***
Он оказался посреди пустыни, но стоило только сделать шаг, как картина вокруг поменялась, и свой путь Макото продолжил уже по белому песку пляжа. Еще один шаг – лес, потом город, пустыня, горы, все слишком яркое, ненастоящее. И безлюдное. Даже когда он оказывался на улицах каких-то городов, вокруг было пусто. Наконец Макото остановился. Это не помешало его окружению меняться. Он стоял и смотрел за тем, как вокруг поднимаются и вновь опадают стены, как от его ног растекается океан, который тут же скрывается под слоем красноватого песка. От этого мелькания уже начинали болеть глаза, а в правый висок настойчиво колотилась мигрень. Макото зажмурился и шагнул вперед – ведь он не мог отступить! Он не помнил, зачем ему необходимо постоянно двигаться вперед, но не сомневался, что это очень важно. И Макото продолжал идти. Он остановился только тогда, когда на его пути впервые за долгое время что-то оказалось. Макото врезался головой во что-то твердое, отшатнулся, неловко упав, и, потирая ушибленный лоб, открыл глаза. Он сидел посреди глухого леса. Если оглянуться, позади виднелась небольшая тропинка, по которой, видимо, ходили очень редко. Впереди была пещера – именно в ее низкий свод Макото не вписался. Он поднялся на ноги, наклонился и зашел внутрь. Здесь было тихо и сухо, удивительно сухо для пещеры. Макото преодолел несколько каменистых спусков и подъемов, пока, наконец, не достиг круглой площадки, в центре которой возвышалась кровать. Макото с опаской подошел к ней, на всякий случай потянувшись за мечом. Но кровать была пуста. Макото присел на самый край, рассматривая подушку, еще хранящую очертания чьей-то головы. Он не удержался и взял ее в руки, убедившись, что подушка все еще теплая, разгладил кружевную наволочку – от этого в воздух поднялась волна пыли, почему-то не затхлой и противной, а наоборот, пряной и приятной. Макото невольно вдохнул полной грудью и раскашлялся, – пряность пощекотала ноздри изнутри – а потом очень долго не мог остановиться; чихая и чихая, он потер слезящиеся глаза и вдруг обнаружил, что никакой пещеры вокруг нет. Он то ли задремал, то ли еще что, сидя на стуле у койки Кумин, и не заметил, как наклонился к этой самой койке и уткнулся носом в подушку. Подушка пахла – именно так, как он запомнил, резко, и пряно, и запах навевал мысли о каком-то восточном базаре – и Макото поспешил отодвинуться, чтобы не расчихаться снова, а потом осторожно вытащил из наволочки бархатистый мешочек, который был причиной аромата. К мешочку была привязана крохотная бумажка, и Макото не удержался – развернул ее. «Мы любим Кумин!» – было написано на пряно пахнущей записке. Почерк Тогаши узнать не составило трудов. «Глаз истины присматривает за тобой», – а это явно дописала Таканаши. Макото повертел записку и убрал ее обратно в мешочек с пряностями; аккуратно положил его под подушку Кумин. Интересно, как эти двое пережили то, что Кумин оказалась в больнице? Беспокоились ли они из-за нее? Он хмыкнул, продолжая разглаживать наволочку. Под пальцы случайно попались волосы Кумин, и Макото замер, бережно удерживая самыми кончиками норовившую рассыпаться прядку. Он думал о том, что вот Таканаши и Тогаши могли удрать от печальной реальности в свой воображаемый мир – интересно, делают ли они это до сих пор? – а ему, Ишшики Макото, только и оставалось, что сидеть у постели девушки, которую он любил – кажется, он ее до сих пор любил – и надеяться, что она вдруг проснется. Надеяться было глупо – если за год не проснулась, во что вообще тут можно верить? Макото еще раз поправил подушку и вышел из палаты, поддавшись приступу безысходности. В общежитие возвращаться не хотелось, и он отправился гулять по городу. Самому обычному городу, где не было места ни для каких детских фантазий, но Макото все равно умудрился задуматься на ходу. Мысли вернули его в пещеру с кроватью – но вдруг своды пещеры размазались в пространстве, и Макото оказался на улице. Если это можно было назвать улицей. Серое полотно двигалось под его ногами, а вокруг виднелись причудливой формы дома, которые парили в воздухе. Мимо Макото пролетела стайка девиц – на их спинах он смог разглядеть крылья – да и вообще вокруг было довольно-таки много народа, выглядящего до ужаса странно. Наверное, магические