Акварель

Тишина. В комнате очень тихо — это первое, что он замечает, открыв глаза. Шум улиц не проникает сюда, а птицы, кажется, решили не тревожить футболистов перед таким важным матчем. В постели он один. Быстрый взгляд на часы показывает, что он опять проснулся на пять минут раньше, чем следовало. Как всегда. Он переворачивается на живот, утыкаясь лицом в подушку. Едва заметный, но такой знакомый аромат — какой-то шампунь, что ли, или что-то в этом роде, и он улыбается, чувствуя, как отпускает напряжение, которого он и не замечал, пока оно не ушло. Кажется, он уже готов был поверить, что эта ночь просто приснилась. Он усмехается. Конечно, легче поверить в то, что его воображение начало играть с ним в такие игры, чем в то, что, проснувшись среди ночи, он обнаружил Юргена в своей постели… Усмешка снова превращается в улыбку. В тишине раздаётся трель телефонного звонка. Он протягивает руку и приподнимает трубку, тут же бросая её обратно на рычаг. Надо вставать. Лучи утреннего солнца освещают кроны деревьев за окном. Балконная дверь открыта настежь, но в комнате тепло. На улице жарко и почти нет ветра. Он подходит к окну. Взгляд скользит по ажурным узорам тюля, по невысокой перегородке, разделяющей балконы, по цветам на клумбе перед соседним корпусом… Мысли заняты тем, что происходило ночью. Руки, скользящие по его плечам с такой непривычной осторожностью. Его имя, произнесённое тихим шёпотом. Поцелуй — просто соприкосновение губ. Юрген, засыпающий в его объятиях. Негромкий стук балконной двери. Он оборачивается, чтобы ещё раз взглянуть на кровать, на смятые простыни. Часы всё так же тикают на тумбочке около кровати. Нью-Йорк — лучший город на Земле. Бодо Илльгнер ловит его за руку при входе в ресторан. — Едем завтра играть в гольф? — Выиграй матч сначала, — он оглядывается по сторонам, пытаясь отыскать среди сидящих за столиками единственного человека, который интересует его сейчас. — У болгар-то? Да запросто, было бы кого обыгрывать! Так я говорю, Анди? Анди Мёллер кивает, улыбаясь. — Сделаем их одной левой, а завтра поедем играть в гольф. Вот он, сидит за столиком в углу вместе с Фёллером. Про еду они забыли, разговаривают о чём-то таком важном, что при очередном жесте Руди чашка с кофе едва не летит на пол. Так увлечены друг другом, что не замечают никого вокруг. — Эй, Лотар, твой прогноз на сегодняшний счёт? — Баслер старательно записывает что-то на салфетке. — Народ в основном ставит на три-ноль. — У вас тут что, букмекерская контора? — Ещё не хватало! — Марио выглядит действительно возмущённым. — Мы же не на деньги тут играем! — Мы на желания, — подхватывает Томас Бертольд под общий хохот. Он пожимает плечами, пробираясь к столику, за которым сидит Анди Бреме. Юрген на мгновение отрывается от своего собеседника, поворачиваясь к нему. У него голубые глаза. Такого же удивительно голубого цвета, как летнее небо над Нью-Йорком. Он улыбается едва заметно, какой-то радостной, светлой улыбкой, и смотрит прямо на него. Юрген улыбается только ему. Он отвечает улыбкой и кивком. Обычное утреннее приветствие, которым обменялись партнёры по команде. А если кому-то и покажется странным, что Лотар Маттеус принимается за свой завтрак с таким счастливым выражением лица… Может быть, это просто потому, что сегодня такой ясный и солнечный день. Перехватывая мяч, он уже знает, кому сделает передачу. Обманное движение, чтобы уйти от соперника, отдать пас… Слишком сильно. Руди даже не пытается догнать мяч, улетающий за ворота. — Внимательнее, Лотар! — резкий окрик Фогтса. Он пожимает плечами, не отвечая. Такая реакция