Меня зовут Джефферсон Брукс

Всю ночь Адам провел в раздумьях. Он уже знал, что утром непременно поедет в госпиталь. Ему было немного стыдно за свой порыв, который он не смог сдержать вечером, но именно это непреодолимое желание с кем-то поговорить и заставляло его чувствовать сострадание к Бруксу: он понимал, что несчастному парню наверняка сейчас тоже необходимо выговориться. Он почувствовал это накануне, когда тот рассказывал ему о «поддельных» снимках. И может быть, Эмбер Брукс права: освободиться от страха, отчаяния, от боли и ненависти можно только так – облекая все это в слова и давая им выход. А еще Адам знал, что Томми тоже почему-то не спит. Он слышал, как гитарист за стенкой ворочается на кровати, встает, ходит по комнате, потом снова делает попытки уснуть и снова встает с кровати… *** - Я вижу, тебе понравилось вести беседы, - Брукс немного ехидничал, но уже без явной злости. - Ну, знаешь, весьма занятно иногда поговорить с самим собой, - Адам не мог не съязвить в ответ. - Ты чертов самоуверенный петух, Ламберт. - Ооо, нет, это у тебя мне стоит поучиться самоуверенности, МИСТЕР Брукс. - У меня? Чушь, Ламберт. Если я когда-то и был таким, то по твоей милости все просто испарилось ко всем чертям. САМОуверенность - это уверенность в самом себе. В своих мыслях. В своих действиях. В своей правоте. А я даже не уверен в том, что вообще существую, - он опустил взгляд, и темные ресницы вздрогнули, словно парень вот-вот был готов заплакать. Однако это была, разумеется, лишь видимость. - Знаешь, мистер Брукс… - музыкант спокойно вздохнул и присел на стул у окна. – Уж не знаю, поверишь ты мне или нет, но что если я скажу, что чувствую абсолютно то же самое? Брукс зашевелился на койке и с видимым усилием слегка развернулся и повернул голову в его сторону, нахмуривая брови. Но говорить не спешил – судя по всему, это была одна из особенностей его характера: даже если его что-то интересовало, он молча ждал, когда собеседник не выдержит и сам продолжит свой рассказ. - Я тоже чувствую себя ненастоящим, мистер Брукс. - Хочешь вызвать у меня жалость, Ламберт? - У тебя? Упаси боже… Мне и так «сочувствующих» хватает. Но я привык держать все это в себе, а сейчас подумал, что именно ты как никто способен понять, что это за ощущение. - Перестань, - криво усмехнулся Брукс, а Адам про себя отметил, что злая гримаса ему, оказывается, совершенно не идет. – Ты же не думаешь, что я поверю, будто ты – бедный, несчастный мальчик, которому не дают жить собственной жизнью? Хотя, да… Наверное, это так печально – ездить на BMW, носить бриллиантовые цацки, собирать стотысячные стадионы и снисходительно смотреть на парней и девчонок, которые ползают у тебя в ногах со стонами: «О, Адам Ламберт», «Да, Адам Ламберт!», «Возьми меня, Адам Ламберт!», «Я твоя, Адам Ламберт!»… Тьху! Но певец только простодушно покачал головой: - Я не говорю, что ты не прав, мистер Брукс. Хотя бы потому, что большинство людей думает точно так же. Но знаешь… - он откинулся на спинку стула и задумчиво посмотрел в потолок. – Как бы мерзко и банально это ни прозвучало, жизнь поп-звезды – то еще дерьмо. Ты ведь видел записи моих выступлений? Знаю, что видел. Даже если не хотел – тебя заставили их смотреть. Ты думаешь, об ЭТОМ я мечтал, когда всерьез увлекся музыкой в детстве? Думаешь, я мечтал выходить на публику размалеванным под новогоднюю елку, с этим кандибобером на голове, носить обтягивающие кальсоны, изображать озабоченного кролика и трахать микрофонную стойку? Думаешь, я мечтал петь попсу? Этот «тыц-тыц, опа-опа»? - И что тебе мешает? – недоверчиво взглянул на него Брукс. – Разве не ты тут босс? С такими деньгами, как у тебя, можно до конца жизни делать все, что хочешь – хоть шлюх снимать, хоть в бунгало на Гоа жить. У тебя ведь миллионы на счетах. - Если бы… - грустно улыбнулся Адам. – Только вот миллионов, о которых ты говоришь, у меня нет. То есть, в финансовом плане у меня все в порядке – я достаточно обеспечен, могу иметь квартиру, машину, одеваться в брендовых бутиках, но бóльшая часть денег, которые приносят продажи пластинок и концерты, оседает в руках продюсеров и музыкальных лейблов. Я связан контрактами по рукам и ногам, и в них прописано все, понимаешь, ВСЕ - вплоть до марки и цвета нижнего белья! Как я должен одеваться, как себя подавать, что говорить. Перед каждой пресс-конференцией целое «специально обученное подразделение» заранее готовит мне варианты ответов на любые возможные вопросы, и я должен ответить именно так, даже если это противоречит тому, что я на самом деле думаю… Я марионетка, Брукс. У меня нет настоящей жизни. Он замолчал, ожидая нового потока язвительных комментариев, но Брукс, как ни странно, не произнес ни слова - тоже смотрел в потолок и думал о чем-то своем. По его лицу практически невозможно было прочесть эмоций, но в целом было понятно, что часть полученной только что информации стала для него если не