Если, по-твоему, человек тебя не любит, то вполне возможно, что он любит тебя по-своему. Константин Мелихан
Перехватить руку в замахе и посмотреть пристально в глаза. Или изобразить смертельно раненого, если уж не успел. Поймать момент, когда он замрёт на секунду, осознав, что только что сделал или собирался сделать, и крепко обнять. Нашёптывать всякие успокоительные глупости, чуть касаясь губами уха, гладить его спину и плечи, чувствуя, как постепенно спадает его напряжение. Ощутив ответное объятие, ждать, затаив дыхание, что он сделает дальше — шепнёт «спасибо» и, благодарно коснувшись лбом моей щеки, отстранится, или напротив, прижмётся всем телом и потянется за поцелуем. А может, набраться наглости и прикусить мочку, с замиранием сердца ожидая реакции. Услышать смущённое «Ну ты ненасытный! Не сейчас» — и отпустить с лёгким сожалением, или, если повезёт, прильнуть к шее, доверчиво подставленной моим жадным губам. И целовать, целовать, целовать, целовать, ощущая его и своё ускоряющееся сердцебиение… Поднимаю глаза и чуть было не проливаю воду мимо кофеварки. Как же красив мой любимый! Красив той неяркой спокойной мужской красотой, которая так мне нравится. Ну не люблю я манерных смазливых красавчиков! Иначе давно бы закрутил с Хирото-куном, он-то с первого дня знакомства подбивал ко мне клинья. И жил бы себе тихо-спокойно, без нервотрёпки и синяков, учился бы потихоньку, подрабатывал в баре со своим парнем, регулярно занимался бы с ним сексом, и знать не знал, как зовут лучшего психиатра в Нагое и где находится его клиника… Что за глупости лезут в голову? Только что я держал в своих объятиях лучшего в мире мужчину. Моё строптивое, колючее, обожаемое счастье. Счастье, едва не погибшее по моей вине. Хвала духам, всё позади, он снова с нами, почти прежний. Чуть спокойнее, чуть терпимее, чуть более бледный и худой, чем раньше, со шрамами, скрытыми под рукавами и в душе. Но он по-прежнему всё тот же демон Тацуми, и некоторые лентяи в его лаборатории, которые, как мне говорили, слегка распустились за время отсутствия руководителя, почувствовали это на своей шкуре! Как я когда-то хотел, чтобы он изменился! Не понимая, что полюбил его именно такого — резкого, прямолинейного, несдержанного и порой грубого, скорого на расправу и скупого на проявление добрых чувств. Я восхищался его заботой о семье и не замечал того, что эта забота распространяется и на меня в той же мере, пусть и в свойственном ему стиле «рабского надсмотрщика». Я был настолько слеп, что не видел, как он переживает из-за меня, как он меняет себя — ради меня. Не так-то это просто, и быстро сделать такое невозможно, брат ведь об этом мне говорил. А я всё подталкивал семпая, давил на него, вынудил признаться семье. Заставил сказать мне те слова, забывая, что одни слова мало значат. Сто человек, громогласно пообещав перевернуть весь мир ради любви, не шевельнут и пальцем, а семпай молча перевернул, переломал самого себя. Да если бы пару лет назад мне сказали, что этот Мистер Гомофоб когда-нибудь меня сам поцелует, что у этой ледышки всё тело — сплошная эрогенная зона, что он способен заводиться с пол-оборота, с одного поцелуя, я бы точно знал, что надо мной просто-напросто издеваются. Но только что мы любили друг друга, и это ни в малейшей степени не было насилием или принуждением, и инициатором сегодня был он. И пусть наш секс теперь бывает похож на первые опыты подростков, я ни за что на свете не променяю пока ещё робкие и неумелые прикосновения моего так мило смущающегося и краснеющего любимого на уверенные техничные ласки бывалого секс-друга… Стоп-стоп, Моринага, мы ещё сегодня должны навестить Мацуду-сан! Если продолжишь в том же духе, твоего ненаглядного и до спальни придётся на руках нести, не то что идти с ним в гости. Полулежит на диване, закинув руку за голову, согнув в колене одну стройную ногу и вытянув другую. Светлые волосы, отброшенные вверх, веером раскинулись на подушке, не сразу и разглядишь, что наполовину седые — а ему ведь нет и тридцати! По контрасту с тёмной обивкой дивана его кожа кажется белым мрамором. Она от природы намного светлей моей, а сейчас ещё не сошла болезненная бледность. И опять без очков! Зрение его сильно упало, очки пришлось