всегда выводит тренера из себя. Над тренировочным полем разносится смех. Лёгкий ветерок взъерошивает волосы. Небо над Нью-Йорком чистое и какое-то бездонное, бесконечное. И голубое, как глаза Юргена. — Лотар, отдай пас! — смеётся Хесслер, смещаясь вправо. — Не отдам, — он жонглирует мячом, подкидывая его коленом, и наблюдает за остальными. — Отдай! — Не отдам. — Отдай! Икке подбегает совсем близко, но он в последний момент успевает перебросить мяч Анди Мёллеру. Анди показывает Томасу язык и устремляется к воротам. Громкий свисток останавливает игру. Тренер нервничает, это слишком заметно. Как будто Берти боится предстоящего матча. А игра всего-то лишь с болгарами. Юрген слегка запрокидывает голову, поднося к губам бутылку с водой. Он застывает, любуясь этой тонкой шеей, и золотыми волосами, и светлой кожей. Позволяет себе смотреть, не заботясь о том, что Юрген заметит его взгляд. Юрген замечает. Их взгляды встречаются. Улыбаясь, Юрген медленно проводит языком по верхней губе, слизывая блестящие на солнце капли. Жест настолько двусмысленный, что он чувствует, как возбуждение охватывает тело. Ещё не хватало — прямо во время тренировки… Он не в силах отвести глаз. Как из-под земли возникает Руди Фёллер, по-хозяйски обнимает Юргена за плечи. Тот моментально поворачивается к своему партнёру, смеясь над какой-то его фразой. И не делает ни малейшей попытки высвободиться из объятий Руди. А кофе всё-таки слишком сладкий. Он делает ещё один глоток и ставит чашку на стол. Сидящий рядом Анди с выражением полного довольства жизнью на лице доедает, кажется, уже десятое печенье. — Так что, три-ноль или четыре-ноль? — Марио снова вытащил откуда-то свою салфетку и продолжает принимать ставки. — Три, и два забью я, — смеётся Ульф Кирстен, откидываясь на спинку стула. — Ты же не в основном составе? — пытается урезонить его Анди. — На замену выйду, два забью, три-ноль выиграем. Сидящие в углу Бухвальд с Хесслером внезапно начинают горланить «Far Away In America». Судя по истерическому хохоту Калле Ридле, это была провокация с его стороны. — Кончайте орать эту похабщину! Всё равно слов не помните, — стонет Марио. — Лучше говорите свой прогноз, и быстро. — That’s the way it’s gonna be, три-ноль мы выиграем, if you stay, you’ll be making friends in America… — Гвидо, похоже, получает невероятное удовольствие, распевая во весь голос песню на языке, которого он толком не знает. Марио делает очередную запись. — Хорошо бы побольше серьёзности, — негромко замечает Райнер Бонхофф. — Мы пока ещё не выиграли этот матч. Марио поворачивается к тренеру и согласно кивает. — Хорошо, три-один в нашу пользу. Для серьёзности! Новый взрыв хохота. Он ловит на себе осуждающий взгляд Райнера. Быть может, ему и правда следует вмешаться на правах капитана команды, призвать всех к порядку, до матча всего несколько часов… Пусть тренеры разбираются сами. Он подходит к дивану, на котором расположилась парочка форвардов. — Юрген, Берти просил тебя подойти к нему через полчаса, он хотел с тобой поговорить, о чём, не знаю. На губах Юргена опять играет эта едва заметная улыбка. — Хорошо. И тут же отворачивается, продолжая прерванный разговор. Автобус в сопровождении кортежа мотоциклистов медленно движется по улицам Нью-Йорка. — Так всё-таки три-ноль или четыре-ноль? — громко спрашивает Марио. Ответом ему служит нервный смех. — Сошлись вроде на три-один? — голос Мёллера звучит вовсе не так беззаботно, как ему хотелось бы. Кажется, что волнение тренера постепенно передаётся игрокам. Игра не должна вызвать никаких затруднений. Действующие чемпионы