существа именно так и должны были выглядеть – фантазия Макото не уходила дальше нескольких прочитанных книг и фильмов, и теперь предлагала ему погулять по улицам сплава города будущего с городом магии. В проплывающем мимо транспортном средстве – огромном и выпуклом, будто металлический дирижабль – Макото разглядел свое отражение и чуть не слетел с этого движущегося тротуара. Ощупал себя, чтобы убедиться, что все это – плащ, броня, огромный меч за спиной – ему не мерещится. Но одежда никуда не делась. Макото услышал шепот за спиной и обернулся. На него пялилось штук пять ребятишек, не стесняющихся тыкать в его сторону пальцем. – Лыцаль, лыцаль! – донеслось до Макото. Еще раз посмотрел на свое отражение и убедился, что на рыцаря он не тянет – только на «лыцаля», и то в лучшем случае. – Эй, мелюзга! – крикнул он детям, и те напряглись, явно готовые броситься врассыпную в любой момент. – У вас тут случайно нигде нет Спящих красавиц? – За инфолмацию нужно платить! – авторитетно заявил один из детей, видимо, их предводитель, и выразительно щелкнул пальцами, сплюнув через дырку между верхними зубами. Он был до безумия похож на мальчишку из младшей школы, который периодически пытался отнять у Макото деньги. Но сейчас они были совсем в разных весовых категориях, да и Макото, пошарив по карманам, обнаружил у себя кошелек, вытряхнул оттуда несколько монет и помахал ими в воздухе. – Есть покловительница снов, она всегда спит в своей башне, – ребенок махнул рукой в сторону огромного белого шпиля, уходящего куда-то в небеса, метнулся к Макото и в одно мгновение выхватил из его пальцев деньги, а спустя несколько секунд детей и след простыл. Вместе с кошельком. Макото это даже не расстроило – он уже увидел новую цель и теперь знал, куда должен направиться. У подножия башни сидел дракон. – Неужели рыцарь пожаловал! – восхитился он при виде Макото. Голос у дракона был точь-в-точь, как у Нибутани. – Как зовут ту, кто спит в башне? – строго спросил Макото, пытаясь одним тоном дать понять, что ему не до шуток. Дракон разразился смехом, выпуская облачка дыма, остро пахнущие серой, которые быстро рассеивались. – Ее зовут Кумин, и она сновидица, – сообщил он. – Но в башню не пройти, если не назовешь пароль! – А если я не знаю пароль? Кто его придумывает? – можно было бы попробовать использовать с борьбе с драконом меч, не зря же Макото таскал эту железку с собой. – Ты можешь угадать, вы, рыцари, всегда так делаете, – заявил дракон. – О, или можешь попробовать меня победить. Удачи. Дракон поднялся на лапы и расправил крылья, став таким огромным, что полностью заслонил солнечный свет. А потом поток воздуха, поднятый его крылом, снес Макото с ног. Он помотал головой и обнаружил, что лежит на полу в больнице, а над ним с грозным видом нависает Нибутани – самый настоящий дракон. – Ты что, сюда поспать приходишь? – возмущенно спросила она, пнув Макото под ребра. – Ну, чего так смотришь? Макото вздохнул, пытаясь придумать, как бы уйти от рассказа. Нибутани замахнулась. Пришлось уступить, чтобы сохранить свою шкуру более-менее целой. Макото рассказывал про то, как проваливается в мечты – вот даже сейчас, как вчера задумался о каком-то ином измерении, откуда можно вызволить Кумин, так и проходил минимум сутки. Он сходил домой и вернулся в больницу, но сам не заметил этого. – У тебя в голове настоящая каша, – строго сказала Нибутани, когда Макото вывалил на нее все – и про пещеру, куда он не успел, и про башню, куда он еще мог успеть. – Ну хорошо, я думаю, пароль может быть... что-то вроде «Волшебство всегда внутри нас, стоит посмотреть в свое сердце, и ты сможешь все: призывать фей, сражаться с демонами и жрецами, главное, не забыть, что магия никогда не оставит тебя!». – Я не успел записать, – пробормотал Макото. Нибутани почему-то покраснела, шлепнула его по голове блокнотом и заставила уйти.***
