Кровь моя холодна. Холод ее лютей Реки, промерзшей до дна. (И. Бродский)
***
Пожилая женщина в богатом темно-синем одеянии стояла посреди кухни, опершись на трость. Ее почти полностью седые волосы с редкими бурыми прядками были собраны в тугой хвост, лицо испещрено глубокими морщинами; резкие складки, обрамляющие плотно сжатые губы, говорили о суровости ее характера. Она с презрением осматривала приведенных в кухню женщин. - Свадьба Виттории Вичи уже завтра, - строго произнесла она, внимательно рассматривая каждую из них, - а ты привел мне всего лишь четырех захудалых шлюх. Две нордки, две эльфийки – и все? Фолк Огнебород, управитель Синего дворца, недовольно насупился. - Ярл Элисиф велела привести только их, - ответил он. – Во дворце тоже, знаешь ли, дел по горло. Старуха поморщилась. - Ладно, сгодятся и эти, м-м-м. – Она впервые повернула свое худое лицо к Огнебороду. – Убирайся отсюда, у нас полно работы. Фолк ничего не ответил и, только хмыкнув, вышел из двери для прислуги, через которую он и привел новых работниц в дом Виттории. Не хватало еще ругаться с этой склочной старухой: все в Солитьюде знали об отвратительном нраве управительницы Виттории Вичи. - Итак, - протянула старуха, когда Огнебород закрыл за собой дверь, - главная в этом доме – я. Виттория не должна вас даже видеть: тихо выполняйте свою работу и не высовывайтесь, иначе не жалуйтесь: я с такими, как вы, не церемонюсь. – Старуха многозначительно потрясла своей тростью. – Все ясно, м-м-м? Женщины закивали. Управительнице они сразу не понравились. Две нордки были рослыми, крупными, явно привыкшими к физическому труду, однако было в них что-то, что старуха смутно ненавидела всем своим существом: одна, огненно-рыжая, как-то глупо улыбалась и двигалась практически каждую секунду – как-нибудь незначительно, то поведет плечом, то перевалится с одной ноги на другую; вторая, светловолосая, веснушчатая была немного ниже, коренастее, и лицо ее напоминало скорее лицо мужчины – какого-нибудь тупого лесоруба, который может делать только то, что ему говорят. Одна из эльфиек, альтмерка, была белесой, высокой, но в отличие от нордок, тощей. Ее золотистые глаза говорили об определенной смышлености, однако в них была какая-то тревога, которая управительнице тоже показалась неприятной. Самой низкорослой и хрупкой из всех была данмерка, тихая, слегка ссутуленная, будто в почтительном поклоне – старуха быстро обратила внимание на ее темные руки с короткими жилистыми пальцами и черными ногтями: казалось, будто до этого ей приходилось выполнять какую-то грязную работу. - Вот мерзость, - пробормотала себе под нос управительница. Молодость – вот что она ненавидела больше всего.***
Весь день прошел в приготовлениях к свадьбе. Старуха внимательно следила за добросовестностью каждой своей новой работницы, и самыми старательными из всех оказались мелкая данмерка и белокурая нордка – у первой, правда, все получалось как-то не совсем правильно, но она явно делала все, что было в ее силах; более того, она постоянно склоняла голову перед управительницей и звала ее госпожой безо всякого повода, открывая рот довольно редко – такая услужливость была старухе по душе. К работе светловолосой у нее вовсе не было никаких претензий: крепкая, выносливая, она справлялась со всем, в отличие от слабых эльфиек – даже нарубила дрова на заднем дворе и натаскала их в дом. Больше всех старую управительницу раздражала рыжая девушка. На вид она была самой молодой и активной, ее красивые светлые глаза загорались всякий раз, когда в ее присутствии появлялся молодой мужчина, будь то конюх или солдат имперского легиона. Как-то раз она, развешивая белье во дворе, заговорила с каким-то прохожим – услышав ее звонкий смех, управительница не поленилась выйти и огреть распутную дуреху тростью. - Тупая ты шлюха, быстро за работу! – прошипела управительница, но ее гнев ничуть не расстроил девушку, и она, усмехнувшись юноше, принялась дальше развешивать белье. «Ну хотя бы заткнулась», - с отвращением подумала старуха, вернувшись в дом взглянув на драившую пол данмерку – та совершенно выдохлась за этим делом, но продолжала что-то мечтательно напевать, не замечая никого вокруг. Стоило бы поменять местами двух этих девушек, решила управительница – данмерка не будет отвлекаться, а рыжая сильнее, поэтому справится лучше с мытьем полов. - Эй ты, - крикнула старуха, даже не потрудившись поинтересоваться, как зовут ее новых подопечных, и данмерка подняла голову. – Иди лучше развесь белье, а эту дуру пришли ко мне. - Да, госпожа, - покорно ответила девушка, поднявшись с колен, и взгляд старухи снова упал на ее руки. - Боги, почему они у тебя такие страшные, м-м-м? – воскликнула управительница, показывая на ее