white sheets

— Эштона больше нет. Я стоял в центре комнаты, словно пораженный громом. Все вокруг как будто погрузилось в вакуум, потеряло свои цвета и материальную оболочку. Я остался один, маленький мальчик без поддержки, без дома, без всего, на что надеялся когда-то. Эштон Ирвин был для меня больше, чем другом. Иногда я так неохотно общался с ним, но никогда не посылал. Он был константой моей жизни, он поддерживал меня, когда мне было плохо, давал незаменимые советы, освещал своей улыбкой абсолютно весь мир. Но по какой-то неведомой причине я понял это только сейчас, когда побледневший от ужаса Калум пришел в мою квартиру и тихо произнес эти слова. Никогда не ценил его роли. Никогда не уделял ему должного внимания. Но сейчас стало слишком поздно. — Полтора часа назад он вызвал такси и сказал, что у него есть сюрприз для меня, — дрожащий голос Худа пронзил тишину квартиры: даже Люк пытался подавить свои тихие всхлипы, — а только что мне позвонили из больницы, сказали прийти на опознание тела Эштона Флетчера Ирвина. — Что произошло? — промолвил я, мягко опускаясь возле Хеммингса и прижимая его к себе. Мальчик зарыдал, уткнувшись лицом в мое плечо, я почувствовал, как становится мокрой моя футболка. — Такси попало в автокатастрофу, — тихо всхлипнул Кэл. Взгляд его пустых глаз расфокусировался, его ладони судорожно подрагивали, и мне действительно стало страшно, — три машины подряд перевернулось на мосту, в одной из них был Эш. Н..никто не выжил. Люк буквально взвыл, вонзившись зубами в мою руку, пытаясь подавить рыдания. Он делал частые вдохи, бил меня кулаками, после чего крепче прижимался ко мне, шептал что-то непонятное. Эш был его лучшим другом, всегда помогал ему, но только сам Люк знал, как дорог был для него мальчик с кудрявыми волосами, каре-зелеными глазами и широкой улыбкой. Я вдруг испугался, что мой Люки сломается. Никто и никогда не сможет заменить ему Ирвина, даже если и есть тот, кто способен сделать это. Никому мы не были нужны так, как ему. Нашему маленькому солнышку. Я посмотрел на Калума, хранившего печальное молчание. Он, казалось, совсем не верил в произошедшее. Парень нервно теребил в пальцах край свитера, принадлежащего Ирвину, глаза словно остекленели, он превратился в большую живую куклу. Я знал, что значит для него Эштон, знал, что это был единственный человек, которого он любил, которому был действительно нужен. Я на секунду представил, что будет со мной, если умрет Люк, чтобы понять, что он чувствует: к горлу подкатил комок, и я крепче прижал к себе Хеммо, уже тихо всхлипывающего. Я понял, что случилось с Калумом. Я понял, что его душа разорвалась на клочки, словно бумажный самолетик, что в нем не осталось сил плакать, потому что все силы он прилагал, чтобы оставаться живым. Никогда мне не было так жаль Худа. Никогда. Смерть близких открывает глаза на многое. Калум решил не затягивать с опознанием, потому что Эштон учил его не откладывать на потом, ведь чем дольше он будет ждать, тем сложнее будет. Эш многому научил каждого из нас, он никогда не был обычным парнем. Всегда интересовался какой-то исторической, психологической и философской хренью, и ругал нас, когда мы ее так назвали. Еще он всегда взъерошивал свою челку, когда задумывался, и улыбался, когда она падала на его глаза. Он покупал мне и Люку мороженое, когда мы ходили в гулять, и мы звали его папочкой. Ему это очень нравилось, и он мило смущался, сильно краснея. По щекам потекли горячие слезы, когда до меня дошло, что такого больше никогда не повторится. Что никогда рядом с нами не будет того человека, который часто оставался в тени, но который сам сиял, создавая эту тень для себя и освещая наш путь. Эштон всегда говорил, что без света нет мрака, но как тогда назвать эту кромешную темноту, появившуюся в сердце каждого из нас, когда его душа погасла? Эш оказался неправ, и я почему-то жутко на него разозлился. Он не мог уйти просто так. Так глупо и нелепо. Чудесные люди всегда уходят из жизни неожиданно. Я дал Люку успокоительного и уложил его спать, зная, что он проснется и снова зарыдает. Он всегда был слишком чувствительным, и я надеялся, что мы сможем пережить эту потерю. Никто никогда не говорил, что терять людей оказывается легко, но никто и не предупреждал, что это настолько сложно. А самое главное – к этому невозможно привыкнуть, и каждая потеря превращается в глубокую рану на сердце, как когда режешь лезвиями руки. Я никогда не хотел, даже не так, я не подозревал, что в какой-то момент Эштону придется стать таким шрамом, наверное, самым глубоким из всех. В голове вдруг появилось столько слов, которые я хотел бы сказать этому мальчику, но которые он никогда больше не услышит. Взяв листок бумаги и ручку, я сел за стол и стал писать мелким неразборчивым почерком все свои мысли, искренне надеясь, что мне станет легче. Я слишком быстро поверил в это, потому что в глубине души понимал, что это произойдет. Я чувствовал. Спустя полтора часа непреодолимых мучений, обдумывания вопросов, на которые больше никогда не будет ответов, на мой телефон пришло сообщение от Калума: «Поднимись ко мне, пожалуйста». Буря за окном прекратилась, так что он был уже дома, и я, обувшись в свои тапочки, взобрался по лестнице на этаж выше. Дверь в его квартиру была открыта, и я почувствовал непонятный прилив страха. Боялся обнаружить, что все стало теперь не так, но мне ничего не оставалось. Я перешагнул порог квартиры Эштона и Калума, тут же зажмурившись. Все осталось, как было: все вещи на своих местах, в воздухе запах зеленого чая с ягодами, а еще его одеколона. Вот только Эштона здесь больше не будет никогда. И я понял это снова, сейчас, в десять часов вечера, стоя на кухне этой необычной квартиры и глядя на растерянного Калума. Нет, на окончательно потерянного Калума. Парень сидел на широком подоконнике, сжимая в длинных пальцах помятую бумажку и низко опустив голову. Присев рядом с ним, я различил на ней почерк Эша, и что-то екнуло в моей груди. На письмо упало несколько соленых капель, и это значило лишь, что Калум сломался окончательно. Он молча передал мне лист, притянув колени к груди и закрыв лицо ладонями. Я различил его тихий голос: «Нашли в кармане куртки» — и стал немедленно читать последнее письмо Эштона Ирвина.

