Одинокие Небеса

У каждого есть жизненная ситуация, когда жизнь резко меняется. Ситуация, которая делит её на две части: до и после. Ситуация, в которой слабовольный человек вряд ли решит оказаться осмысленно. Ситуация, исход которой не очень нравился Саваде Тсунаеши. В свои двадцать он имел всё, что желали многие, но было одно «но»… У этого «но» были чёрные вороные волосы, словно колючие иголочки, что обязательно проникнут под кожу и вопьются в сердце, серые глаза, словно сверкающий холодный металл — сталь, и некий кошачий разрез глаз. Ещё тогда, в свои шестнадцать, он встал на перепутье. Стоило лишь задавить небольшие отростки нежности к этому устрашающему человеку, и всё было бы по-другому. Тогда даже мысли не возникало, что это теплое чувство в груди так испоганит ему жизнь. Наверное, с Тсуной сыграло злую шутку то, что он, в принципе, и не умел тогда действительно подавлять свои эмоции, то ли дело сейчас… Не правда ли, каверзная насмешка матушки судьбы? Ведь сейчас уже поздно. Словно он болел смертельным вирусом, который поглотил его в свои темнеющие и бездонные объятья за день до изобретения вакцины против этой заразы. Если быть честным, то за четыре года своей безответной любви он начал медленно сходить с ума. Иногда, ему даже казалось, что он видит нелепые отголоски приязни, что растворялись в штурме пламени, в глазах своего Облака. Скажи ему кто-либо два года назад, что босс Варии будет для него сейчас одной из основных опор и поддержек, он бы нервно усмехнулся и ретировался, куда подальше от психа, сморозившего такую глупость. Но ситуация сейчас оказалась другой. Лишь Дино и Занзас знали об обжигающем жаре внутри, что, словно Помпеи, пытается накрыть своим пеплом чувства. Облегчить жизнь Савады. Но бесполезно: пепел сдували маленькие не догоревшие толики надежды. В пух и прах. Слушая стоны из соседней комнаты, шатен хотел зарыться в ворохи одеял и подушек, абстрагируясь от мира за пределами его серой, темнеющей оболочки, что недавно перестала искриться ярким небесным свечением. Ни для кого не было новостью, что Кёя водил домой однодневных подстилок. Шлюх. Савада слышал одно и то же каждую ночь из соседней спальни, где окна практически всё время были задернуты серыми шторами, выглядевшими как балдахин. До безобразия пошлые шлепки, бессвязный шепот и крики, перемешанные со стонами. С различием в голосе. Голос мог быть высоким, пищащим, как у мышки, или немного басистым, грубым, но неизменно хриплым. Ассортимент людей, что приводил Хранитель, заставлял не раз задуматься, что он, видимо, заключил сделку с одним из популярных публичных домов Италии. Шатен знал лишь четыре таких. И, Господи, просто показав там кольцо представителя семьи Вонгола, ему бы предложили огромный выбор. Начиная с милых и пушистых подростков, у которых это будет первый раз, и заканчивая развязными мазохистами, которых можно даже убить. Хибари нередко приводил невысокого роста пареньков (видимо, брюнет предпочитал ведущую роль в однополом сексе), смазливых девушек и милых дамочек, большинство из которых были брюнеты и брюнетки с тёмно-зелёными глазами, не оставляя сомнений в предпочитаемых партнерах. Свой камень в спину Тсуны: его глаза и волосы со временем начали становиться только светлее. В каштановых волосах нередко просвечивались блондинистые пряди, а карие глаза отсвечивали оранжевым. Сейчас мало что отличало его от Первого. Гены его предка-основателя тогда ещё небольшой и малоизвестной группировки «Виджеланте», видимо, были очень сильными и своенравными, подчиняющими всё существо Тсунаёши. Сам человек, в котором происходили эти метаморфозы, был не против. Мудрость Джотто тоже была одним из сопровождающих этих изменений, и это пока что радовало шатена. В один из дней этой заедающей повседневности он не выдержал, и надоедливые стоны перестали вылетать из уст очередной пассии. Раздав всем Хранителям срочные миссии и не забыв напомнить, что за каждый лишний труп гражданского населения они будут отвечать головой, он успокоился, а особняк опустел. Слуги были отпущены на неделю или полторы, но кухарка воспротивилась, что её босс превратит кухню в минное поле, где не ясно, что и откуда выпадет, а садовник наотрез отказался бросать свой цветущий сад на произвол судьбы, поэтому они, несмотря на заманчивую перспективу внепланового отпуска, все же остались в особняке. Савада был очень рад такому повороту событий, ведь быть совсем одному в последнее время стало непосильной ношей. Правда, это не значит, что Савада безвылазно будет находиться в своем штабе, за ним тоже числится миссия и множественные собрания Альянса и содружеств. Пришлось много времени потратить на улаживание обострившихся отношений с Восточной территорией, но, придя к мнению, что договор о взаимном сотрудничестве лучше, чем открытое объявление войны, все более-менее поутихло. Визит же на общественные собственности, находившиеся на этой территории, оставил в сердце японца неизгладимый отпечаток. Среди всех безликих домов каких-либо учреждений каждый раз, когда он закрывал глаза, в черном мареве возникал четкий силуэт. Он приехал в это захолустье по настоятельным рекомендация Гокудеры, ведь прежде чем заключать контракт, нужно было тщательно изучить данные. На практике. Он очень хорошо запомнил старое, словно облезлый кот, здание, которое в пору реставрировать. Тогда сердце бешено колотилось и уходило куда-то далеко в пятки. Здание, казалось, было готово разрушиться от небольшого дуновения ласкающего ветерка. Внутри, дела обстояли только хуже. Проходя мимо детских комнат и пытаясь найти хоть одну нянечку или администратора приюта, на него нередко кусками осыпалась белая штукатурка, под ногами лежали чернеющие обломки стен, а в некоторых местах были разбитые вдребезги стёкла, перевитые паутинкой трещин. И неудивительно, что когда кто-то маленький врезался в ногу босса Вонголы, он вздрагивал, сглатывал, старательно не поддаваясь зудящему противному чувству. Ни страха. Ни тревоги. На него тоже смотрели удивленно, с ощутимым чувством паники, и без того большие глаза девчушки. Она вдруг побледнела еще сильнее, зажмурилась и, нервно поклонившись, пролепетала извинения, видимо, ожидая, что на неё наорут и ударят. Непередаваемое чувство испытывал Тсунаеши. Затопляющие чувства щемящей нежности, ласки и прилив какой-то, по-своему теплой, доброты. Девочка была синеволосой, хотя прядки на свету отливали фиолетовым, один глаз был скрыт повязкой, а другой был такого же голубо-фиолетового цвета. Она была одета в просторное белое платье, что было очень большим и висело на ней, словно тряпка. На плечах виднелись следы от многочисленных побоев: чернеющие синяки, старые и только-только зажившие шрамы и хрупкие кости под тонким слоем кожи, словно прикрытые лишь папирусом. — Девочка, — он еще раз сглотнул, — а где… Где ваша нянечка? Она была до невозможности худой и жутко одинокой, словно брошенной на произвол судьбы. Ее звали Хроме. Неизвестно откуда появилась, неизвестно когда пропадет. Одна в этом мире. Одна против всех. Одинока в своей борьбе за жизнь настолько же, насколько одинок он.