Макото вернулся на следующий день и обнаружил, что под подушкой Кумин его ждет листок из блокнота Нибутани с той самой бредовой фразой. И припиской о том, что он, Ишшики, конечно, полный и бесполезный балбес, но вдруг повезет. Макото откинулся на спину стула и прикрыл ресницы – за вечер, ночь и утро он успел уже раз пять пообщаться с драконом-Нибутани и заметить, что за их разговорами все время кто-то подглядывает. Кто-то, кто прячется на самом верху башни – Макото видел, как дергается занавеска. И вот сейчас он cмог, наконец, заставить дракона уйти одной только пафосной речью про волшебство и зайти в башню. На самый верх вела винтовая лестница, взбираться по которой пришлось целую вечность. Макото мужественно преодолевал пролет за пролетом, пока не добрался до огромного зала. Здесь во всех стенах были окна, и солнечный свет заливал площадку. А еще здесь была Кумин. Она сидела на огромной кровати, стоящей в нише – видимо, чтобы спастись от солнечных лучей – и зевала, поправляя огромный ночной колпак, который все время норовил сползти. Макото поклонился. Кумин зевнула. – Я пришел к вам с просьбой, – осторожно начал Макото, пытаясь поймать взгляд Кумин. Но та смотрела куда угодно, только не на него, как будто они все еще учились в школе и Макото пытался привлечь ее внимание. Хоть как-нибудь. Сейчас ведь был крайний случай, когда все средства хороши – и Макото рискнул сделать то, чего никогда бы не сделал раньше. Он подошел к Кумин, положил ладони ей на плечи и несильно сжал. Она вздрогнула и вдруг посмотрела ему прямо в лицо. Кажется, она недоумевала, откуда он вообще тут взялся. – Пожалуйста, послушай меня, – попросил Макото. – Только не засыпай! – Я и не собиралась! – возразила Кумин и сладко зевнула. – Что за просьба? – Вернись со мной, – сказал Макото. – Я победил дракона, я прошел долгий путь и наконец нашел тебя. Теперь ты просто обязана вернуться со мной! – Я не могу оставить свой пост! – Кумин несильно стукнула его по плечу. – Я вижу сны за всех жителей этого города сразу! Если я перестану это делать, они могут увидеть плохой сон и расстроиться! – А если ты не перестанешь это делать, расстроюсь я! И Нибутани расстроится... и Юта с Таканаши, – Макото потянул ее за собой, отступая к лестнице. – Пожалуйста. У него никогда не было особого дара убеждения, но в этом мире Макото мог его использовать, придумав для себя потрясающие ораторские способности. Кумин нужна была ему в реальности – раньше он не замечал, а теперь понял, что она была примерно так же важна, как воздух. – Разве это важно для меня? – спросила Кумин, хмурясь. – Ничего важнее нет, – уверенно заявил Макото, пятясь. – Ты обещаешь, что пойдешь со мной? – Хорошо, – тяжело вздохнула Кумин. – Я пойду с тобой. Макото издал победный клич, вскидывая в воздух кулак. И очухался, когда от резкого движения потерял равновесие и чуть не слетел со стула.***
Он проснулся, а Кумин все еще спала. Она спала и в тот день, когда Макото поговорил с ней в своих мечтах. Она спала на следующий день, и в день, который наступил через неделю. Макото все еще мог попасть в башню сновидицы из Облачного города, но там было пусто. Кумин как будто застряла на дороге. Вместе с этим к Макото пришло и понимание того, насколько бесполезными были все его мечтания. Он осторожно коснулся ее плеча, не решившись тряхнуть, и зажмурился – настолько больно вдруг стало в груди. Будто бы сердце взяло и разорвалось на тысячу кусочков, и теперь энергия от этого болезненного взрыва срочно искала выход. Разносить что-либо в больнице казалось ему кощунственным, и Макото выскочил из здания как можно быстрее. Его всего трясло от жгучей обиды на несправедливость – ведь он нашел Кумин, он освободил ее, она должна была вернуться! Это крутилось в его голове, пока Макото быстрым шагом удалялся от больницы, не замечая ничего вокруг. Он более-менее пришел в себя, отмахав пару километров и оказавшись в парке. Здесь было безлюдно, но Макото все равно постарался забрести как можно глубже, выбрал подходящий фонарный столб и с силой впечатал в него оба кулака. Руки немедленно болезненно заныли, но боли внутри все еще было больше, и Макото продолжал избивать столб, пока мог, пока пальцы еще сжимались в кулаки, пока можно было размахнуться для удара. Холодная хватка на его сердце постепенно отпустила. Макото проморгался – видно было все еще мутно, а попытавшись вытереть лицо, он обнаружил, что любое шевеление пальцами приносит острую боль. Костяшки были разбиты так, что смотреть становилось страшно. Макото уселся на землю, прислонившись спиной к теперь украшенному вмятинами столбу, и посмотрел на свои