BaoziTime

Тяжелые биты музыки ударяли в уши и отдавались во всем теле нездоровой дрожью. Лухан стиснул зубы, отходя подальше от колонок, и попытался найти себе место с хорошим обзором на танцпол и кондиционером поблизости. Духота подавляла. В воздухе градусов тридцать, не меньше. Все вокруг истекали потом, но продолжали извиваться под назойливую мелодию очередного зарубежного хита, размахивая руками и прижимаясь к совершенно незнакомым людям позади себя. Лухан не понимал, как он мог наслаждаться этим еще пару месяцев назад, с удовольствием впитывая в себя сигаретный запах, дым которого теперь мешал разглядеть, что происходит вокруг. В этом клубе никогда не бывало спокойно: вечная гонка за острыми ощущениями, дарованными легкой наркотой и алкоголем, и разовым сексом с выцепленным из толпы незнакомцем, чье лицо на утро и не вспомнишь. Обычное дело. Обычная суббота. Он бы и не обратил внимания на происходящее, если бы не один человек, который совершенно не вписывался в окружающую обстановку. Парень за столиком в углу кривовато улыбался своей небольшой компании и по-лисьему щурил большие глаза, с интересом рассматривая обстановку. В лазерных лучах светомузыки круглое личико казалось еще привлекательней, чем обычно, хотя именно под ярким дневным солнцем Лухан впервые потерял дар речи от его нежной красоты. Минсок. Какого-то черта маленького и «правильного» Минсока занесло туда, где ему совсем не место. Лухан спрятался за широкую колонну, не отрывая взгляда от парня, по плечам которого нагло ползали пальцы баскетболиста Чанёля, и до боли стиснул в руке бутылку пива. Он совсем не хотел этого. Любовь, трепетный румянец на щеках, волнение до трясущихся коленок всегда были чем-то сомнительным и нереальным, придуманным специально для наивных девчонок. Лухан не собирался когда-либо влюбляться и бросаться в омут с головой. Глупо ведь. И не по-мужски. Именно поэтому день, когда он встретил Минсока, закрашен в календаре черным маркером. Отравленная пуля, пущенная гребанным, за что-то озлобленным на Лухана купидоном, застряла в сердце, заставляя его кровоточить день за днем, секунду за секундой. Лухан имел тысячу возможностей. Он мог бы подойти на большой перемене и пригласить Минсока на свидание. Он мог бы подойти и отпустить одну из своих коронных шуточек, располагающих к нему любого, даже самого необщительного одногруппника. Он мог бы подойти и предложить посмотреть футбольный матч, уже узнав, за какую команду и как сильно болеет его симпатичный староста. Но не подошел. И даже по имени ни разу не назвал, потому что, заглянув в себя, с ужасом обнаружил многолетний налет грязи, который иначе как вместе с частью души уже не отскоблить. В его глазах Минсок был совершенством, чистым, заботливым ангелом с идеальной репутацией и аккуратной стопкой книг в маленьких руках. В каштановых волосах старосты частенько путались солнечные зайчики, и Лухан мог часами наблюдать, как парень делает записи в толстенькой тетради или сонно моргает, о чем-то задумавшись. За несколько недель Лухан узнал о Минсоке все и с энтузиазмом сталкера следил за передвижениями крепких ножек, всегда оказываясь поблизости, но в то же время оставаясь бесконечно далеко. Второй семестр подходил к концу, но наваждение не спадало. Минсок стал наркотиком, недоступным из-за своей дороговизны – Лухану нечем было заплатить за местечко с ним рядом. Он ведь дешевка, подделка с выжженными краской волосами и скабрезной улыбкой от уха до уха, которая со временем стала скорее жалкой, чем сексуальной, как считали поначалу все девчонки потока. Лухан высох, потеряв семь килограмм от шестидесяти, и поскучнел, по мнению всех своих никчемных друзей, скалящих зубы в попытке изощриться и уколоть его побольнее. Осознание собственной убогости накатило разом и раздавило, как назойливых букашек, остатки гордости и череду побед. Точнее то, что считал за победы, затаскивая очередное несопротивляющееся тело в плохо обжитую, снятую на родительские деньги квартиру. Но хуже всего было то, что он хотел измениться, но не знал как. И просто боялся потерять себя, погнавшись за иллюзией выбора. И вот теперь он стоял в вонючем шумном клубе и наблюдал, как его маленькое совершенство трогают грязными руками чужие люди, не подозревая, что кое-кто отдал бы все, чтобы хоть раз прикоснуться к мягкой коже на белой