♫ till death – the dark woods. Плохо умирать ночью. Плохо умирать наощупь. – Иосиф Бродский. ‘Стихи о слепых музыкантах’.
У Найла обжигает запястье на выходе из метро на Олдгейт. Левая рука горит, будто ее окунули в адское пекло, а мир сужается до пары ореховых глаз. Ореховые глаза улыбаются, и Найл протягивает к ним свои руки ладонями вверх. Во вселенной Найла происходит второй по счету Большой взрыв, когда подушечки чужих пальцев скользят по красным буквам, выбитым на его левом запястье.***
Ореховые глаза носят чудесное имя, вышитое красной ниткой на его руке и смеются так громко, что окна в витринах старых кафе начинают крошиться. Найл благоговеет перед своим восьмым чудом света и говорит без умолку, рассказывая небылицы, лишь бы оно продолжало топить его в своих долгих взглядах и гладило по волосам. Хоран бесконечно целует чужие запястья и ждет, когда средь чернильных рисунков начертаются буквы его имени, и каждый раз расстраивается, находя былую пустоту. Зейн целует его плечи и советует немного потерпеть, потому что он любит его, просто произошел сбой в системе координат солнечной системы, и скоро он тоже будет корчиться от боли, когда Судьба порежет его руки буквами его имени.***
Однажды во вторник Зейн приходит с работы и рассказывает о чудесной девушке с жемчужными волосами и обворожительной улыбкой, которая заставила корчиться его в агонии добрых пять минут. Найл смотрит на левое запястье второй части своей души, на котором вышитое красными нитками ‘Perrie’ перекрывает черные бестолковые рисунки, и расползается по швам. Зейн уходит в тот же вечер. Говорит, что любит его и будет приходить в гости каждый день. Говорит, что это не его вина. Просто Судьба нарисовала девушке с жемчужными волосами тот же рисунок, что и у Найла на запястье. Хоран звонко смеется в пустой квартире, глотая жгучие слезы, и думает, что там, – в небесной канцелярии, – Судьба стоит на раздаче самых дерьмовых шуток.***
Зейн систематически трахает его два раза в неделю по четвергам и воскресеньям и каждый раз порывается сказать ‘прощай’, но лишь шепчет в алые губы извечное: ‘Я все еще тебя люблю. Не забывай’. Найл не понимает - жалость это или сострадание. Хоран заклеивает чужое имя лейкопластырем и изолентой; сдирает кожу ногтями и режет красные буквы ножом; выжигает спичками и льет на шрамы родной ирландский виски; топит свое располовинчатое сердце в соленой воде Северного моря и ежедневно играет роль хорошего мальчика. Малик держит девушку с жемчужными волосами за руку, гуляя по зеленым паркам, и смеется ее глупым шуткам. Найл смотрит на некогда принадлежащие ему улыбки и думает: ‘Смейся, смейся, ублюдок. Это ведь так весело – разбивать мое сердце’.***
Найл думает, что в системе координат солнечной системы никогда не было сбоев. Во вселенной слишком много цельного, а она поддерживает баланс, разбивая души на равные части. И неважно, что у некоторых душ нет завершенности; их удел – разбиваться о скалы. Найлу кажется, что только сверхновые во вселенной идеальны, а разбитые души – мертвые планеты, которые исчезают с небосвода, мерцая остаточным величием.