Чистая линия

План в непутёвой Ляминой голове созревал почти месяц. По правде сказать, для туповатого Лямы это был на редкость хорошо продуманный план, хотя любой нормальный человек, узнав о нём, счёл бы его верхом глупости и безрассудства. Но Ляма и так терпел слишком долго, а желание обладать дядюшкиным золотом становилось всё нестерпимее. К тому же Выга, и так особо не жаловавшийся на здоровье, в последнее время словно помолодел и даже стал поговаривать о том, чтобы взять хариму, чтобы родила ему ребёночка, раз уж старший сын Лаир пропал бесследно. Ляме несносно было слушать такие речи дядюшки – значит, Выга возьмёт себе хариму, которая родит ему сына или дочь – и что? Хорошо, если это будет девка – она, по крайней мере, не может наследовать имущество отца целиком, её ждёт замужество или, если она останется незамужней – третья часть отцовского имущества, остальное ещё может достаться Ляме, как единственному родственнику мужского пола. Но… даже если родится девчонка – кто помешает Выге взять ещё одну хариму? Денег у него хватит, чтобы прокормить не одно дитя – хоть и жмётся старый скряга… К тому же, если у Выги родится новый наследник – тут Ляма вообще пролетает мимо денег. И что? Всю жизнь служить за кусок хлеба? А то и податься в законтрактованные слуги? Ну уж нет, такое Ляму не устраивало категорически. Значит, нужно начинать новую жизнь – и чем скорее, тем лучше. И решающее место в этих мечтах о новой жизни принадлежало Выгиным денежкам. Ляма не хотел торчать в глуши в качестве хозяина хоть и довольно прибыльного, но обычного трактира, считая каждый грош и копя монетку к монетке. Нет. Ляма желал жить в большом городе, в красивом каменном доме, носить красивые одежды, есть вкусную пищу, взять в жёны дочь уважаемого тушера или хотя бы обедневшего мона… Мечты были сладкими, и всё более дешёвой становилась на этом фоне никчёмная дядюшкина жизнь. К тому же Ляма боялся. Через пару дней после того, как Выга продал Илики и Шанди заезжему кайнару, в трактир заявились двое… Они не в первый раз заходили и всегда пугали Ляму до дрожи – было в них что-то этакое, от чего хотелось бежать куда подальше без оглядки, хоть и выглядели оба самыми обычными горными браконьерами – таких в этих горах было много, тех, у кого с законом были самые сложные отношения. Чистильщики на них, правда, особого внимания не обращали – разве что узнавали, что появился в шайке кто-то… с отклонениями, зато Благочестивая Стража преследовала люто, и при случае не отказывалась украсить их трупами ближайшие деревни – показать, что не даром хлеб едят. Правда, одну шайку уничтожат, а на её месте возникают две – слишком уж тяжёлой стала жизнь в Империи Магна, даже указы молодого Императора не слишком помогают улучшить жизнь бедняков… Так вот, эти двое появлялись в трактире Выги достаточно давно, про свои дела с ними дядя помалкивал, а единственное, что точно знал Ляма – то, что заморыша Илики продали дядюшке тоже они. Ох, как ругался тот, что постарше, узнав, что Илики продан… Ляме поневоле стало страшно, а этот дурак дядюшка просто послал обоих по известному адресу, заявив, что он честно купил парнишку, и, стало быть, волен продавать кому угодно… Он-то их нисколько не боялся, а зря… Ляма-то сразу понял, что хоть и помирились охотники с Выгой, а при случае от мести не откажутся. Так что лучше бежать, пока не поздно – а то можно попасть под раздачу вместе с дядюшкой – этим-то, что птице шею свернуть, что человеку – никакой разницы нету. По правде сказать, Ляма давно бы уже пробрался бы в спальню к дядюшке ночью, придушил бы его подушкой и ограбил, но… Как и все жестокие люди, любящие причинять боль тем, кто не может ответить, Ляма был трусом. А дядюшка был ещё достаточно крепок телесно, чтобы оказать нехилое сопротивление. Кроме того, разозлённый Выга мог и сдать неверного племянничка Благочестивой Страже, а та с ворами не церемонилась – клеймо на лоб и на рудники в качестве государственного раба. А с рудников ещё никто живым не возвращался – такие там ужасные условия. Вот и медлил Ляма, взвешивая все «за» и «против». А золото в его снах сияло всё нестерпимее. Мысль пришла неожиданно – чтобы дядюшка наверняка не трепыхался – его нужно опоить на ночь, подсыпав что-нибудь соответствующее в бокал горячего вина с травами, который Выга неизменно выпивал на ночь в течение многих лет. Он хвастливо заявлял, что эта привычка помогает ему сохранять железное здоровье, и старая Маца всегда держала на кухне запас необходимых