Valentine

Сладковатый запах корицы разносится по комнате, мысленно перемещая в какое-то место подсознания, где так тепло, уютно, по-домашнему, как, в принципе, сейчас и было в доме. Приглушенный свет, никаких спиртных напитков, лишь чай, кофе, закуски: это всего лишь посиделки после шумной вечеринки. Четырнадцатое февраля Митч не любил. Хотя бы потому, что в этот день все вокруг пестрило розовыми вычурными сердечками, а атмосфера «любви» парила в воздухе, кажется, преграждая доступ кислорода к легким и не вызывая ничего больше рвотного рефлекса. Ну, или потому, что именно в этот день он когда-то признался парню в школе в своих чувствах. Милому улыбчивому парню, который ходил с ним вместе на математику и французский, помогал с домашним заданием и часто вступался за хрупкого Грасси. Но каково было удивление брюнета, когда это чудо на его глазах вдруг побледнело, а затем резко покраснело от злости. Митч прекрасно помнит, как горько плакал, прокручивая в голове эти до ужаса отвратительные слова, пропитанные ядом, злостью и презрением, которые будто были выжжены на внутреннем веке. Он закрывал глаза, а эти фразы, одна за другой, проплывали перед глазами, ярко сияя. Он поклялся себе забыть, что такое четырнадцатое февраля. Не то, чтобы ему не нравилось, что в их доме сейчас много народу или что большая часть из них – пары, он просто неимоверно устал, то ли от общества, то ли от воспоминаний. Как бы он не пытался, нет, каждое гребаное четырнадцатое февраля он встает перед зеркалом и закусывает нижнюю губу, пытаясь на этот раз не поддаться этой пытке. Да, было уже много чего, что можно было бы назвать отношениями, но почему-то слова едва знакомого миловидного парня с тех пор поселились в душе брюнета, превратившись в смесь страхов, комплексов и ночных кошмаров, они засели где-то далеко и глубоко, но болели так сильно, что Митч хотел распороть себе живот. Подростковые травмы самые сильные и зачастую совершенно неизлечимые. Он глубоко вздохнул и сделал глоток теплого чая с жасмином. Музыку выбирали гости, а в частности Кирсти неподражаемая Мальдонадо. Внезапно комнату заполняет медленная размеренная мелодия, как бы приглашая пары на импровизированный танцпол в центре комнаты. – Еще один медленный танец, и я либо свалюсь спать, либо сдохну, – недовольно пробурчал Грасси, усаживаясь на мягкий диван рядом со Скоттом. – Ты так и не рассказывал, почему не любишь этот праздник, – тихо сказал Скотт, поудобнее расположившись на диване, вытянув ноги и принявшись безмятежно рассматривать стакан в руках. – Это не праздник, а издевательство над одинокими. Скотт ничего не ответил. Он хотел сказать, что Митч не одинок. У него есть друзья, много друзей: Кирсти, Ави, Кевин и, в конце-то концов, сам Скотт. Но Хоуинг понимал значение слова «одинок», отдающее горьким привкусом на губах, посему лишь вздохнул и откинул голову назад. – Давай потанцуем? Митч немного встрепенулся, резко поворачивая голову в сторону друга, как будто удостоверяясь в том, что это сказал именно Скотт, а не кто-то другой. – Идем, – блондин неуклюже встал, протягивая руку другу. Митч лишь изогнул до безобразия красивую бровь, сжав стакан в руке сильнее. По телу прошла легкая дрожь от одного только взгляда Хоуинга. Грасси немного потупил взгляд, затем поднял свои черные глаза обратно на Скотта и только выражением лица как бы спросил: «Ты серьезно?». На что получил, к сожалению, положительный кивок. – Успокойся, просто потанцуй со мной, как друг, мне скучно. ♫ Такой родной и приятный голос Скотта убаюкивал, Митч, кажется, в этот момент был готов сделать все, что угодно, если бы Хоуинг попросил. Но не танцевать, Митч этого совершенно не любил и не собирался менять свои убеждения. – Не стесняйся, – зачем-то добавил Хоуинг, обхватив тонкую кисть руки Митча. Как он очутился через мгновение в центре танцпола, прижатым к Скотту, Митч не сразу осознал. Хоуинг не давил, просто придерживал друга за талию, смущенно улыбаясь и двигаясь в такт медленной музыке. Митч тихо хихикнул, поймав на себе уже несколько удивленных глаз, и прижался к блондину сильнее, обвивая его шею руками. – Ты чего делаешь? – тихо прошептал Скотт на ухо. – Танцую, – Митч ответил шепотом, глядя на губы Хоуинга, – разве ты не этого хотел? – Именно этого, – согласился Скотт, крепче обнимая брюнета. Грасси не пытался убежать, отвести глаза, он просто положил голову на плечо Скотта, и, казалось, весь остальной мир минул в пустоту. Он прислушивался к учащенному сердцебиению высокого блондина, пытаясь признаться, в первую очередь, самому себе. Признаться в том, что он чувствует прямо сейчас такое же приятное покалывание в пальцах и глупую улыбку на губах, как и в старшей школе. Признаться, что внутри взрываются фейерверки от одной только близости парня. Он пытается понять, почему раньше не замечал, как холодеют его руки в присутствии Скотта. Митч утыкается носом в мягкое плечо друга и прикрывает глаза, когда тот берет его правую руку и переплетает их пальцы, передавая свое тепло. Митч хочет остановить себя. «Не смей, не верь, это иллюзия» – шепчет внутренний дрожащий голос из Прошлого. Он понимает, что боится опять наступить на те же грабли, совершить ту же ошибку – влюбиться в друга, но не может не чувствовать. Он понимает, что это так до ужаса глупо и опрометчиво, ругает себя и свое дурацкое сердце за все эти чувства и бурю эмоций, которая накрывает его, когда голубоглазый блондин улыбается. Но почему-то сейчас не было страшно. Будто большие руки Скотта укрывали его от всех проблем внешнего злого и чересчур категоричного мира. Он размеренно дышит, втягивая в себя дурманящий аромат Хоуинга, моля про себя всех Богов, чтобы эта песня не заканчивалась. Он понимал, что это лишь мимолетное влечение – желание найти пару, а фантазия просто играет с ним злую шутку, подкидывая все новые и новые ощущения, воспоминания. Но он еще никогда не чувствовал подобного в своих «временных отношениях». Скотт сжимает в руке красную ткань свитера на талии Митча, едва касаясь губами его лба. Они ничего не говорили. Ни тогда, когда закончилась песня, а они все еще стояли, не собираясь отпускать друг друга, ни когда гости начали расходиться, даже ни тогда, когда они остались абсолютно вдвоем в большой квартире. Они стояли, Митч, прижимаясь сильнее, глубоко дышал, а Скотт, положив подбородок на темноволосую голову, сжимал того в объятиях, прокручивая в голове заветные слова, которые так давно хотел сказать. – Будешь моим Валентином? – