Мир окрасится огнём

- Наш мир изменился. Все мы, - подросток резко вскидывает руки, обводит горящим взглядом своих немногочисленных слушателей и отрывается от пола в приступе восторга, на целый дюйм поднимаясь над трибуной. - Все мы дети нового мира. Да, нежеланные, и Департамент Единой Защиты не устаёт нам напоминать об этом и сеять панику среди обычных людей, настраивая их против нас. К сожалению, страх перед неизвестным - это человеческая натура. Эта натура создала ДЕЗ, Кердан-Кей и всю нынешнюю систему, согласно которой такие, как мы, не имеют даже права на жизнь. Мы не просили этой силы, и всё же она наша. Тем, кто не свыкся с этим, стоит наконец-то переосмыслить свою жизнь, как бы больно ни было; мы – изгои, и наша жизнь никогда не станет прежней! Говорить одновременно легко и сложно от удушающего и окрыляющего приступа торжественного вдохновения и осознания важности момента. Историчности. Все эти люди, хоть их и не больше дюжины, способны изменить историю, перевернуть мир с ног на голову и задать жару всем недовольным! Под его началом, разумеется. От одной мысли о своих возможностях и возможностях всех доверяющих ему людей внутренности сводит экстазом, и с кончиков пальцев бесконтрольно срываются снопы огненных искр. Самоконтроль далеко не его конёк. - Каждый из нас потерял что-то ценное; любимых, родных и близких, - Джим пристально смотрит на каждого человека в просторном полутёмном помещении заброшенного завода, воскрешая в памяти истории, стоящие за каждым из них. Он давно успел разобраться в истории каждого из их маленькой компании и прекрасно знал, что никому из присутствующих прощание с прошлой жизнью не далось малой кровью. Кого бы ни взять для примера, это неизменно похожие в чём-то случаи. Даже если жизнь не была идеальной, то сейчас она виделась именно такой. Всё познаётся в сравнении. Никому из них не было легко отказаться от прошлого и принять новую жизнь, вырвать себя с корнем из привычной почвы: женщинам - забыть свои семьи, а мужчинам, почти вдвое старше его самого, стоило многих усилий признать авторитет такого мелкого засранца. Не стоит недооценивать чужую гордость, но иногда рациональное в людях берёт верх. И только его – Мориарти – заслуга, что сейчас они не прячутся в грязной подворотне или сточной канаве, не питаются отходами и не сошли с ума окончательно, и что над их головами есть вполне сносная крыша. Чего ещё можно желать, когда всё общество объявляет охоту и спускает своих цепных изголодавшихся псов? Каждый шаг - опасность, и каждое необдуманное действие - верный путь в одно печально известное заведение, от которого дрожь идёт по телу и волосы на голове шевелятся. Кстати, эти самые псы – специальные агенты ДЕЗа - и сами не брезговали использовать способности проводников. Джим видел пару раз, как это проворачивают, но так и не смог понять, почему среди них исключительно те, кто управляет бетоном, и какого чёрта они такие слабые? Именно их способности. Но даже с этой ощутимой промашкой армия и многочисленные ресурсы вкупе с новыми технологиями, обращенные на войну с проводниками, доставляли чертовски много неудобств. Чего стоили одни только камеры наблюдения, развешанные на каждом углу. Что чувствует человек, жизнь которого изменилась в один миг? Разочарование и тоску, и желание умереть для некоторых. Люди ничего не стоят без самих себя, без твёрдой опоры под ногами. За редким исключением. Может быть, пробуждение его способностей немного изменило личность, а может быть, всё дело в подростковом бунте. Зубы сводило от одного этого набившего оскомину словосочетания, но рациональное в нём брало верх. Что-то толкнуло его не только спасать свою жизнь, но и попытаться сопротивляться сложившейся системе. Подняться, и с головой, полной настоящего хаоса, хвататься за любые ниточки, и думать, думать, думать. Вести за собой людей было всегда делом нелёгким, но чертовски интересным. Сейчас он видел перед собой возможность, облечённую в мясную оболочку, свои собственные разномастные инструменты, каким бы мелочным такое отношение ни было на самом деле. Сентиментальность – лишнее, когда в твоей крови есть ген, который может в мгновение ока превратить тебя в изгоя для всех без исключения. Впрочем, он и сам был не более, чем инструментом, указывающим путь и расставляющим приоритеты на пути к единственной достойной борьбы цели. Оставалось только принять это как должное и сотворить нечто по-настоящему величественное. Ведь мир не зря их так до одури боится, не зря придумал весь этот департамент, полномочия которого распространились чуть ли не на всю планету. Если самые обычные люди ещё не осознали, какой чугунной пластиной тоталитаризма их заботливо прижали