сушёных трав и пряностей, а рецепт вина она за долгие годы успела выучить наизусть. Только вот где же взять это самое «соответствующее»? Случай подвернулся неожиданно. Выга взял Ляму на ярмарку в соседнее фригольдерское село – необходимо было купить нового раба и пополнить на зиму запасы круп, солонины и вяленых фруктов – зимой в горах случались всякие неожиданности, порой из-за обвала гости оказывались запертыми в трактире Выги неделями, а уж тот своей выгоды не упускал никогда. А запас карман не трёт, тем более, что осенью после сбора урожая и забоя скота фригольдерам и серверам срочно требовались деньги: первым – заплатить Императорский налог, вторым – денежный оброк монам, которым они принадлежали. Поэтому цены на осенних ярмарках были приятно низкими. Так вот, когда Выга отправился по рядам – прицениваться, он велел Ляме дожидаться его в повозке, но ушлый племянничек быстренько свалил эту обязанность на взятого в качестве бесплатной рабочей силы Лау и сам отправился по пёстрым рядам – глазеть на товары. По правде сказать, деревенская ярмарка была не так уж велика, но ничего особо не видевшему Ляме она показалась верхом богатства, а некоторые товары, предоставленные на ней – одежда, украшения, духи, шёлковые ткани, породистые верховые лошади и прочее – верхом красоты и изысканности. Но вот цены, которые выкликали юные языкастые зазывалы… Цены казались Ляме совершенно заоблачными, хотя на самом деле и эти товары были далеко не так дороги здесь, как на огромных ярмарках в больших городах. Потому и съезжались сюда даже небогатые моны – чтобы по дешёвке обновить украшения и гардероб, а если повезёт - и породистого конька прикупить. Ляма как раз застыл посреди одёжного ряда, представляя себе, как будет хорош вон в том синем камзоле с золочёными пуговицами, в мягкой бархатной шляпе с белоснежным пером, на горячем рыжем скакуне, которого только что углядел в ряду лошадиных барышников, когда его пребольно толкнули в бок. Слуга благородного мона, который шествовал от лавки к лавке в сопровождении супруги и двух дочерей на выданье – в дорогих платьях, золотых украшениях и шапочках с густыми вуалями, как и положено, закрывавшими лица - бесцеремонно отпихнул зеваку с дороги, да ещё и добавил: - Чего застыл, мужичьё сиволапое? Не видишь, благородный мон с семейством идти изволят! Ляма нелепо хлопнулся на задницу, вызвав громкий хохот присутствующих, покраснел, торопливо вскочил и бросился бежать, не разбирая дороги. А когда опамятовался – понял, что не знает, как возвращаться к повозке дядюшки. Ляма заметался по рядам, как заяц, но так ничего и не нашёл, остановился у довольно убогой, заплатанной палатки, чтобы отдышаться. Из палатки тут же выглянул седенький, бедно одетый старичок и поинтересовался: - Чего изволите, юноша? Есть средства от грыжи, запора, поноса… а также повышающие мужскую силу… Ляма чуть не сорвал свою ярость на старичке. Предположить, что ему, Ляме, нужно что-то для повышения мужской силы? Да за такое убить мало! Однако тут парень вспомнил, что он не дома в трактире, а на ярмарке, и старичок не раб, а, скорее всего, полунищий бродячий травник, но и такого бить не рекомендуется – Благочестивая Стража за порядком на ярмарке следила исправно. И тут до Лямы дошло – вот он, шанс, другого не будет! Поэтому непутёвый племянник трактирщика отдышался и как можно более вежливо спросил – нет ли у многоуважаемого травника чего-нибудь, вызывающего крепкий здоровый сон, при этом желательно, чтобы противного вкуса травка не имела. Травник, которому засветил первый за день заработок, радостно закивал: - Есть, как не быть! Есть у меня одна травка: выпьешь её на ночь – и никакими пушками до утра не разбудишь, гарантирую крепкий, здоровый сон. - А на вкус? – подозрительно спросил Ляма. - А вкуса она вообще не имеет, - ответил травник. – Можно хоть в стакане с водой растворить – ни вкуса, ни запаха. Ну, как, юноша, берёте? Всего две серебрушки. Цена, само собой, была непомерной, но две серебрушки у Лямы были. Поэтому, когда перед ним замаячил призрак близкого богатства, он задавил в себе наследственную скупость и заявил: - Беру! Так Ляма стал счастливым обладателем пухленького маленького мешочка, набитого порошком, более всего напоминавшим серый мягкий пепел. Травник уверял, что одной столовой ложки, высыпанной в питьё, будет достаточно для крепкого беспробудного сна на всю ночь. Счастливый Ляма со всех ног бросился разыскивать дядюшку – и на сей раз ему повезло. Свернув за