Нарушая статистику

В выпускном классе Нибутани Шинка берется за свою личную жизнь: странно для старшеклассницы ни с кем не встречаться. Свидания оказываются неожиданно скучными. В кинотеатры приходится ходить только на романтические комедии (почему-то на ужасы и триллеры Шинку не зовут, а сама она предлагать опасается). В кафе после фильма Шинка вынуждена обсуждать то, что только что увидела, хотя она знает, что и ее саму, и ее спутника это тяготит, но это нормально, и потому Шинка старается. Она знает среднестатистическое количество дней, которые можно провести между свиданиями, и знает, что обычно отношения в старшей школе заканчиваются после третьего свидания. Шинка следует статистике, приближая себя к обычности так близко, как только может. За полгода Шинка успевает сходить на свидания с десятком парней из своей школы и еще десятком – из соседних, но так и не может заставить себя сходить на четвертое свидание – потому что на четвертом парни спрашивают, хочет ли она продолжать отношения. Шинка не хочет. На многочисленные «Ох, Нибутани, у тебя такой красивый мальчик!» одноклассниц Шинка с трудом сдерживается, чтобы не ответить – «Забирайте!». Но это было бы ненормально, и Шинка кивает и улыбается. После Золотой недели она решает что-то изменить. Она зовет на свидание одного из тех, с кем уже гуляла, и в этот раз берет дело в свои руки. Они ходят вместе на ужастики – перед мерцающим экраном спутник Шинки хватает ее за руку, а она только покровительственно улыбается. Никаких кафе – прогулки по парку. Перед четвертым свиданием они стоят во дворе школы, и Шинка думает, что не против продолжить. Она пытается вспомнить имя, но в голове пустота, и остается только улыбаться и кивать. Это умиротворяет, и Шинка попутно думает о тысяче домашних дел, которые ждут ее сегодня вечером, поэтому ей остается только хлопать ресницами, когда монолог заканчивается и ее вроде как молодой человек наклоняется к ней и целует. Шинка уверена в своей технике поцелуев, но от неожиданности она теряется и только и может, что хлопать ресницами. Поцелуй – вещь приятная, но обязывающая, поэтому Шинка высчитывает про себя верное количество секунд и мягко отстраняется, снова улыбаясь. Она собирается попросить проводить ее до дома – но за спиной в этот момент проносится кто-то, ревущий навзрыд. Обернувшись, Шинка видит только копну светлых волос. Слова вылетают из ее головы. Шинка срывается с места. Она догоняет Декомори на станции. Та уже не ревет – сидит на скамейке, так прямо, будто проглотила спицу, и иногда тяжко вздыхает. Взгляд покрасневших глаз направлен в иное измерение, мимо Шинки – даже после того, как она встает прямо перед Декомори. Когда приезжает электричка, Декомори встает и идет к ней, аккуратно обойдя Шинку. Той ничего не остается, кроме как двинуться следом – а потом выйти следом. Декомори все еще не обращает на нее внимания, хотя Шинка видит, что иногда ее губы шевелятся. Они поднимаются в крошечную квартирку, где Декомори пробует захлопнуть дверь раньше, чем Шинка успеет зайти. Той приходится рвануться вперед. – Что случилось? – спрашивает Шинка. Декомори смотрит на нее неотрывно. Тонкие губы дрожат. Ресницы снова намокают. – Ненавижу тебя, ненавижу, ненавижу! – кричит Декомори, размазывая по лицу слезы. – Тихо, – Шинке приходится трясти ее за плечи, пытаясь привести в чувство, и Декомори послушно трясется, будто кукла. – Я знаю! Но почему именно сегодня? Она тащит упирающуюся Декомори в ванну, но по пути замирает – потому что в комнате, служащей и гостиной, и спальней одновременно, со всех стен смотрит Шинка. Именно Шинка – ни одной фотографии Мори Саммер. Декомори вырывается из ее ослабевших рук и в два прыжка скрывается в ванной. Там шумит вода, а замок явственно щелкнул, поэтому Шинка не рвется проверить, что еще происходит. Она идет смотреть фотографии. Иногда на них встречаются ее неудачные попытки завязать личную жизнь нормальной девушки. В лица парней воткнуты иголки. – Зачем ты пришла?! – спрашивает Декомори, незаметно подкравшаяся со спины. Она больше не плачет – хотя сейчас не видно было бы слез, Декомори мокрая, как мышь, будто залезла под воду прямо в форме и туфлях. – Иди к этому своему! Не смей быть рядом со мной! Ты фальшивка, ненастоящая, лживая! Она задыхается, прячет лицо в ладонях и отворачивается – Шинка ловит этот момент, чтобы обнять Декомори, наплевав на форму. – Тебе-то какое