мира, один из сильнейших составов, которые когда-либо выставляла Германия — против болгар, команды техничной, но не слишком опытной… Три-ноль. В крайнем случае — три-один. А чем ближе они к стадиону, тем сильнее ощущается нервное напряжение. Это четвертьфинал. Это чемпионат Мира. Бреме просит шофёра выключить музыку. В салоне автобуса повисает тишина. Они выходят молча, но с улыбками на лицах — фотокамеры запечатлеют спокойных и уверенных в себе профессионалов, не сомневающихся в очередной победе. Тренеры идут впереди. Игроки построились парами. Как в школе. Юрген с Руди держатся за руки. Они почти сталкиваются, заходя в раздевалку. Их взгляды встречаются лишь на мгновение, на лице Юргена полная отрешённость. Так бывает со многими. Большинство футболистов перед матчем не думают ни о чём, кроме того, что будет происходить на поле через несколько минут. Глаза Юргена сейчас серые. Такого же цвета, как стены стадиона. Кажется, что Юрген его не замечает. Первые звуки гимна. Немецкие болельщики поют вместе с ними. Ветер развевает чёрно-ало-золотые флаги на трибунах. На скамейке запасных пустует одно место. Резервисты стоят так, чтобы это не слишком бросалось в глаза. Он вспоминает прошедшую ночь. Не об этом должен думать сейчас капитан сборной Германии. Слова «Песни немцев» срываются с губ сами собой, они настолько знакомы, что он мог бы спеть их даже во сне. Он вспоминает биение пульса под его губами. Выражение лица любовника в момент оргазма. Его улыбку. Мгновение, когда их пальцы переплелись. Последние аккорды мелодии тонут в овациях. Он думает о ночи, которая скоро наступит. Может быть, Юрген снова придёт. Пусть даже снова через балкон — как хорошо, что он не запер балконную дверь вчера — и поздно ночью. Может быть, они снова будут лежать, обнявшись, и Юрген снова будет смеяться этим тихим радостным смехом. Матч вот-вот начнётся. Они стоят слишком далеко друг от друга. Ему хочется, чтобы Юрген посмотрел на него. Юрген, не отрываясь, смотрит на трибуны. Берти быстро двигает магниты по доске. Его движения слишком суетливы. Блюдо с бананами уже опустело. Яблоки сегодня не в чести. Все жадно пьют воду. — Не в обиду никому будь сказано, но у вас всё меньше времени, чтобы организовать обещанные три-ноль. Я завтра кукарекать из-за ворот не собираюсь, — возмущается Штрунц. — Сам выходи и забивай, — огрызается Икке. Бодо Илльгнер старательно перешнуровывает бутсы. — А нападающие у нас на что? — не унимается Томас. Руди и Юрген стоят у самого выхода из раздевалки. Их плечи соприкасаются. Время от времени они чуть подталкивают друг друга локтями, не прекращая при этом разговаривать. То ли игра, то ли ритуал. То ли просто нервы. — Давайте быстренько забивайте, и закончим на этом. Или что, вы собрались дополнительное время играть? — Бреме, похоже, тоже потерял терпение. Стук в дверь, и улыбающийся резервный арбитр вновь приглашает команды на поле. Все встают со своих мест. Выходя, он задевает плечом Юргена. Специально. Просто чтобы ещё раз посмотреть в его глаза. Юрген вздрагивает, как будто очнувшись. В его взгляде мелькает раздражение. Всего лишь на мгновение. Потом он снова переводит глаза на Руди. Плечи форвардов вновь соприкасаются. Пенальти он забивает спокойно. Объятия товарищей по команде. Радостный рёв трибун. Берти вскидывает руки вверх, хотя для него такое проявление эмоций — редкость. И матч продолжается. Это просто какое-то чувство, что-то внутри. Интуиция, быть может. Ни с того ни с сего он вспоминает матч с корейцами. В Техасе была безумная жара. В какой-то момент простое перемещение по полю превратилось