Увидимся во сне

      А вы знаете, что такое истерический припадок?       Сначала тебе плохо. Очень плохо, как морально, так и физически. Душу разрывает на части, все органы ноют, голова гудит так, что порой кажется, ещё вот-вот и череп взорвётся. Тебе плохо настолько, что ты начинаешь думать о приближающейся смерти. Но ничего не происходит. Ты продолжаешь жить. Ходить, дышать, есть, пить. Ты живёшь с этой дикой болью и не понимаешь, почему ничего не меняется. Твои мысли рушат сознание, убивают тебя изнутри. И тебе хочется кричать, биться головой о стену, разбивать кулаки в кровь, но… Но однажды тебя словно переклинивает. Что-то в мозгу как будто переключается, и тебе становится абсолютно всё равно на то, что происходит у тебя в жизни. Но страшно даже не это. Страшно то, что тебе неожиданно становится смешно. Тебя забавляет всё это. Вся эта боль, весь этот ужас, этот страх приближающейся смерти. И ты смеёшься. Несмотря на косые взгляды родных, ты смеёшься над своим положением. Надо же, на Земле больше семи миллиардов людей, но именно тебе выпала такая доля! Это каким же нужно быть отбросом общества, чтобы из всего человечества выбрали конкретно тебя? И это смешно. Смешна собственная ничтожность. И ты смеёшься. Громко, весело, но постепенно твои глаза наливаются слезами, а голос срывается на хрип. И вот ты уже не смеёшься, а ревёшь. И именно в эти моменты люди начинают сходить с ума…       В один прекрасный момент Тоша понял: если все так и будут продолжать строить из всего этого мировую трагедию, ничего хорошего это не принесёт. Парни только ухудшат своё здоровье, да и психику не слабо подпортят. А потом, когда всё это закончится, вернее, когда его жизнь закончится, парни будут продолжать убивать себя изнутри, да ещё и винить во всём себя. Кто-то должен был сохранять спокойствие и некую отстранённость. Хотя бы пытаться делать вид, что всё не так страшно, как кажется на самом деле. И после звонка Дениса, Тошик неожиданно понял, что из-за этих дурацких снов рушится не только его жизнь, но и жизнь его близких. Они перестали думать о себе, о своих семьях, о своих проблемах. Все их мысли только и были заполнены Тошиными проблемами. Барабанщик уже не помнит, когда Женя, например, звонил последний раз Стелле или своей дочке Маше. А ведь раньше, когда они уезжали куда-нибудь из Киева, Мильковский созванивался со своей семьёй по нескольку раз за день. Но совсем недавно всё изменилось. И Тошик винил во всём себя. Если бы не он, ничего бы не поменялось. Парни и дальше радовались бы жизни, проводили дни на полную катушку, да и просто жили. Жили, как и прежде, не зная проблем. Тоша не мог понять, что его вины здесь никакой нет, но он всё равно уверенно решил обрубить все концы и самостоятельно бороться со своими проблемами, не впутывая в это гиблое дело своих родных и близких.       Он сидел на этой остановке каждый день. Уходил из дома рано утром и возвращался поздно вечером. Сидел на той самой скамейке и, словно Хатико, с наивной надеждой ждал, что с минуты на минуту она вернётся сюда. И тогда Тоша увидит её, подойдёт, расскажет всю правду, признается в любви, она, конечно же, ответит ему взаимностью (разве может быть иначе?), через месяц они поженятся, а через год нарожают детишек-малышек, и будут они жить долго и счастливо, и умрут в один день, не с детьми, конечно, а вдвоём. Тоша и та девушка, имя которой он даже не знает.       «Да уж… прямо как в типичных сопливых мелодрамах», – ухмыльнулся Тошик и, скрестив руки на груди, скатился на скамейке вниз, совсем на ней развалившись.       