Звон Щитов

Анисий, одержимый своей новой версией забежал домой. Схватил теплую одежду, пистолет, наскоро сжевал хлеб с сыром. Услышал от Палаши, что «Павлина Сергеевна в церковь ушли. Как ушли так и пропали, но обещались быть». «В провинциальном городе Эн, — медленно, с чувством читала Палаша, — в прошлый год накануне Светлого Христова Воскресения из острога убежал преступник. Выбрав время, когда все горожане разошлись по церквам к заутрене, он забрался в квартиру одной богатой и всеми уважаемой старушки, по болезни не пошедшей к службе, с целью убить и ограбить ее»… Сонька ойкнула - ишь ты, понимает, удивился Анисий. А еще год назад ничего бы не поняла, заклевала бы носом да уснула. (Это Полина так «вернула все, как было»). - А ты, Сонечка, на ус мотай, – прервалась чтица, - Павлина Сергеевна - женщина честная. С понятиями. Тебя не обидит. И пряник купит, и одежу постирает, и приголубит. Бога моли, чтоб она с братом твоим осталась. Чем закончилась история, Анисий так и не узнал, потому что пора было бежать. - Павлине Сергеевне передайте, что я скоро буду. Минут через пять после того, как он сломя голову умчался, в дверь постучали. - От скаженный, — вздохнула Палаша. — Опять, поди, оружию забыл. Открыла, увидела - нет, не он. На улице темно, лица не видать, но ростом повыше Анисия. Тихий, приветливый голос сказал: - Добрый вечер, милая. Вот, хочу вас обрадовать. *** В голове Эраста Петровича молотком колотилась короткая фраза: «Не переживет, не переживет, не переживет, не переживет». Нипочем не переживет бедный Тюльпанов этого потрясения. Какое-то время спустя появились Ангелина с Полиной. - Переживет, – заверила Целительница, – переживет. Я его не оставлю. Великая положила Эрасту Петровичу руку на плечо, сказала: - Кто в страстную пятницу мученическую смерть принял, быть тому в Царстве Божьем, подле Иисуса. Полина говорила в пустоту. Неизвестно кому и неизвестно зачем. Ей казалось, что все это происходит не с нею, а с другим человеком. А она наблюдает за этим со стороны. Фандорин внимательно рассмотрел Светлую. - Так это вы? - Я, – коротко ответила Иная, еще раз решив для себя, что Эраст Петрович – «не ее и не ее навсегда». Чужой Щит и чужая Великая вели молчаливый диалог. «Вы его не удержите, не льстите себе» - мысленно сказала Ангелина. «Почему ни вы, ни Ольга не рассказали мне про эту бойню?» «Вы бы обязательно вмешались. Так бы поступила любая любящая женщина. А уж тем более Светлая. Не отчаивайтесь, Павлина, от отчаяния мысли богомерзкие лезут» «Я не верю Павлиночке. Любить – люблю, а поверить не могу. Что она настоящая, и со мной рядом по большой любви» - пришли в голову Фандорина слова помощника. Эраст Петрович тряхнул головой, усмиряя холостые обороты своей зарвавшейся логической машины. Осталось только додумать, что она убивала и резала с Ангелиной вместе. Рыженькая-то сама… ручки тонкие, пальчики вовсе невесомые. Не удержит она его. *** Ближе к трем часам ночи Полина побледнела. Перед глазами возникло видение – Маятник, который остановился. Иная вскрикнула и выбежала на улицу. Тело Тюльпанова уже выносили из палаты Мариинской больницы, когда молодая женщина с растрепанными волосами и безумными глазами стремительно подлетела к доктору Мебиусу. Многозначительный взгляд доктора и вздохи медсестер говорили сами за себя. - Вы ему кем приходитесь? - Я его невеста. - Еле выговорила Полина. - БЫЛА невеста. Странно, как он с такими ранениями вообще вас вспомнил. Сила постепенно покидала Иную. Целительница составила общую картину его ранения: пробитое легкое, нарушена энергетическая целостность почки. Как насмешка, как пощечина! У Иной мужчина умер