальцы сплелись. Артемида не обманывалась: она любила его так сильно, что была готова сделать что угодно. Но переступать через себя – этого бы и сам Даниил ей не простил. Нет, выбирала Артемида сама. Так она всегда говорила, и в этом не было ни крупицы лжи. Она снова посмотрела в окно. Степь всё ещё была недвижима, но теперь это успокаивало. Артемида знала, что если захочет, всегда сможет вернуться сюда, и ничто ей не помешает. Любовь и долг поддерживали её, а не сковывали. Город, Уклад, Танатика – она была вольна выбрать всё что угодно. В этом и заключалась её свобода.