руки. Взгляд все еще не фокусировался. Макото зажмурился, слизнул текущую по щекам жидкость – то ли кровь, то ли слезы – и ударил столб еще и затылком. Надо же было – в двадцать с лишним словить этот идиотский синдром восьмиклассника. Повестись на обрывки воспоминаний. И на что он надеялся, позволяя себе оторваться от реальности и мечтать о том, что какие-то придуманные победы над несуществующим противником принесут хоть какой-либо эффект? Макото ударил себя по колену. Боль стрельнула вверх по руке, и стало немного легче. – Чертов идиот, – проворчал он, наконец сморгнув последние слезы. В парке становилось холодно – видимо, наступала ночь, а у Макото не было сил подняться и уйти куда-нибудь. Он подтянул колени к груди, устроил на них подбородок и попытался выбросить все мысли из головы. Почти получилось – потом он унюхал въевшийся в одежду за время, проведенное с Кумин, аромат тмина, и мысли немедленно вернулись. Макото думал о том, что ему просто необходимо, чтобы с Кумин все было в порядке. Чтобы она – где бы она ни была и с кем бы ни сражалась – все-таки проснулась. Без присутствия Кумин с миром происходило что-то не то, наверняка в этом была причина, что Макото и сам немного поехал крышей и решил поиграть в рыцаря. Какой из него рыцарь? Неуклюжий, неумный, шумный, да еще и плакса. Настоящий слабак. Кумин была права, когда не замечала его – разве такое пустое место вообще возможно заметить? Макото сердито вытер руки об одежду, потом лицо полой рубашки, и поднялся на ноги. Может быть, ему стоит стать кем-то, на кого можно обратить внимание, и стать вовсе не в мечтах, а наяву? Отправившись домой, Макото попробовал привычно погрузиться в мечты, но тут же заставил себя даже не думать об Облачном городе. Зачем ему воображаемая Кумин, – при мысли о ней сердце все равно болезненно екнуло – если тут есть настоящая? Нужно просто подождать, и однажды она очнется. Обязательно.***
Даже спустя две недели после краха всех его надежд и мечтаний Макото не мог заставить себя пойти в больницу. Ему казалось, что он не имеет права теперь видеть Кумин после того, как заставил ее появляться в этих дурацких мечтах. Его, конечно, тянуло обратно – а вдруг она очнулась, вдруг он в самом деле смог помочь, и сонная принцесса все-таки решилась вернуться в свое обычное тело? Макото позволял себе не больше пяти минут таких размышлений в день. Если он размышлял больше, то не мог устоять и как будто проваливался в свои мечты – теперь уже ненадолго. Пробегался по любимым местам, любовался цветущими сакурами, доходил до замка – и тогда понимал, что опять заигрался. Он ни разу не видел Кумин, ни в мечтах, ни наяву, и не мог перестать скучать. А потом позвонила Нибутани. – Ты идиот! – заорала она вместо приветствия. Макото согласился мысленно и собирался подтвердить вердикт вслух, но Нибутани продолжала кричать на него, и вставить хотя бы слово он не мог. А еще – он не понимал, что сделал не так. Нибутани не спешила объяснять, просто орала в трубку, в красках расписывая, какой же он, Ишшики, полный идиот, кретин безмозглый, как таких земля носит, ведь такая пустая голова должна была уже давно унести тщедушное тельце в космос. Наконец Нибутани перевела дыхание и добавила совершенно спокойным голосом: – Кумин проснулась. Макото выронил телефон. Тот разлетелся на множество деталей, но сейчас Макото было совсем не до того. Пнув батарейку так, что та отлетела в дальний угол, он бросился на улицу. Возвращаться пришлось два раза – сначала переобуться из тапок в кроссовки, потом взять кошелек и с трудом найденные детали телефона. К тому времени, когда Макото все же добрался до больницы, он был готов просить у Нибутани список всех его титулов, подписаться под каждым, сделать принт на футболку и носить с гордостью каждый день – потому что он заслуживал всех тех слов. Нибутани встретила его в гулком холле больницы – Макото ее не заметил ровно до тех пор, пока она не поставила подножку. Он, запнувшись, пролетел еще несколько метров и растянулся на полу. – Мог бы и быстрее, – сердито сказала Нибутани. Макото поднялся на четвереньки и обнаружил, что у него дрожат руки и ноги, так сильно, что очень сложно встать. Нибутани закатила глаза, подхватила его под руку и одним рывком поставила на