от ран! Что, она не восстановила бы ему одно легкое? А почки она и вовсе лепила из фарша от разрывных заклятий во время рейдов еще в Николаеве! Сумрак ждал, что Иная зайдет в Первый слой и будет плакать и, отдавая эмоции, растворится в нем. Интересно, а сама Ольга вмешалась бы? А может, и была в 1995-ом, не к ночи будет помянут, совою именно из-за того, что вмешалась. Поставила любовь на первое место и вмешалась там, где не надо. «Я развоплощусь» – решила Полина, точно зная, что не развоплотится. Ради отца. - Это вы Павлина Сергеевна? – Голос помог вернуться из забытья, - Вам просили передать, если вы придете. Молодой подполковник - красавец Сверчинский протянул рапорт. Полина вскользь пробежала по строчкам его отчета. Любимый сам пошел вершить правосудие. Эраст Петрович тоже хорошо! «Пас» какую-то «телку», вместо того, чтоб отговорить помощника от этого ужасного шага! Хотя нет! Нет! Щиты не могут иначе. Когда приходит их время - они забывают обо всем – о родных, о любимых. Они идут и делают то, что должно. Обида на уже Ольгу граничила с неприязнью: он долго и мучительно умирал, а она должна была знать и не вмешиваться. Знать и молчать! «…Я, Эраст Петрович, хотел как лучше. Если бы Масу слушал. Если бы…Паша, прости дурака. Вот как все получилось. Не венчаться нам с тобой теперь. Но ты не страдай, найди себе другого. Чтоб любил тебя, как я тебя любил. Ты - моя последняя и единственная любовь. Будь счастлива. Прости, что не сказал самого главного. Я люблю тебя, Паша. Очень люблю...» - Не знали – стенографировать последнее или нет. Доктор сам велел записать. Если вы придете. Как же грешен я, Господи! Премного грешен. Лилиотки дома не оказалось! Не раскрыл я несчастному юноше ее грешной мерзости. Пусть своему Сатане копыта целует, что ушла от человека Божьего. Вот какой бедой все закончилось. Доброго юношу погубило его некрасивое ремесло — вынюхивать, выслеживать. И его ведьма-богоотступница. Он сам явился за собственной смертью. Моей вины здесь нет. Это ее вина. Она его подтолкнула. Права была докторша: думал он уже ее головой. Стыдно. Некрасиво. - Павлинушка, а может…? – Фандорин протянул руку к Полине в надежде увести ее из морга, но Светлая сказала: «не может» таким тоном, что даже коллежский советник не на шутку испугался. Для Полины не было мертвого Тюльпанова. Был он – ее и только ее Анисий. С ним она и прощалась на всю свою земную жизнь. В последний раз Целительница поцеловала его холодные губы уже на кладбище. Со свежей могилы не ушла, хотя Ангелина всячески отговаривала. Решила вмешаться ближе к моменту, когда отец выстрелит. Она села на земельный холм и ушла в свои мысли. - Что, Светлая, паршиво на душе? У меня тут и бутылочка с собой… Помянем раба Божия Анисия, а? Да не боись ты, не увела бы я у тебя недомерка твоего. Это мне он был нужен, чтоб Эрастушке сладкому моему, сахарному угодить. А ты ведь его любила. Да и смотрела я на его ауру, хоть и оборотень, а понимаю. Не жилец был, а я мертвечиной не питаюсь. - Шла б ты по-хорошему, а? – Процедила Полина, – я ж за себя не отвечаю. Я или с тобой, или собой что-нибудь сделаю! Не посмотрю ведь, что ты вервольф! Трибунал так Трибунал, мне уже все равно! Гулящая-оборотень решила разговорить убитую своей бедой Светлую, разузнать, в какой околоток ненаглядного посадили. Если сейчас не только она одна без дролечки мается, а еще кто-то, да к тому же Светлая, то чего бы не поиздеваться? Отчего бы не почувствовать себя в выигрыше? Эрастушка-то хоть не показывается, но ведь найдется-объявится, а эта Чароплетка уж насовсем одна осталась. Будет, как дура, век куковать. - Ты куда теперь пойдешь-то? - Ясное