дело? – вздыхает она. Декомори замирает, только мелко подрагивает, а потом вдруг бросается вперед. Шинка валится на пол, больно приложившись спиной, и что-то холодное прижимается к ее губам. Она не сразу может понять, что это холодное и дрожащее – губы Декомори. Шинка закрывает глаза от стрельнувших глубоко внутри желания обогреть и жалости, и обнимает Декомори, целуя ее – та тут же напрягается, пытается освободиться, но Шинка держит крепко. Она целовалась множество раз, чтобы отработать обычные для старшеклассницы навыки, но ничего из этого не может пригодиться сейчас, когда напротив Шинки маленькая замерзшая Декомори с солеными губами. Шинка целует ее до тех пор, пока ее губы не становятся теплыми. К тому времени они обе уже мокрые, и избавиться от одежды – первое, что приходит на ум. Шинка расстегивает блузку на Декомори и с веселым изумлением понимает, что всего-то час назад она убежала от своей нормальности, чтобы выяснить, почему самый раздражающий на свете человек заливается слезами. Шинка открывает рот, но Декомори качает головой и прикладывает палец к губам, и они обе продолжают молчать. Декомори стаскивает с себя рубашку, и Шинка обнимает ее, нащупывая застежку лифчика на спине. Она думает, что Декомори сейчас смутится – но та только вздыхает и ерзает, даже когда Шинка сжимает в ладонях ее маленькую грудь, касается нежных сосков, трет их, стараясь согреть все еще прохладную кожу. Декомори снова начинает дрожать, на этот раз уже не тихо – с легкими вздохами, переходящими в тихие стоны, такие, что по спине Шинки пробегает дрожь от этих звуков. Дрожащие пальцы Декомори возятся с пуговицами на ее рубашке, но справляются быстро. Шинка вспоминает, как утром выбрала белье с застежкой впереди, и теперь краснеет – потому что Декомори наверняка подумает, что это для того парня. Как же его? – Шинка не успевает думать, когда Декомори вдруг наклоняется вперед, и кусает ее грудь сквозь кружево лифчика. Это больно, и Шинка вскрикивает, пытается отпихнуть ее, но Декомори с неожиданной силой хватает ее за руки, сдвигает бюстгальтер и припадает губами, и лижет, и снова кусает, но на этот раз более бережно, и Шинка уже не может контролировать свое тело. Она выгибается, вырывает свои руки и прижимает голову Декомори к себе, дрожа от удовольствия. Ноги невольно разъезжаются в стороны. Декомори замирает – несколько секунд, после которых она встает и раздевается полностью. Шинка тоже стягивает с себя остатки одежды, замечая, что руки трясутся. Декомори стоит напротив, на солнечном пятне, и ее трясет всю. Шинка возвращает ей пристальный взгляд – ведь она очень красивая, Шинке нравится смотреть на нее; а потом она решает, что не согласна просто смотреть. Светлые тонкие волоски на лобке так и притягивают взгляд, Шинка приглаживает их ладонью – Декомори хватает ее за запястье, подается вперед, сжимая руку Шинки влажными бедрами, и протяжно стонет. – Хорошо, хорошо, – шепчет Шинка, проворачивая ладонь, зажмуривается, чтобы лучше чувствовать, осторожно ощупывая Декомори, изучая чужое тело, которое крупно вздрагивает от ее действий. Шинка не может удержаться и опускает руку себе между ног, продолжая гладить Декомори, и оказывается: так сложно уследить за обеими руками – особенно когда Декомори кричит и падает на колени, лбом уткнувшись в плечо Шинки, и она от неожиданности дергает рукой, слишком сильно и слишком приятно – по промежности разливается тепло, тело перетряхивает волной удовольствия, и она не уверена, что сама удержалась от крика. Она первая приходит в себя, хотя испытанное удовольствие и в подметки не годится тому, которое Шинка могла доставить себе сама. Вытирает чьей-то влажной рубашкой себя, потом Декомори – и та наконец приходит в себя. Отпихивает руки Шинки, отодвигается, плюхнувшись на пол чуть поодаль. – Уходи, – говорит Декомори. – Уходи! Шинка слишком опустошена, чтобы спорить – но и уходить она не собирается, не сейчас. Она просто валится на чужую кровать, добравшись до нее. Придвигается к стенке, обнимая подушку, пахнущую Декомори. – Давай спать, – миролюбиво предлагает Шинка, зевая. Она ждет, что сейчас Декомори снова взорвется, но довольно долго все было тихо, а потом кровать едва слышно скрипит. Спину греет чужим теплом, шею опаляет чужим дыханием. Под прикрытыми веками Шинка видит, как корабль с надписью «Нормальность» отчаливает от пирса, а ей почему-то не хочется уплыть вместе с ним.