заказать новые, но семпай их не любит, хотя без «вторых глаз» почти совсем беспомощен и беззащитен. Мне больно видеть его таким, ведь раньше… нет, обычно он стремится держать всё под неусыпным контролем, и поэтому я кое-что придумал. Сейчас, правда, иной случай, он просто расслаблен и отдыхает, взгляд красивых светло-карих глаз мягок и задумчив. Просто прекрасный принц из сказки, каким-то чудом оказавшийся у меня на диване! Я хочу сохранить этот момент! Но как? Семпай терпеть не может фотографироваться и норовит улизнуть даже с общих официальных съёмок, а уж сейчас и подавно не позволит. Кажется, придумал. На моём телефоне неплохая камера, единственное, что более-менее прилично в этом агрегате. Может, как-нибудь невзначай, сделав вид, что набираю эсэмэску? Надо попробовать, пока любимый ещё витает в облаках… Пока фыркает кофеварка, отлучаюсь ненадолго. Накрываю на стол, уже полностью приведя себя в порядок, любимый останавливает меня жестом, ему опять только кофе. — Соичи-сан, съешьте хоть один онигири! Вот, возьмите с лососем. — Сказал же, не хочу! Отстань, хватит меня пичкать! Один кофе! Тушит окурок и протягивает мне пепельницу, меняю её на кружку. Глядит виновато, будто извиняясь за резкость. Не знаю, радоваться ли, что он становится прежним, или огорчаться отсутствием у него аппетита. Но по моему лицу он это не прочтёт, тем более без очков, и по голосу не услышит, я теперь настоящий актёр! Улыбаюсь беззаботно: — Наверное, вы правы. Если будете плохо кушать у Мацуды-сан, она подумает, что вы нездоровы, поэтому не стоит сейчас наедаться, раз не голодны. А я вот словно сутки не ел. Сажусь за стол на его место, рядом с диваном. Конечно, я бы мог перекусить и за кухонной стойкой, но хочу быть поближе к любимому. Жую, изредка поглядывая на него. Сейчас он такой спокойный и мирный, просто загляденье. Ну кто бы мог подумать, что этот дивный томный красавец ещё час назад сотрясал стены отборнейшим матом и едва не проломил мне голову вот этой самой пепельницей, едва лишь я заикнулся, что не хочу ехать в командировку и оставлять его одного? Я так обрадовался, увидев его прежнего, что совсем потерял бдительность. И как он узнал раньше меня? Вообще не хотел ему подробности рассказывать, мол, предложили командировку, я отказался. Была бы ещё рядовая поездка, так нет ведь! Ехать должен был кто-то из руководства, но, как назло, шеф слёг от переутомления, один его зам просто не занимался этой темой, а другой работает всего лишь вторую неделю. Ошима-семпай не может бросить другие дела, и из тех, кто в курсе вопроса, остаюсь лишь я. И оплату обещают поистине царскую, как раз бы набралась нужная сумма на операцию! Я начал продавать ценные вещи, что у меня были, ещё тогда, когда семпай был болен. Лучший психиатр недёшево стоит, а кошелёк Тацуми не бездонный, надо же ещё и Канако-чан доучить. Эти месяцы я жил в режиме жесточайшей экономии, которая, конечно же, касалась только меня. Я даже продал шикарные кроссовки, которые любимый подарил мне на день рождения, хотя я и просил его ничего мне не покупать. Хорошо, что я ни разу так и не надел их, сначала жалел, потом стало не до пробежек. Услышав предложенную сумму, я был готов придушить сам себя — ну разве станет кто-то покупать подарок ценой больше собственной месячной зарплаты человеку, к которому равнодушен! И где только семпай нашёл такую круть, да ещё и моего размера, с его-то вечной занятостью!.. Теперь вот пришлось ему врать, что кроссовки забыл в раздевалке, что телевизор сломался так, что проще новый купить, чем чинить, да и вообще, смотреть его некогда, зачем он нужен… К счастью, всё наладилось, и у меня ещё осталась некоторая сумма, которую я понемногу пополняю. Сейчас у меня другая цель — откорректировать зрение семпаю. Мы обсуждали это с Курокавой-саном, ведь он вникал во все тонкости, когда делали такую операцию Томоэ-куну. Конечно, эта идея будет принята в штыки, как и всегда. Но когда у меня будет необходимая сумма, мы все вместе что-нибудь придумаем. Сзади шевеление, на моё плечо легко, будто невзначай, ложится рука. Милый! Сейчас главное — не оборачиваться, не подавать виду, что заметил. Смутится, разозлится, может накричать, и сам же потом обидится. Такой вот он у меня, ужасно