дело куда. Обратно вернусь, Дозорному одному помогу и вернусь. - Видала я Дозорного того. Ничего так, есть на что глянуть. В сравнение с Эрастом не идет, конечно, но все равно - красавчик. Думал мне глаза отвести, а я что - не Иная что ли? Папашка это твой, да? Да не зыркай ты совою, я тоже зыркать умею. Кровную связь я за версту чувствую. - Чувствует она! Кто вас за Иных вообще считает? А мой отец будто не заметил у тебя признаков того, что ты зарегистрированный оборотень? - Так ведь Силу забрали. Охаживала весь околоток, чтоб желтый билет вернули. С очередным уродом мне это надоело, так я ему хозяйство и оттяпала, Еще четыре месяца без Силы-то мучиться. Думаешь, я сейчас с тобой бы тут лясы точила? Нашла бы тот околоток, где мой миленький томится, и гостинчик бы передала! - Что я могу сказать? Меняй работу. Я не просила тебя со мной тут лясы точить. Сточки зрения Полины разговор не клеился, но Инеска была другого мнения. Она с детским любопытством взглянула Полине в глаза. - Слушай, а это страшно быть Щитом? То есть знать, что скоро погибнешь от рук Зеркала? - Не страшнее, чем в полнолуние покрываться сначала слизью, потом шерстью, а потом идти убивать прохожих. Или, ощущая приход Зеркала, мужиков кастрировать. Я такая же, как все Светлые, только уйду в Сумрак немного раньше их… - А я вот считаю себя уродиной. После того, как мамкин полюбовник меня покусал. Синяки после Слепня быстро заживают, а вот раны душевные. Огрызок твой ушастый его в жандармию сдал… - Дура… - равнодушно бросила Полина. - Если ты думаешь, что только вы, Светлые, любить умеете, то ты ошибаешься! – Инесска вошла в раж, - Полюбила своего плюгавого – дура! Не уберегла – дура вдвойне! А я Эрастушку спасу! Как ты однажды – свою Великую! - Нет, мне это нравится! Одному помогать человек десять направлены, а другого спасти ни одна скотина не догадалась! Фроська, забирай свои помои и проваливай! Но тут будто рука Тюльпанова легла на плечо. «Павушка, – прозвучало в голове, – не горячись. Не эмоциями, а головой думай. Ты же умеешь! Если собралась она шефа от кого-то спасать, то в опасности не только он. Но еще и папенька твой, ради которого тебя прислали. Иди, позаботься о нем». *** Когда Полина вышла на Никитскую, Фандорин завершал самосуд. Инквизитора Иная тоже ощутила практически сразу. - Побалуй напоследок божьего человека? - Попросил Декоратор. Коллежский советник поднял руку с «герсталем» и прицелился в лоб, между ярко-синих глаз. Секунда, другая, третья… выстрела не последовало. – Господи, какое счастье! – Прошептал Декоратор и шмыгнул со двора. …Не тут-то было. Пуля прилетела откуда-то из темноты – и попала точно в цель. В цель, намеченную другим взглядом, дулом другого оружия. И не узрел Соцкий никаких палаческих глаз. Ни синих, ни серых. Зато синие глаза увидел Инквизитор Сергей Незванов. Полина подошла к трупу Пархоменко, пнула ногой. И поняла, что не испытывает к убийце любимого ни ненависти, ни злобы. Глупо ненавидеть жертву, которая сама себя замкнула в капкане своих больных фантазий. Ненавидеть разумно лишь в одном случае – если это воскресит Анисия. Так не воскресит ведь. Чтоб не видеть слез самурая, Полина на улице села на ступеньке. Маса сам отдал «Паве-сан» фотографию с Анисием в зоологическом саду. На фотографии он улыбается, будучи уверенным, что улыбка ему не идет. Глупости, очень идет. Целительница поцеловала фотографию и сунула ее в карман. К орхидее. Инквизитор пошел за Эрастом, чтоб стереть ему память, на пороге остановился. Женщина, судя по ауре, Великая. Она знает, что виноватым должен остаться Фандорин… Рыжая девушка сидела на пороге. Кто она такая, как там