к земле, – не их забота. Государство, которое считает одних своих граждан по праву рождения достойным либо пожизненного заточения, либо уничтожения, просто напрашивается. И у Джима мышцы сводило сладостной истомой от предвкушения настоящей, доброй битвы за свои идеалы. Страха не было. Тому, кто потерял всё, нечего бояться. В этом прогадали его враги, ведь никому из присутствующих здесь нечего было терять. У него самого не было даже постоянного дома, что уж говорить о всех остальных, прошедших куда большие испытания. Оставалось только обретать. Хватать и вгрызаться, отстаивая своё право. Может быть, в силу своего возраста Джим воспринимал всё это почти как игру. Грандиозную, но всё же игру. Если правильно передвигать свои фигурки на шахматной доске, противник рано или поздно склонится под ним. Так задумано. Так правильно. Ради этого всё и затевается, если уж по-честному. - В конце концов, мы потеряли и самих себя. И сказать спасибо за это мы можем только нашей доброй власти. Власти, которая настраивает нас против друг друга, да так, что матери сами сдают своих сыновей в полицию, хотя каждая собака в любом конце света знает, чем это грозит. Они считают нас скотом, никчёмными отбросами, но мы можем отстоять своё право. На жизнь. На уважение. - Те самые права, которые даны нам от рождения, и по праву рождения мы возьмём силой. Правильная мотивация - залог успеха и самая ключевая отправная точка работы с любым человеческим ресурсом. Это просто стоить помнить и давить на нужные - болевые - точки. Он и сам был так мотивирован с избытком, и знал, какие слова нужно произносить, репетировал полночи, променяв свой крепкий здоровый сон на подготовку. Расхаживал от одной стены к другой, огибая раз за разом свой убогий матрас в тесном подвале, и представлял себе этот самый момент, формулируя то, что бурым комком речного ила нарастало на душе и требовало быть сорванным, высказанным – только так можно было избавиться от тошнотворного чувства, преследовавшего его с самого первого дня, когда он обнаружил в себе способность проводника. В тот вечер, когда он слишком долго смотрел на огонь в камине, загипнотизированный пляской пламени и вся его сущность отплясывала синхронно. Когда родители тихо переругивались в спальне, наивно полагая, что их никто не слышит. Где-то между причитаниями о старом алкоголике и крикливой, ворчливой шлюхе, на его ладони вспыхнул огонь. Самый настоящий, хоть и не очень яркий. Так и появилась его тайна. Первая зуботычина от жизни, определившая всю его судьбу. Только поначалу он даже и не задумался об этом. О, чёрт, это было просто потрясающе – обнаружить одну из самых жутких и опасных стихий прирученным зверьком, ласковым и податливым. Он горел азартом и восторгом, когда на следующий же день затащил Ричи на старую швейную фабрику и показал, на что способен. У него были власть и сила, и целая куча времени впереди, чтобы распорядиться этим богатством. Карие глаза первый раз светились искренним счастьем. Каково же было его удивление и непонимание, когда при виде невинного фокуса его близнеца буквально затрясло. Ричи, тихий и милый, его Ричи, которого он знал как облупленного, просто взорвался рыданиями. Прям как в детстве, например, когда он распорол коленку, упав с велосипеда. Или когда его напугала свора бродячих псов. Как любая из его детских истерик, но умноженная в десятки раз, потому что успокоить не получалось долгие несколько часов. Затихнув на пару минут, он будто снова набирался сил и начинал всхлипывать, а раскрасневшееся лицо снова искажала гримаса плача. Тогда ещё ему всё ещё кружило голову от нового ощущения силы, энергии, которой он мог управлять, и уж что, а такая реакция оказалась полной неожиданностью. Какой-то жалкий скулёж вместо радости. Только потом пришлось признать, что это был первый и последний раз, когда оказался прав не Джеймс. Парень прикрывает глаза и повторяет мысленно ещё раз заветное «мы перекроим мир». Не нужно будет больше бояться и прятаться. И чёрта с два что-то ещё сможет разлучить его с братом. Издевательством было уже родиться в разных телах. А географическую оторванность друг от друга можно было приравнять к пыткам, до которым даже испанской священной инквизиции было далековато. Прошло около полугода с того момента, как его сущность раскрылась и ему пришлось пуститься в бега, чтобы не быть захваченным департаментом. Тогда ещё он почти ничего не умел и мог разве что костёр разжечь, зато сейчас ситуация немного изменилась. Чтобы выжить, приходилось изворачиваться и исследовать свои новые способности, пытаться найти свой максимум, влипать в такие передряги, из которых, казалось, не было выхода. Однако же он прямо сейчас безрассудно