неожиданностью, то, во всяком случае, чем-то новым. И Адам, видя, что его откровения хотя бы немного трогают парня, продолжил: - …Но это не самое печальное. Мне очень-очень одиноко, мистер Брукс. Во мне есть чувства, эмоции, во мне есть нерастраченная любовь, но мне некому все это подарить. Я всегда был романтиком - глупым романтиком, который готов петь серенады под окном, дарить цветы, носить на руках. Я мог бы каждый день выстилать любимому человеку дорожку из лепестков роз – от изголовья кровати до самого неба! Но увы… Мне это недоступно. Потому что моя жизнь уже не позволит мне увидеть, где настоящие чувства, а где фальшивка, жажда денег, тщеславие… Каждый день мне признаются в любви тысячи людей. Они утверждают, что готовы ради меня на все. Но они лгут сами себе. Они не знают меня. Они знают ЕГО – Адама Ламберта, которого создали продюсеры. Они думают, что Адам Ламберт питается только тирамису и виноградной Фантой, что он носит полосатые черно-желтые трусы и круглые сутки хочет только секса… Кто знает, захотели бы они встретиться с настоящим Адамом Ламбертом? У настоящего Адама Ламберта в школе не было друзей… На секунду музыканту показалось, что от его слов лед в сердце Брукса и его холодных глазах начал понемногу плавиться, но расслабившийся было парень вдруг снова собрался и твердо произнес: - Я тебе не верю. - Я знаю, - пожал плечами Адам. - Ты ведь не орал на каждом перекрестке: «Я педик! Я педик!». Хочешь сказать, что за твоей смазливой мордашкой не таскалась по пятам куча юбок? Не забывай, Ламберт, что мы с тобой – одно лицо. И живем не на разных планетах. Если я через это прошел, то где же в это время был ты? Или все девчонки Америки разом сбежали в Карлсбад? Смеяться над собственными шутками – это, видимо, тоже была одна из особенностей его характера. Но музыкант только горько усмехнулся в ответ: - Похоже, ты не очень-то копался в моей биографии, мистер Брукс. Я никогда не выглядел так, как ты. И никогда не выглядел так, как выгляжу сейчас. Парень вновь с подозрением прищурился, а Ламберт встал со стула, подцепил рукой стоявшую рядом на полу сумку и медленно направился к выходу, но у самой двери остановился и обернулся: - Я покажу тебе. *** Дома было пусто. Отец уехал по работе, Лейла наверняка решала вопросы с адвокатом в каком-нибудь пафосном кафе в центре, а Сутан и Томми могли быть где угодно, поскольку неугомонный азиат, едва оказавшись в каком-либо новом месте, тут же хватал под руку всех, кого видел перед собой, и тащил исследовать окрестные магазины и клубы. Певец устало плюхнулся на диван и потер лицо ладонью. Но он вовсе не думал о том, что в очередной раз не смог найти ключа к потайным дверцам в душе Джефферсона Брукса. Он думал о себе, о том, что каждое слово, сказанное сегодня там, в госпитале, не было произнесено лишь «для красного словца». Он и правда одинок. Одинок, хотя в социальных сетях у него сотни тысяч так называемых «друзей». Одинок при том, что вокруг тысячи людей готовы отдать последнее за возможность перекинуться с ним хотя бы парой слов, прикоснуться к нему, просто постоять рядом. Это парадокс. Тяжелый парадокс, который случается с каждым, кто добровольно продает свою душу шоу-бизнесу. Именно продает душу – как Дьяволу, потому что шоу-бизнес, как и властитель мира тьмы, в итоге забирает у тебя главное – твою жизнь. Он достал с верхней полки шкафа альбом и наугад открыл страницу посередине. Здесь ему пятнадцать. Непростительно круглый для своих лет подросток с медной шевелюрой и простодушной улыбкой стоит на фоне какой-то автозаправки в дурацкой футболке «New York City». Кстати, эта футболка до сих пор валяется где-то на чердаке в старых коробках. Адам вытянул фотографию из альбома и долго смотрел на нее, бездумно вертя в пальцах, а потом вдруг встал с дивана и, мгновенно взлетев по лестнице наверх, подставил стремянку и толкнул деревянную дверцу-люк, ведущую на чердак. Половина коробок, в которые Ламберты упаковывали вещи, переезжая в новый дом, так и остались неразобранными. Они грудой пылились на чердаке, и только по выцветшим надписям «Adam - clothes», «Neil - toys» можно было определить хозяина вещей, оставшихся невостребованными. «Adam - clothes». Певец наскоро смахнул с коробки пыль, подхватил ее под мышку здоровой рукой, поднес к слуховому окошку, откуда падал свет, и аккуратно открыл, чтобы пыль не попала на содержимое. Так и есть, барахло: старые кеды, бейсболка, спортивное трико… А вот и она! «New York City». Приложив футболку к себе, словно примеряя, Адам усмехнулся, а потом закинул ее на плечо, закрыл коробку и ловко спустился вниз, направляясь в свою спальню и по пути хватая мобильник. - Алло, Сутан? Ты где? … А Томми с тобой? … Нет? … А ты не мог бы приехать домой? Мне нужна твоя помощь. … Окей, буду ждать! Только будь другом, заскочи по дороге в какой-нибудь салон и купи краску для волос. … Нет. Я хочу, чтобы ты покрасил меня… в мой натуральный цвет.