называл ее коллежский советник? Паша? Странное имя для девушки. Она любила его помощника. Если стирать память, то первым делом ей. Инквизитор потянулся к ауре и… Тьма гнилая, они там что, с ума посходили?! Пресветлый с аналитиками-то? Это же… 2006 год! Она молода, очень красива, из гадкого утенка превратилась в прекрасного лебедя, и удивительно похожа на Дашу!!! «Папочка, молчи, знай и молчи! Мы вместе теперь будем знать и молчать. Я… я… папа, я.. » «Дома, в 2006-ом, поговорим»! «Об аборте?» «О каком аборте? О ребенке!» «Спасибо тебе!» «За что?» «За то, что ты знал и молчал, папа. Все эти одиннадцать лет ты знал, что случится второго апреля 2006-ого года и молчал. И ты не стал меня отговаривать и препятствовать четыре дня назад. Хотя мог. Ты позволил мне наделать моих ошибок». - И мальчик был хороший. И девочка у него хорошая. Им бы жить вместе, детей рожать, а вот как все получилась. Куда вы теперь-то, Павлина Сергеевна? – С тревогой спросила Ангелина, – в портал это понятно. А до рассвета? - На кладбище, я пообещала ему быть. Ночь скрыла хрупкую фигурку Иной. *** Отец не промазал. Он и без Целительницы не промазал бы. Тут другая игра, по другим правилам… Тонкие руки обняли деревянный крест. Полина старалась отдать Тюльпанову до прихода рассвета все то, что недодала за те три дня, которые они были вдвоем. «Не страдай по мне, не надо. Полюби живого. Выйди замуж». - Тюльпанчик, я пока себе это плохо представляю. Вернее, никак не представляю. «Представишь. Улыбнись. Я люблю, когда ты улыбаешься. У тебя не маменькина, у тебя своя улыбка. Маменька редко улыбались. Из-за Соньки». - Странно было увидеть ее там же? «Нет, она теперь красивая. По-настоящему красивая. Бедная моя! Ты все знала и молчала. Могла изменить, но тебе не дали. Я знаю, что ты ведьма. Только добрая. И что ты еще не родилась. Ты из будущего». - Тебе, наверно, непонятно, как я, обладая такой Силой, не могу уничтожить горе и боль на Земле, одолевать нищету и болезни? «Нет. Если ты этого не делаешь, значит, тебе не велено. Ты такая, что бросилась бы сразу спасать мир от Зла. Но я понял, Павушка: если рождаются такие люди, как мой шеф, то должны рождаться и такие, как Сонька. Это закон Равновесия. Иначе что-то в мироустройстве пошатнется». - Тюльпанчик! Я все меньше верю, что Добро и Зло – равные Силы. Мне надоели эти сказки о Равновесии Сил. Хотя мой отец - Инквизитор и хранит это самое Равновесие. Меня убивает именно «не велено». И сегодня я еще раз только убедилась, что Зло - это просто отсутствие Добра. Всего-навсего. И если бороться со Злом, а не договариваться с Тьмою об уступках, мир можно изменить… Можно, Тюльпанчик, можно… Но только так.

Вместо Пролога. Знать и молчать.

Она еще многого не знает. Она еще не знает, что после операции «Звон Щитов» отношение к Гесеру и Ольге не останется прежним. Она еще не знает, что путь Иных - ее Путь, но не совсем. Потом окажется, что это Путь не совсем ее. И настанет день, когда придет осознание того, что Дозоры - совсем не ее Путь, не то, что задумывала Судьба. Она найдет выход. Расшифрует лазейку, которую подарила бабушка на ее восемнадцатилетние, даря кольцо с бриллиантом. Она встретит хорошего человека, но это будет совсем в другой жизни. Но погибнет она смертью Щита, защищая иркутскую Великую Ольгу Снегину от Зеркала. А через двадцать лет новоиспеченный следователь по раскрытию преступлений против Детства и Юности Павел Анисьевич Тюльпанов скажет: - Я просто умею предвидеть… А пока… она ничего не знает. Она ждет рассвета. Она тратит Силу, чтоб секунды бежали быстрее и чтоб скорее открылся этот проклятый портал. Судьба тоже умеет знать и молчать.