пальцы. - Я работала красильщицей в доках, госпожа, - негромко ответила данмерка, склонив голову и спрятав уродливые руки в грязный передник. - Гадость, - вздохнула управительница. – Забудь то, что я тебе сейчас велела. Принимайся обратно за пол. И не смей трогать ничью одежду такими руками. - Да, госпожа, - таким же ровным голосом, как обычно, произнесла данмерка и снова опустилась на колени. Не успела старуха, хромая, выйти из комнаты, как услышала, что она снова принялась что-то тихонько напевать. На кухне работали белокурая нордка и альтмерка: первая с легкостью замешивала тесто сильными руками, а эльфийка что-то крошила в котелок над очагом. Однако, заметив бесшумно появившуюся управительницу, альтмерка вздрогнула и уронила целую морковь в котелок. - Безмозглая ты сука! – разозлилась старуха и изо всех сил огрела ее тростью по ребрам – девушка сжалась и слабо заскулила. Белокурая взглянула на это исподлобья и оскалилась. - П-простите, - запинаясь, произнесла альтмерка, - простите, я разволновалась… - Да провались ты в Обливион, идиотка! – воскликнула старуха. – Что ты тут варишь? Суп? Выливай его вон! Делай заново. Не хочу, чтобы потом гости обсуждали дом Виттории как какую-то мерзкую богадельню. Слышала, что я сказала, м-м-м? Живо, пошевеливайся! В тот же миг, когда неуклюжая альтмерка принялась все переделывать, дрожа как осиновый лист, управительница снова услышала знакомый смех на улице; выглянув в окно, она разглядела рыжую девушку, которая совсем забросив белье, обжималась в углу с каким-то солдатом, заливаясь хохотом. - Ну я ей сейчас устрою! – процедила старуха сквозь зубы и похромала на улицу.***
- Я не хочу есть сегодня, - с беспокойством сказала Виттория, выглянув с утра в окно – погода была пасмурной. - Вам нужно позавтракать хоть немного, - возразила ее старая управительница. – Подумайте, вам предстоит целый день быть на людях, вам нужны силы. - Ну ладно, - неуверенно протянула Виттория. – Вели, чтобы мне принесли немного вина и фруктов каких-нибудь. Спускаясь вниз, старуха наткнулась на альтмерку, которая снова сильно заволновалась в ее присутствии – она несла какой-то сверток. - Это что? – властно спросила управительница, вмиг заподозрившая, не решила ли эта девчонка что-нибудь украсть. - Н-ничего, - пробормотала альтмерка, но старуха тут же выхватила его и развязала ткань. Внутри лежали какие-то стрелы. Она не разбиралась в оружии, но казалось, что они толще, чем должны быть. Управительница ничего не поняла. Откуда стрелы в доме? - Это еще что такое, м-м-м? – строго спросила она у встревоженной девушки. Альтмерка побледнела, не зная, куда деть свои глаза. - Это… стрелы для оружейника… - сбивчиво проговорила она. – Я работала у оружейника, пока господин Огнебород не велел мне... ну… прийти сюда… - При чем здесь какой-то оружейник! – рассвирепела старуха, снова с силой ударив альтмерку по боку – выше она не могла дотянуться. – Убери эту мерзость из дома немедленно! Мне плевать на всех оружейников этого мира, ты больше не работаешь у них! Ты в доме Виттории Вичи! Выбрось это куда-нибудь! Альтмерка растерянно кивнула, быстро забрала сверток и бросилась бежать. «Вот же дуры», - подумала управительница, спустившись на кухню. Там была только данмерка, сонно помешивающая что-то в котелке. - Бросай все дела, - приказала старуха. - Отнеси завтрак Виттории, да поживее. - Как скажите, госпожа. Данмерка почтительно склонила голову и принялась собирать необходимое на поднос. Спустя какое-то время, когда Виттория направилась принимать ванну, и две нордки таскали ей подогретую воду, управительница поднялась в комнату своей молодой хозяйки и заметила данмерку, крутящуюся у свадебного наряда. - Что ты делаешь?! – закричала управительница, и девушка невольно вздрогнула. – Я же запретила тебе прикасаться к одежде! Грязная сука, м-м-м! В ярости старуха замахнулась своей тростью и угодила девушке прямо в висок – та упала на пол. Видимо, удар был очень сильным: старуха заметила кровь на лице данмерки, и это умерило ее пыл. - Простите, госпожа, - опустив глаза, проговорила девушка, не решаясь подняться. - Уйди с глаз долой, - прошипела старуха, и данмерка, бросив на нее короткий взгляд, в котором управительница без труда узнала знакомую ей ненависть, быстро встала и ушла прочь. К счастью, никаких следов на платье Виттории не осталось.***