в невыполнимую задачу. Тело просто отказывалось повиноваться. Если бы игра продлилась ещё пять минут, они проиграли бы тот матч. В Нью-Йорке прекрасная погода. Тепло, но не жарко. Идеальный газон. Великолепный стадион. Поддержка болельщиков. Ощущения те же самые. «Добром не кончится». Он не понимает, откуда взялась эта мысль. Они ведут в счёте. Они ведут игру. «Добром не кончится», словно сигнал тревоги. Краем глаза он видит Красимира Балакова. Тот улыбается. — Добром не кончится, — тихо произносит Томас Хельмер, пробегая мимо. Руди что-то показывает Юргену. Кажется, «вправо и вперёд», судя по жестам. Юрген кивает. «Добром не кончится». И внезапно у них остаётся всего двенадцать минут, чтобы отыграться. На поле выходит Анди Бреме. На поле выходит Томас Штрунц — придётся ему всё-таки кукарекать из-за ворот. Если они вытащат этот матч. Трибуны гонят их вперёд. А потом три свистка, жест арбитра — и на него обрушивается тишина. Они проиграли матч. Проиграли. Матч. Проиграли. Проиграли матч. Юрген опускается на газон, как будто у него просто не осталось сил стоять. Рядом танцуют болгарские футболисты. Он ехал сюда, чтобы ещё раз поднять над головой золотой кубок. Они проиграли матч. Медленно возвращаются звуки. Сначала радостные крики победителей. Потом пение трибун. Кто-то из немецких футболистов плачет. Совсем рядом с ним. Он никогда не плачет после поражений. Они проиграли матч. Подойти к Юргену, обнять его, поднять с травы. Прижать к себе. Какая разница, кто что подумает. Вдвоём будет легче справиться. Вдвоём будет легче забыть. Юргену необходим кто-то, кто помог бы ему пережить поражение. Просто подойти и обнять его. Пусть думают, что хотят. Юрген встаёт, опираясь на руку Руди. Они оба плачут. Лицо Берти кажется абсолютно белым. Наверное, просто такое освещение. Что должен чувствовать сейчас тренер, проигравший второй крупный турнир подряд с такой командой? Его съедят. Поделом. Хотя он и не станет спорить с тем, что Берти — хороший тренер. Это просто личная неприязнь. В раздевалке все ведут себя на удивление спокойно. Никаких рыданий, обмороков и сцен. Все чем-то заняты – кто-то переодевается, кто-то собирает вещи, Бодо Илльгнер разглядывает свои перчатки. Похоже, и правда объявит о завершении карьеры за сборную. Хесслер с Мёллером о чём-то разговаривают и даже улыбаются. Юргена нигде нет. Он появляется только перед самым отъездом со стадиона. По его лицу текут слёзы. На нём всё та же футболка — пропитанная потом, с пятнами от травы на спине. — Юрген, — тихо окликает он форварда. Говорить громче сейчас он не в состоянии. Юрген проходит мимо него, не замечая. Его глаза серые, как асфальт под колёсами автобуса. В этих глазах пустота. Капля апельсинового ликёра тонет в золотистом вине, превращая сладость в горечь. Высокий бокал очень удобно держать в руке. Он сидит у стойки бара, разглядывая стоящие на полках бутылки. Нет, он не собирается напиваться. Смысла в этом нет. Он вовсе не единственный из игроков сборной Германии, кто сидит здесь. Им нечего сказать друг другу. В глазах Юргена была пустота. А на обратном пути Юрген и Руди сидели, держась за руки. Три часа назад они проиграли чемпионат. Он делает ещё один глоток. Горький вкус напитка на мгновение возвращает его в реальность. Полутёмный гостиничный бар, негромкая музыка, смех из-за столиков, голоса — кажется, это Хесслер с Илльгнером о чём-то спорят. Бармен смешивает какой-то экзотического цвета коктейль. Чемпионат окончен. Завтра они уезжают. Но эту ночь, как и большая часть команды, он проведёт в Нью-Йорке. А Юрген уже на пути в Лос-Анджелес.