тратил энергию, размениваясь на дешевые трюки только ради того, чтобы произвести впечатление. Не то чтобы он был любителем дешевых эффектов, но если для достижения цели нужно к ним прибегнуть, то ничего против Джим не имел. Могло ли быть что-то более важное правильного настроя всех его ресурсов на данный момент? Только от этих ребят и от него самого сейчас зависело, как всё пройдёт. Операция, слабо сказать, что была рискованной, - от неё за версту разило безрассудством. И даже несмотря на всю серьёзность момента Джим веселился, входил в раж, заряжая своей энергией слушателей, и сам подпитывался, пьянея от этого сладкого внимания. Но что-то идёт не так – прежде всего он замечает обеспокоенно переглядывающихся сестёр Тёрнер, и уже только потом скрип половиц у двери – это за какую-то секунду до того, как широкоплечий военный сносит её с петель. За доли секунд в помещение, которое находится на промышленной окраине города, которое он считал максимально безопасным, врываются вооруженные до зубов специально обученные дезовцы, и сердце обрывается, тяжелым камнем бухает до пустого желудка, когда Джим вскакивает, одним махом пересекая весь зал, вспыхивая как факел, и оказывается перед массивным чурбаном с автоматом, сразу же ухватываясь за дуло, раскаляя металл добела, сминая его в пальцах как пластилин и заставляя солдата визжать, как свинья на убое. О да, для кого-то тут слишком горячо. Действовать приходится быстро в том хаосе, и времени сориентироваться нет - остаётся только драться из последних сил, отталкивая уже не брыкающееся тело и переключаясь на новоприбывших врагов – без разбора обдавая пышущим пламенем каждого запакованного в чёрные бронекомплекты. Пламя уже рефлекторно вспыхивает на руках, и остаётся только придать ему направление и ускорение, показывая, чему он научился. Джим отлично знает, куда направлять вихри хищного, кусачего огня, метать потоки энергии, чтобы это причинило как можно больше боли. Приятно смотреть, как лицо врага плавится под невыносимым жаром, вспухает отвратительными ожогами, несопоставимыми с жизнью. Эти язвы никогда не заживут - это точно. Рядом, плечом к плечу с ним сражаются ещё трое - вспышки света и всполохи кислотно-яркого неона сбивают с толку, но военным он и вовсе должен выжигать сетчатку. Куда делись девчонки, Джим уже не видел, просто надеялся, что им удастся выбраться из этой заварухи целыми и невредимыми. К ногам падает дымовая граната, и прежде чем она успевает разорваться, наполнив комнату ядовитым и едким дымом, парень разворачивается, тут же получая грубый ощутимый тычок в межреберье от ещё одного вояки. От удара по голове он успевает уклониться, взмывая в воздух на несколько дюймов и, не помня себя от злости, накидывается на нового врага. Всё его существо захлёстывает гнев, заставляя рвать глотку яростным криком и стараться выжечь дотла эту заразу, которая оказалась более стойкой, чем его коллеги. Тем приятнее их убивать. Тем слаще чувствовать себя отмщённым. Сживая со свету каждого, кого он считал виновным в своём личном горе, своей личной трагедии. Прошлого не вернуть, но можно выплеснуть эмоции, и наказать виновных, и получить своё. Джим верил, что это поможет ему примириться с самим собой и, в конце концов, достичь цели. Защитный шлем, который лично он предпочитал называть намордником, сбивается, открывая искаженное злостью, сосредоточенное лицо. Взгляд парня непроизвольно цепляется за какие-то мелкие детали и, возможно, это то, что он запомнит об этой своей жертве – жесткая, с рыжиной, щетина; косой шрам, рассекающий верхнюю губу и многочисленные морщинки вокруг глаз цвета грандидьерита. Детали сами ложатся на память, западают, пока Джим тянет руки к открытым участкам кожи – нужно всего лишь дотянуться, и от этого служивого останется только некоторое нелицеприятное напоминание да специфичный запашок – но он уворачивается и успевает перехватить одну пылающую ладонь, моментально скручивая и заламывая до хруста. Приходится сделать колоссальное усилие, из последних сил Джим рвётся вперёд, цепко ухватываясь за массивную шею мужчины, стараясь вложить всю злость в воссоздаваемое пламя. Где-то он совершил промашку – остаётся только доля секунды, чтобы эта мысль промелькнула в голове. На коже военного не появляется ожогов, и это неправильно, будто он вытягивает всю энергию, что была в теле брюнета. Вместо того, чтобы поддаться огню, поглощает его. Как долбанная чёрная дыра, искривление в пространстве или ещё что похуже. Когда перед глазами темнеет и расфокусированный взгляд уже не может фиксировать происходящее, с грохотом за спиной разрывается снаряд, обдавая его с ног до головы взрывной волной с острыми осколками металла.