застенчив, когда дело касается проявления нежных чувств. Но он старается, очень старается, и дело потихоньку идёт на лад, гораздо легче теперь, когда я не давлю на него. Кончиками пальцев касается шеи. Щекотно! Я же могу подавиться! Быстро проглатываю откушенный кусок и не выдерживаю, хихикаю. Меня тут же настигает кара — сильно дёргает за ухо и ворчливо подгоняет: — Давай жуй быстрей, троглодит вечноголодный! Лопаешь всегда как сумоист, и куда всё девается? Ага, быстрей, а кто, спрашивается, меня отвлекает? — Как куда? Перерабатывается в мысленную энергию. Я ведь очень умный! Я даже знаю, что кому-то уже пора вставать и одеваться, иначе мы сегодня так и не доедем до дома Мацуды-сан! С лёгким вздохом спускает ноги на пол за моей спиной, садится. И вдруг обнимает меня и притягивает к себе! Э-э-это на самом деле? Я не сплю? Замираю, прислонившись спиной к сиденью дивана меж его ног, а затылком ткнувшись куда-то ему в ключицу. Сердце сбивается с такта и дёргается в каком-то непонятном ритме. Проводит подбородком по волосам. — Тецухиро… Сердечная мышца бьёт бешеную чечётку, мысли бестолково мечутся. Он пока редко зовёт меня по имени, ещё не привык, как и я, впрочем. И ещё реже обнимает меня первым, очень редко, это в первый раз. И как объяснить совпадение таких редкостей? Может, я потихоньку сходил с ума, сам того не замечая, и теперь вот… Или он сейчас хочет меня задобрить, а потом как скажет что-нибудь такое, от чего будет впору удавиться… А вдруг… вдруг он опять обнимает не меня, а своё видение… Охватившую было меня панику гасит его спокойный тихий голос. Таким тоном раньше, когда я работал под его началом, он ставил мне задачи на день. — Ты обязательно должен поехать в эту командировку. Это тот шанс, что выпадает, быть может, раз в жизни. Твой Ошима вон локти кусает, что не может вырваться, а ты, олух, вздумал отказываться! Не смей даже заикаться об отказе, слышишь! А за меня не беспокойся, всё будет в порядке, я теперь учёный. Оставишь мне телефон этого доктора, профессора как-там-его-звать, я обещаю позвонить ему, если будут какие-то проблемы. Но я уверен, что это не понадобится. Мне предстоит такие завалы после этих бестолочей разгребать! Хотя сейчас будет немного полегче, пока меня не было, взяли нового парня, толковый такой, на удивленье, и на тебя чем-то похож… Что-о-о?! Видимо что-то почувствовав, успокаивающе похлопывает меня по руке, хмыкает: — Да шучу я, шучу! Ишь, задёргался, ревнивец! И когда поймёшь наконец, что работа — это работа, а ты — это ты? В горле застрял комок, на глаза наворачиваются слёзы. Какой он всё-таки!.. Машинально потирая левое запястье, оно сильнее пострадало, ещё счастье, что не задеты сухожилия, переводит тему: — И денег, опять же, неплохо подзаработаешь, когда ещё так повезёт. Глядишь, и хватит на твою мечту. На что хоть копишь, кстати? Поделился бы, а то обидно как-то… И подай очки, правда пора собираться. Заметил, догадался! Ничего-то от него не скроешь! С трудом сглотнув, выдавливаю хриплым шёпотом, голос совсем пропал с перепугу: — Я коплю на… Я хочу, чтобы вы в них больше не нуждались! Его руки напрягаются, я успеваю испугаться — сейчас задушит ведь, рассердился, как тогда! Но это длится лишь малое мгновенье, он лишь ошеломлённо спрашивает: — Без очков? Как Томоэ? А получится? Он что, никогда над этим не задумывался?! Начинаю было объяснять, что получится, я всё узнавал, даже посылал результаты последнего обследования, но тут спохватываюсь, что мы слишком засиделись. Растерянно и покладисто соглашается, идёт одеваться… Вытираю вымытую посуду, когда семпай появляется одетый и причёсанный. — Всё-таки я умней тебя! Я даже знаю, по чьей вине мы так задержались! Опять я кругом виноват! Но я согласен, лишь бы почаще видеть его в таком настроении! Хотя я вовсе не планировал эту задержку. Он это сам! Я всего-навсего его поцеловал… Ну, вообще-то, крепко. И не один раз. Если совсем честно — не только в губы. Но это и всё, правда-правда! Дальше он сам… Отвешивает мне символический щелбан и, довольный, выходит в прихожую. Вот обязательно ему нужно оставить за собой последнее слово! Но самое последнее всё равно будет моим. Я тихо-тихо поцелую его спящего и скажу одними губами: «Спокойной ночи, Соичи-сан. Я люблю Вас!»***