палатку он почти сразу же различил среди телег знакомую повозку Выги. Так что с ярмарки все возвращались в хорошем настроении – Выга, потому что сумел выгодно закупиться по дешёвке, Лау – потому что провёл почти весь день, отдыхая в повозке, и злобный Ляма не придирался к нему, а сам Ляма уже предвкушал, как разбогатеет и разыщет Илики, и вот тогда… Правда, нового раба в тот раз Выга не купил, но и это его не расстроило. Через пару дней в его трактир должны были завернуть торговцы живым товаром, а у них непременно найдётся что-нибудь подходящее… и не слишком дорогое. Ведь экономия превыше всего – так думал старый Выга, даже не догадываясь, какие мысли бродят в голове у племянничка… *** Случай подмешать порошочек в вино представился через два дня. Благоприятствовало этому плану и то, что в трактире – редкий случай – вечером не было проезжающих, что вызвало у Выги приступ сильнейшего раздражения, выразившийся в ругани по адресу Лямы и Мацы и порке за какие-то незначительные провинности Рика и бедняги Тамаша. Выпоротых рабов отправили спать без ужина, прочим пришлось давиться невкусной затирухой на воде – больше ничего скряга Выга Маце приготовить не позволил, ворча, что не стоит переводить продукты на всякое отребье и что она так скоро пустит его по миру. Обиженная Маца молча приготовила вино с пряностями и, грохнув кубок на стол, заявила, что на сегодня её работа кончена и её совершенно не касается, кто отнесёт хозяину его вечернее пойло. После этого кухарка отправилась в свой закуток рядом с кухней – греть старые косточки, поскольку большая кухонная печь ещё сохраняла тепло. Ляма же, улучив момент, осторожненько всыпал в питьё порошок, убедившись, что травник не соврал – ни вид, ни запах питья порошок не изменил, мгновенно растворившись в нём. После этого он с безразличным видом понаблюдал, как подошедшая Тилле берёт кубок и, скривившись, как от кислого, несёт его хозяину. Вернулась она через полчаса – раскрасневшаяся и растрёпанная - Выга явно потребовал от рабыни определённых услуг – и, торопливо отнеся пустой кубок в кухню, тоже отправилась спать. Довольный Ляма схватил за волосы пытавшегося удрать Лау и потащил его к себе – напряжение требовалось снять. Через час он разрешил измученному рабу уйти, и тот, шатаясь, убрался в каморку, где все трое спали вповалку на одном матрасе. Сам же Ляма ощущал себя бодрым и полным сил – он даже не сомневался, что у него всё получится. Он осторожно прислушался, но в трактире всё было тихо. И тогда Ляма стал медленно красться по лестнице на второй этаж – к дядюшкиной спальне. В руке он сжимал большой кухонный нож - нет, не с целью убить Выгу. Старый скряга на ночь закрывал дверь спальни на крючок, который Ляма давно уже научился осторожно откидывать с помощью ножа. Подъём показался Ляме непомерно долгим, он пыхтел от напряжения и весь облился холодным потом, пока добрался до дверей Выги. Там он ещё раз прислушался, но всё было тихо, и он решился. Осторожно толкнув дверь, которая ожидаемо оказалась запертой изнутри, Ляма просунул нож в щель между дверью и косяком и стал отжимать крючок. Всё удалось как нельзя лучше, и через пару минут потный и растрёпанный Ляма, стараясь ступать как можно тише, прошёл в дядюшкину спальню. В спальне пахло преотвратно – какой-то затхлостью, недавним соитием, запахом потного, давно не мытого тела и непроветриваемого помещения. Но Ляме такое амбре было не в новинку, по правде сказать, в его комнатушке тоже пахло не лучше, поэтому он, не обращая ни на что внимания, на цыпочках подкрался к кровати Выги. Трактирщик спал на спине, оглашая спальню густыми раскатами храпа. Ремешок, на котором он носил связку ключей, выглядывал из выреза серой, несвежей ночной рубашки. Ляма осторожно потянулся к ремешку… ещё чуть-чуть… ещё… вот сейчас он вытащит связку и отцепит ключ… И тут Выга неожиданно открыл глаза и чётко спросил: - Ты что задумал, гадёныш? И крепкие пальцы трактирщика сомкнулись на запястье Лямы. От ужаса парень чуть было не заверещал, как заяц, но в голове в мгновение ока пронеслась перспектива быть отправленным на рудники… и левая рука, всё ещё продолжавшая сжимать нож, сама по себе, помимо сознания, сделала широкий взмах… и нож вонзился в грудь старика, войдя точно между ребёр с противным хрустом. Брызнула кровь, глаза Выги закатились, и он кулём рухнул на постель. Ляма же, смутно осознавая, что терять ему уже нечего, срезал с шеи старика связку ключей и, торопливо найдя нужный, полез в дядюшкин сундук.