«Дорогой Калум, Я знаю, я никогда не был идеальным соседом, и ты часто просто терпел меня, но я безумно рад, что именно ты стал моим лучшим другом, потому что, если быть предельно честным, я никого не любил так сильно, как тебя. Ты всегда был для меня важнейшим фактором жизни, ты был частью моей истории. Я помню наш первый поцелуй, помню, как ты плакал тогда, потому что не мог понять, что я делаю с тобой. Ты тоже полюбил меня, и я стал самым счастливым. Мне было плевать на твои отношения с Люком, потому что я знал, что ты просто бежал от меня. И ты знал, что я знал. Я так и не понял, зачем ты сделал это, но, на самом деле, это совсем не касается темы моего письма. Я хочу еще раз сказать, как сильно люблю тебя. Странно, что я положил это письмо в почтовый ящик, когда я вижу тебя каждый день и могу сказать это в лицо. Просто мне казалось, это сделает тебя чуточку счастливее, ты совсем погрустнел в последнее время, а это так невыносимо – смотреть, как ты грустишь. Поэтому я и решил сделать этот маленький сюрприз. Калум Томас Худ, ты будешь моим бойфрендом? Потому что ты самое светлое, что есть в моей жизни».

Он хотел сделать счастливым Калума, а сделал несчастными каждого из нас. Но никто не смеет обвинять его, потому что он делал для нас слишком много. Мы любим тебя, Эштон Флетчер Ирвин.