щеке. Лухан никогда не хотел чувствовать ничего подобного. Никогда не хотел ощущать сосущую пустоту в грудной клетке, лишь только увидев, как к уху парня, которого он и знать не знал полгода назад, прислоняются чужие слюнявые губы. Никогда не хотел замирать от бессилия посреди неугомонной толпы и терять из легких остатки кислорода. Он никогда не хотел влюбляться, и уж точно не ждал, что в черных угольках глаза, равнодушно скользящих по его лицу в университетских коридорах, однажды проскользнет понимание. Минсок смеялся в пьяных объятиях Чанёля. Последняя надежда умирала. Лухан одним глотком осушил остатки пива и двинулся к выходу, пытаясь выбросить из головы поруганный и запятнанный образ ангела-старосты, который, как оказалось, был совсем не против потискаться на продавленном диванчике в гадюшнике с дурной репутацией. Все планы на вечер покатились к чертям. Лухан собирался навсегда попрощаться с ночной жизнью и взяться за ум; то, что его тошнит от подобных заведений, он выяснил еще месяц назад, отбиваясь от назойливой девчонки, норовящей залезть ему штаны. И ради чего? Все, во что он верил, разлетелось на осколки, как в ярости брошенная на асфальт бутылка. Лухан никогда не хотел, чтобы его сердце украли. Но еще больше он боялся остаться один. Что и случилось. Не только старые друзья, но даже Минсок, живший в его фантазиях, покинули его, оставив один на один с жестокой реальностью – он никому не нужен. Как больной котенок. Или овечка, отбившаяся от стада и обреченная на неминуемую смерть. Порывистый ветер швырнул в лицо песок, и Лухан закашлялся, оседая на ступеньки. Звезд на жалком клочке темного неба, виднеющегося между высотками, не было, как, впрочем, и всегда. Свежий воздух не принес желанного облегчения, лишь дал почувствовать, как сильно от волос и одежды несет потом и куревом. Самое обидное – чужим потом и куревом. Лухан потянулся к заднему карману джинс и, обнаружив там пустоту, вспомнил, что бросил курить. Прекрасно. Даже нервы успокоить нечем. Мимо него протиснулась покачивающаяся парочка, направляющаяся в сторону близлежайшего лав-отеля (сто метров, вход со двора). Лухан сплюнул горькую слюну и, согнувшись, уткнулся носом в колени. Он почти трезв, но тело подвело, превратив ноги в желе и обрекая его побитой собакой сидеть на холодных ступеньках, пока голова не возьмет контроль над ослабшими конечностями. Мог бы на месте пьяно хихикающей девушки оказаться Минсок? Мог бы он прижиматься к сильному мужскому плечу, а потом стонать на смятых простынях дешевой ночлежки, извиваясь под напором огромных рук университетской звезды баскетбола, нагло лапающего его в задымленном клубе? Лухан скрипнул зубами от бессилия и зарождающегося отвращения. Ненавидеть Минсока пока не получалось, но иррациональная ревность и злость на самого себя уже давили на плечи, пригибая его голову все ниже к земле. Если все так просто, надо было давно затащить двуличного гаденыша в темный угол и пересчитать тонкие ребрышки, чтобы навсегда запомнил его, Луханов, вкус, и не смел улыбаться никому другому. Какой-то выходящий из клуба парень споткнулся на лестнице, неосторожно толкнув его в плечо. Это послужило сигналом. Адреналин забурлил в крови, и пелена гнева застелила глаза. Лухан вскочил с места, схватил парня за грудки и спустил его с высоких ступенек, слетая с них следом. Он совсем ничего не соображал, единственной целью было забыться и отвлечься на что-то иное, например, на разбитое в кровь лицо совсем еще молодого мальчишки, волей судьбы оказавшегося не в том месте, не в то время. Когда парень упал и затих под его ногами, Лухан вцепился окровавленными пальцами в волосы и оглянулся по сторонам. На него с удушающей неприязнью смотрели десяток пар глаз, в которых он буквально видел свое жалкое отражение. Среди невольных зрителей выделялось только одно лицо с плотно сжатыми губами, искаженное гримасой презрения. Минсок буравил его тяжелым взглядом праведника, столкнувшегося с богохульством, и Лухан понял, что это конец. Он никогда не хотел чувствовать. И уж точно не хотел, чтобы его сердце украли, а потом стиснули в коротких пальчиках, выжав из него жажду к жизни. Лухан всего лишь мечтал разок подержаться за руки и посмотреть вместе на звезды, которых в этом городе не было. Когда кулак Минсока прилетел ему в переносицу, он подумал, что так ему и надо.