Сойка: Возрождение Легенды

      […] Все, кого я любила, умерли, а мы обсуждаем следующие Голодные игры, чтобы предотвратить дальнейшие жертвы. Ничего не изменилось. И ничего не изменится. Играм не будет конца.       Мой мальчик с хлебом по-прежнему под властью охмора. Конечно же, в его поведении есть изменения к лучшему, он уже не хочет меня убивать, но и любить он меня больше не способен. Тот единственный человек, который по настоящему обо мне заботился, любил, был готов за меня умереть, больше никогда не будет моим любимым. Сноу отобрал у меня все самое дорогое. И я отомщу!       Семь человек. Трое голосуют «против» последних Голодных игр, двое голосуют «за».       - Остались Китнисс и Хеймитч, - напоминает Койн.       Интересно, а как это произошло семьдесят пять лет тому назад? Другая группа тоже сидела и голосовала за и против Голодных игр? Единогласно ли они приняли решение? Может, кто-то взывал к милосердию, но его заглушили вопли тех, кто требовал смерти детей?       Я тщательно взвешиваю возможности, обдумываю все варианты.       - Я голосую «за»… ради Прим, - говорю я, не отводя глаз от белоснежной розы.       - Хеймитч, твой голос решающий, - напоминает ему Койн.       Пит в ярости. Он призывает Хеймитча не становиться соучастником преступления. Хеймитч лишь наблюдает за мной. Настал решающий момент. Сейчас мы узнаем, насколько мы похожи и действительно ли Хеймитч меня понимает.       - Я поддерживаю Сойку, - говорит Хеймитч, не сводя с меня пристального взгляда. Кто бы сомневался. Он всегда меня поддерживает. Видимо, в самом деле, между нами много общего.       - Отлично. Решение принято, - резюмирует Койн. – А теперь нам пора. Казнь состоится совсем скоро.       Она проходит мимо меня, и я протягиваю ей стакан с розой.       - Вы не могли бы распорядиться о том, чтобы над сердцем ему прикололи вот это?       - Конечно, – улыбается Койн.

***

      Когда выводят президента Сноу, люди приходят в ярость, превращаясь в бушующую злостью массу. Охрана приковывает его к столбу, но это ни к чему: ему не избежать наказания. Сноу некуда бежать. Он в десяти ярдах от меня. Лук урчит в моей руке. Я достаю стрелу из колчана, кладу на тетиву, прицеливаюсь в ненавистную мной белоснежную розу в его петлице и смотрю в лицо Сноу. Я пытаюсь прочитать в глазах бывшего президента хоть что-нибудь: раскаяние, гнев, страх, но, как и во время нашей последней встречи, я вижу лишь изумление. Он словно повторяет свою последнюю фразу: «О, дорогая мисс Эвердин, мы ведь договорились не лгать друг другу».       Он прав. Мы договорились.       Наконечник стрелы идет вверх, я отпускаю тетиву, и президент Койн падает с балкона на землю. Она мертва. Конец играм.       Все потрясенно умолкают. В повисшей тишине слышен лишь один звук – ужасный, булькающий смех Сноу. Он, сгибаясь, падает на землю, начинает кашлять, изо рта у него льется пенящийся поток крови. Бывшего президента окружают охранники, и он притихает. Его последний змеиный взгляд прикован ко мне. Он мертв. Захлебнулся собственной кровью.       Ко мне направляются люди в серой форме. Что ждет меня, убийцу нового президента Панема? Допрос, возможно пытки, публичная казнь? Я снова не попрощалась с горсткой людей, которые мне все еще дороги. Но мне пришлось бы встретиться с матерью, у которой теперь никого не останется, и это решает все.       - Спокойной ночи, - шепчу я луку и чувствую, как он замирает в моей руке. Поднимаю левую руку и наклоняю голову, чтобы сорвать зубами капсулу с ядом, пришитую к рукаву. В конце концов, это лучший конец для Сойки. Но зубы впиваются не в ткань, а в живую плоть. Я разжимаю челюсти, поднимаю голову и натыкаюсь на взгляд серых глаз. На руке сжимающей капсулу с морником остается кровавый след моих зубов.       - Отпусти! – рычу я, пытаясь высвободиться.       - Прости, солнышко, не могу, - тихо отвечает Хеймитч.       Его оттаскивают от меня, отрывая карманчик с ядом, фиолетовая капсула падает на землю, ее давит сапог солдата. Я превращаюсь в дикого зверя: брыкаюсь, кусаюсь, царапаюсь, делаю все, чтобы выбраться, но мои попытки тщетны. Стражники поднимают меня и несут на руках, над толпой. Я кричу, взываю о помощи. Мне нужен тот, кто сможет прекратить мои страдания. Один точный выстрел. Но его нет. Мне никто не поможет. «Конец Сойке» - последняя мысль вспыхивает в моих мыслях, прежде чем разум и сознание покидают мое измученное тело.