ноги. – Хотя я вижу, что возлагала на тебя слишком большие и беспочвенные ожидания, – вздохнула она, конвоируя Макото к лифтам. – Ты все такой же бесполезный и надоедливый, Ишшики! И будь моя воля, ты бы и дальше не знал, что Кумин очнулась. Но... – она постучала ногтем по зеркалу, будто лектор, собирающий внимание огромной аудитории, откашлялась и продолжила, – так вот, больным полезны маленькие радости. Это положительно влияет на их энергетику, поддерживает полезные токи кармы и в итоге приводит к более быстрому выздоровлению! Так что ты постарайся, чтобы твое присутствие хорошо на нее подействовало. За последним предложением явственно читалась угроза, и Макото пытался сглотнуть комок в горле и ответить, но не мог найти слова. Ни для Нибутани, ни для Кумин – к своему великому стыду. Бывшая одноклассница втолкнула его в палату и закрыла дверь, оставшись в коридоре. Макото с опаской прошел вперед, подходя к знакомой кровати. Кумин не спала, как ему показалось сначала – она наблюдала за окном. Интересно, хотелось ли ей теперь спать – после того, как она провела столько времени, не приходя в сознание? – Привет, – сказал Макото. Кумин перевела на него взгляд и теперь смотрела непонимающе и очень серьезно. – Ты наверняка не помнишь меня, Кумин-семпай. Если она не могла запомнить его в школе, когда они виделись хотя бы раз в день, а если Макото очень старался, то этих встреч могло и штук пять набраться, то сейчас точно не вспомнит. Хотя Кумин ничего не сказала, а только продолжала внимательно наблюдать за ним, он уже расстроился. – Ишшики, – прошептала она наконец – очень тихо, почти неслышно. Никогда еще собственная фамилия не казалась ему такой интересной. Даже красивой, на удивление звонкой и яркой. Макото невольно расправил плечи и улыбнулся. – Но ты прав, я с трудом помню тебя, – уже более уверенно сказала Кумин, спуская его с небес на землю. От ее взгляда Макото было неуютно, как будто он был подопытной крысой, над которой ученый Кумин – или алхимик Кумин, что было куда проще представить – ставит свои эксперименты. Макото тряхнул головой, прогоняя лишние мысли, и попытался понять, должен ли он извиниться перед ней за то, что она его не помнит, или же этот печальный факт на самом деле в порядке вещей. – Ты просто был совсем обычный, – чуть виновато сказала Кумин и осторожно накрыла ладонью его руку, а Ишшики и сам не заметил, как уже уселся на стул и устроил руки на кровати, настолько был рад видеть настоящую, живую Кумин. Постепенно радость от того, что они разговаривают, что она стоит рядом, такая реальная, пахнущая травами, трет заспанные глаза, сходила на нет – Макото наконец начал слушать, что ему говорят. Он открыл рот, чтобы возразить – ведь он не был обычным, а если и был, то сейчас же поменяется, новую татуировку набьет или еще что, но Кумин дотянулась и запечатала его рот холодной ладонью. Макото был ей благодарен, потому что глупые детские мысли отступили. – Я думала, ты не умеешь мечтать, – добавила Кумин. – Но ты умеешь, Мори... то есть Нибутани мне рассказала. Краска смущения немедленно залила щеки, Макото низко наклонил голову, мысленно проклиная Нибутани с ее длинным языком. И зачем он только ей выболтал? А ведь за помощью обращался! Вот же... трепло! Кумин тихо рассмеялась, спрятала лицо в ладонях, сквозь которые прорывались ее смешки. Макото замер, прикрывая пылающие от смущения уши, наклонился еще ниже, утыкаясь лбом в холодный край кровати. Кумин все еще смеялась, а потом осторожно коснулась его волос. Макото покраснел еще сильнее, замирая от ее легких, почти невесомых прикосновений, и рискнул поднять взгляд. – Спасибо, – сказала Кумин. – Спасибо, Ишшики... а какое у тебя имя? На то, чтобы произнести несколько коротких звуков, его не сразу хватило, но Кумин терпеливо слушала, как он заикается в каждом слоге. А потом она назвала Макото по имени. И это стоило всего – тех лет, которые он ждал, когда она просто посмотрит на него. И той слишком сильной тоски, из-за которой он забыл, что именно вогнало его в депрессию. И той обиды на мир и злости на себя, что оказался слабаком. Он наконец собрался с силами и выдавил из себя: – Так может быть, мы будем встречаться, Кумин? Вот только она уже спала, держась за его руку и улыбаясь.