Когда церемония началась, все четыре нерасторопные служанки куда-то подевались. Управительница не видела их с тех пор, как все приготовления были завершены, и гости собрались на площадке посреди городских стен, где и проводилась свадьба. Погода оставалась пасмурной. Кто-то из гостей недовольно пожаловался, что в любой момент может пойти дождь, а на площадке даже не было никакого навеса: под аркой, украшенной цветами, находились только места для новобрачных. Виттория была бледна, чему управительница удивлялась с самого утра: обычно девушка не робела ни перед чем. Ее жених Асгейр жизнерадостно улыбался гостям – его явно ничего не терзало, в отличие от Виттории. Барды играли на лютнях и пели. Еды и питья было достаточно, но лишние руки не помешали бы, а этих дурех, как назло, нигде нет. Когда Виттория и Асгейр поднялись на балкон, чтобы произнести торжественную речь, музыка стихла. Управительнице пришлось шикнуть на нескольких особенно болтливых гостей, чтобы Асгейр смог заговорить. «Что бы они делали без меня», - с гордостью подумала старуха, осматривая торжество. Все это было делом только ее рук. Разве что настроение Виттории вызывало у старой управительницы смутную тревогу. И сейчас, стоя на балконе, она улыбалась чересчур натянуто, словно боясь чего-то невыразимого, сама не понимая, что может ей угрожать. Неужели предчувствие? Пока Асгейр высказывал благодарность всем пришедшим на церемонию, Виттория сунула руки в карманы своего свадебного наряда, и в тот же миг ее лицо переменилось. Управительница заметила, как девушка со страхом и удивлением достала какой-то листок, развернула его – и мертвенно побледнела. В тот миг произошло что-то непонятное. В воздухе что-то быстро просвистело – и Виттория неестественно замерла, а по площадке прокатился полный ужаса крик. Асгейр отпрянул от своей невесты. Виттория, бледная, с застывшим взглядом, зашаталась и в то же мгновение перегнулась через балкон, рухнув вниз. Крики гостей слились в бессвязный вопль. Кто-то ринулся к упавшей Виттории, кто-то побежал прочь; во всеобщей суматохе управительница заметила бегущих легионеров с криками «прочесать все стены», «он где-то здесь», «не мог уйти далеко». Старуха все еще не могла понять, что произошло, когда, распихивая перепуганных гостей, она доковыляла до Виттории – та лежала на земле мертвая. Лужа густой крови уже растекалась по каменным плитам площадки. Невесту перевернули лицом вверх – ее испуганные глаза были широко распахнуты, белое платье залито кровью, а из груди торчала толстая стрела. Сердце старухи упало – она уже видела эти странные стрелы. Управительница выхватила из руки покойницы крепко сжатую бумажку. Старуха ничего не поняла: на ней был отпечаток ладони и только одно слово – «жди». Все в голове женщины перемешалось. Она понимала только одно – эти стрелы были у трижды проклятой альтмерки, поэтому, руководствуясь этим единственным аргументом, она, хромая, поспешила в дом, где в последний раз видела эльфийку.***
Альтмерку управительница нашла сразу – та лежала посреди кухни с перерезанным горлом, и кровь все еще слабыми толчками выливалась на пол. На ее мертвом лице был кровавый отпечаток ладони, прямо как на записке, подброшенной Виттории. Старуха так и осталась стоять, глядя на это невидящими дрожащими глазами. - Не понимаю, - вслух произнесла она. – Кто тогда это сделал? Ответ раздался откуда-то сзади: - Я, госпожа. Управительница резко обернулась: позади стояла низкорослая данмерка, почтительно склонив голову. На ней была та же одежда, что и весь день – поношенное темное платье и грязный передник, но за спиной у нее виднелся внушительный арбалет. - Ты, - с ненавистью выдавила старуха, пожалев, что не забила данмерку до смерти своей тростью, пока у нее была такая возможность. - Да, госпожа, - спокойно подтвердила девушка, и в ее печальных глазах сверкнуло что-то злобное. - Зачем? Кто ты? – прохрипела старуха, которая была не в силах больше ничего произнести. - Я слышу Мать Ночи, госпожа. Я – Слышащая Темного Братства. По коже управительницы пробежал холодок – она впервые осознала, что живой ей едва ли уйти. И как она сразу не поняла, что означает отпечаток ладони! Вот почему эта мерзавка ошивалась у свадебного платья. - А эту шваль тоже велела убить твоя Мать? – гневно проговорила старуха, кивнув на тело альтмерки. – Стрелы ведь были у нее. - Не стрелы, госпожа, а болты, - твердо поправила ее данмерка, доставая из-за плечей арбалет – к своему ужасу старуха заметила, что он уже взведен. – Она знала обо мне очень много, ее приходилось запугивать. Но лишние свидетели мне ни к чему. Управительница с трудом сглотнула возникший в горле ком. - Теперь и я знаю много? – с вызовом сказала она. – Так чего ради ты вернулась? Почему не сбежала сразу после убийства Виттории, почему стоишь передо мной и рассказываешь мне все это? Данмерка взглянула на старуху с холодным презрением. Она поднесла окровавленную руку к своему виску, где темнела ранка, полученная утром от трости. - Я плачу по счетам, госпожа, - негромко ответила она. Болт, выпущенный из арбалета, коротко свистнул и попал в цель.