— Расскажите что-нибудь ещё… — звук изменяется, отдаляется, слышен стук, ты включил громкую связь и положил телефон. Что же тебе рассказать, чучело? Тебе ведь не рассказ нужен, а мой голос. Бессвязно размышляю вслух о последнем неудавшемся эксперименте, отведя динамик подальше от уха, чтобы не слышать твоих бессмысленных односложных реплик и участившегося дыхания. Ты в месячной командировке, и до окончания срока ещё целая неделя. Когда ты сотворил такое в первый раз, вернее, когда до меня впервые дошло, что ты сотворил, я взбесился, наорал на тебя и отключил телефон. Ярости моей хватило на полпачки торопливо выкуренных сигарет. В конце-то концов, ты же не виноват в том, что такой озабоченный придурок и что зациклило тебя именно на мне! Лучше уж так, чем неизвестно где неизвестно с кем, я хоть за это был бы спокоен. От меня же не убудет! Дрожащими руками включая телефон, проклиная себя за несдержанность, больше всего на свете боялся увидеть какое-нибудь глупое прощальное послание. А вдруг ты опять?.. Отсюда я не успею! Сообщение было. Хвала духам, не прощальное. «Простите меня, пожалуйста, я опять рассердил Вас. Это больше не повторится, обещаю! Просто я очень-очень по вам скучаю. Хочу в эту субботу отпроситься и приехать». У меня отлегло от сердца. Позвонил — ты сразу же ответил, будто ждал с телефоном в руках, — и устроил тебе радостный нагоняй за такое вопиющее нарушение трудовой дисциплины. Ты молча всё выслушал, а потом тихо спросил: — Так вы не против? Тогда расскажите мне что-нибудь… И вот теперь, кажется, я начинаю тебя понимать… — Соичи-сан, семпай! Вы меня слышите? — твой тревожный голос выдёргивает меня из океана мыслей, оказывается, ты уже не в первый раз окликаешь меня. — Да слышу, чего разорался? — Фу-ух! Я уж думал, что-то со связью. Соичи-сан, а вы не пробовали немного изменить условия? Скажем, если на предпоследней стадии… — дыхание ещё сбито, но ты толково и связно начинаешь излагать свои предположения. Недоверчиво слушаю, потом хватаю карандаш и начинаю лихорадочно записывать. А ведь может получиться! Какой же ты у меня молодец! Как мне иногда жаль, что ты больше не мой ассистент, как же мне подчас не хватает тебя в лаборатории… Нет, не так. Мне всегда не хватает тебя в лаборатории. Опять не то. Мне не хватает тебя. Да. И я тоже скучаю. Выпаливаю в трубку: — Возвращайся скорее! — и отключаюсь. Ты ведь поймёшь, почувствуешь, что я хотел сказать? Надеюсь, что да. У меня странное ощущение, будто я чувствую тебя на расстоянии. Ты сейчас смотришь на фотографию, что сделал в последний выходной перед отъездом. Думал, не догадаюсь? И почему у меня нет ни одной твоей? Хотя, что это я, одна как раз есть. Ты на ней такой счастливый! Тогда ты так радовался, что я открыл наши отношения семье, надеялся, что я не остановлюсь на этом. А я? Я растоптал твои надежды, я опять испугался и спрятал голову в песок, малодушно выжидая, что всё устроится как-нибудь само собой. Ты потом много раз приглашал меня куда-нибудь сходить, но то празднование твоего дня рождения было единственным нашим «мероприятием». Ты поистине по-ангельски молча ждал и надеялся, а я всё продолжал испытывать твоё терпение, как будто можно закручивать пружину до бесконечности! Но даже ангельскому терпению есть конец! И пружина лопнула… Я чуть было не убил тебя твоими же руками. Тогда обошлось, я успел вовремя. И сам чуть не умер от страха за тебя. Сейчас ты твердишь, что счастлив видеть меня таким, каков я есть, счастлив, что я стараюсь, иду навстречу шаг за шагом, и похоже, это действительно так. Ты перестал на меня давить, но теперь мне кажется, что я делаю слишком маленькие шаги. Решено! Мы отпразднуем окончание этой командировки в этом твоём баре. И я опять разрешу тебе взять меня за руку на людях. Но не больше, иначе это будет уже слишком! Слишком неприлично, я имею в виду. Совершенно неприлично для хорошо воспитанного человека, даже в подобном заведении! Вряд ли они опять выключат весь свет… Да. Вот так. Так я тебе и объясню. Только скорее приезжай! Закрываю глаза и представляю, что ты уже вернулся, ты рядом, мой Тецухиро. Твой голос, твоё тепло, твои руки и губы… Арт: https://pp.vk.me/c621531/v621531527/13693/2ssEoacI5KE.jpg