Он сидел на этой остановке днями напролёт, но девушка всё не приходила. Ни вчера, ни сегодня, ни даже на следующий день… Тошик просто сидел по двадцать часов на скамейке, ни сходя с этого места ни на минуту. Пустым взглядом смотрел на людей и на проезжающие мимо машины, но с замиранием сердца наблюдал за каждым подъехавшим автобусом, внимательно следя за каждым, кто выходит на улицу. Он искал её глазами в толпе, в каждом человеке, в каждой девушке со светлыми волосами. Чувствовал бешеное сердцебиение, подавался слегка вперёд, как только видел девушку, похожую на ту самую, но она поворачивалась к нему лицом и замечала на себе его взгляд, мило, но растерянно улыбалась парню, который в тысячный раз за день опять потерял надежду. И опустив голову, он глубоко вздыхал и снова скатывался на скамейке вниз.       Женя, Влад и Рома частенько приходили к нему, принося бутерброды или пирожки, чтобы парень поел хоть что-нибудь за день. Если бы не гитаристы, Тошик вообще прирос бы к этой скамейке на круглые сутки, забыв про еду и про сон. Но Женя или Влад каждый раз приходили к нему поздно вечером, когда автобусы уже заканчивали ходить, и забирали его домой. А Тошику ничего не оставалось, кроме как молча плестись за ними. Его шутки отошли на задний план, и в основном он ничего не говорил, лишь изредка бросая саркастические фразы, от которых смеяться совсем не хотелось.       «Поскорее бы уже уснуть и не проснуться…»       В третий раз подряд, устало ввалившись в квартиру, Тошик упал на диван, бессмысленно уставившись на шкаф, стоящий напротив. Влад, только что вошедший в комнату, посмотрел на блондина, который находился неподалёку от входа. Увидев друга, взглядом спрашивающего: «Как он?» – Женя лишь с сожалением вздохнул, слабо покачав головой. Влад обеспокоенно нахмурился, снова переведя взгляд на Тошу, продолжающего бездумно сверлить глазами дыру в дверце шкафа.       В коридоре послышались приближающиеся шаги. — Тох!       И через несколько секунд в дверях появился четвёртый участник группы «Нервы». Влад оглянулся и немного отошёл в сторону, пропуская Рому в гостиную. Бас-гитарист, заметив на себе встревоженные взгляды друзей, негромко спросил: — Ну как он? — Ничего нового, – тихо ответил Женя, с горестью посмотрев на барабанщика. Хотя от их вечно весёлого и безбашенного барабанщика практически ничего не осталось. Только душа. И та искалечена до неузнаваемости. Жёсткие волосы были взлохмачены и редкими прядями спадали на лоб, закрывая потускневшие глаза, которые стали больше серыми, чем голубыми; щёки впали, а скулы, на которых проявилась колкая щетина, заострились. Вещи, которые и до этого были ему велики на пару размеров, теперь свисали с него, словно мешок.       Рома с сожалением вздохнул, чувствуя, как тяжесть внутри растёт со стремительной скоростью. Повернувшись к Тоше, он встретился с его пронзительным, усталым взглядом и слегка растерялся. — Где наши карточки? – негромко спросил он, поперхнувшись.       Тошик устало нахмурился. — Какие карточки? – выдохнул он. — Ну, банковские карточки, где лежат все наши деньги.       Тоша задумчиво нахмурился сильнее прежнего и отвёл взгляд, вспоминая. Подумав буквально пару секунд, он вздохнул и встал с дивана, затем медленно пройдя мимо гитаристов, которые тут же расступились в стороны. — Зачем тебе деньги? – шёпотом спросил Женя, стоя рядом с Ромой. — У меня струна порвалась, нужно новый набор купить, – так же тихо ответил тот, повернувшись к носатому другу.       В коридоре послышались шорох и шуршание. Гитаристы лишь молча переглядывались друг с другом, боясь произносить хоть что-нибудь в присутствии их друга. — Блять, – послышалось негромкое возмущение из коридора.       Влад, растерянно нахмурившись, вопросительно посмотрел на друзей, стоящих напротив. — Что? – в коридор выглянул Рома и увидел Тошу, устало проходящего мимо. — Сейчас, – коротко бросил он и скрылся в ночной темноте, уйдя вглубь квартиры.       Женя лишь растерянно пожал плечами, поймав на себе недоумённые взгляды друзей. Теперь не было слышно никаких звуков, только тиканье часов, стоящих на стеклянном столике. Но вскоре послышались приближающиеся шаги, и в комнату вошёл недовольный Тошик. — Никто карточки из моей куртки не брал? – спросил он, остановившись в дверном проёме. Гитаристы переглянулись. — Нет, – пожал плечами Влад, смотря на Женю, который тоже в свою очередь мотал головой. – Может, – он посмотрел на Тошу, – ты их выложил куда-то? — Да нахер они мне нужны, я их даже не брал, – возмущённо наморщившись, устало ответил он. – В Киеве в куртку положил и больше даже не трогал.       Женя глубоко выдохнул, посмотрев на Влада. Они переглянулись, поняв друг друга без слов. Это не первое проявление Тошиной рассеянности. И их это порядком пугает. Мильковский уже и не сможет объяснить даже самому себе, зачем они тогда отдали карточки с деньгами самому растерянному и рассеянному участнику их квартета. — Ты потерял карточки? – неуверенно спросил он, посмотрев на Тошу.       Тот задумчиво и одновременно растерянно перевёл взгляд на блондина. Посмотрев так на него пару секунд, он недовольно нахмурился и негромко выдохнул, опустив голову: — Заебись.       Обойдя друзей, он медленно, шаркая по ковру, пошёл к дивану. — Сходишь завтра в банк? Нужно их хотя бы заблокировать… – пожав плечами, неуверенно предложил Влад и растерянно переглянулся с Женей, ища в его глазах поддержки. — Почему я? – возмутился Тошик, обернувшись. — Потому что карточки зарегистрированы на тебя, и там нужны твои данные.       Барабанщик тяжело вздохнул, понимая всю серьёзность сложившейся проблемы. От похода в банк не отвертеться, кто-нибудь из этих троих всё равно насильно его затащит. Так что отпираться было бесполезно. А карточки сам виноват, что потерял. Нечего было руки в карманы засовывать, а потом бездумно вытаскивать, не боясь что-нибудь потерять. Вот теперь придётся жертвовать часом ожидания девушки на остановке и идти в этот дурацкий банк…       Влад неуверенно хотел предложить: — Мы можем сходить с…       Но Тошик, вздохнув, перебил его, устало рухнув на диван. — Всё равно сдохну скоро, нахрена мне эти карточки…       Подняв руки над головой, он скрестил их и закрыл ими глаза. Влад, слегка нахмурившись, неуверенно решил уточнить: — Так ты сходишь?..       Тошик выдохнул и, приоткрыв один глаз, посмотрел на брюнета. — Да схожу, схожу. Куда я денусь-то, – вздохнул он и снова закрыл глаза, договорив шёпотом: – Если проснусь, конечно, завтра. — Тох! – в один голос упрекнули его гитаристы, сами того не ожидая. Переглянувшись, они чуть усмехнулись. — Ой, всё, – подняв руки в невинном жесте, парень сморщился. Оглянувшись по сторонам, он поставил руки на диван по бокам и, шумно выдохнув, лениво поднялся с дивана. – Ладно, пошёл проверю: проснусь я завтра или нет, – поймав на себе упрекающий взгляд солиста, барабанщик тут же затараторил. – Но я больше, чем уверен, что вы окажетесь правы, и завтра утром я проснусь и пойду в банк, безусловно!       Женя только закатил глаза, вздохнув. Тоша в это время уже подошёл к гитаристам. Посмотрев на них невинным взглядом, он вытянул руку вперёд: — Хотите, можем даже поспорить? Кто выиграет, моет посуду, – он пожал плечами, всё ещё протягивая руку. А затем усмехнулся своим же мыслям. – Забавно, что при любом раскладе мне не придётся её мыть, – Тошик убрал руку в карман и, толкнув плечом Женю, подмигнул ему. – Ну я пошёл. Надеюсь, не прощаемся.       И ухмыльнувшись, он прошёл мимо расступившихся гитаристов, у которых дрожь по спине проходит от каждой Тошиной шутки.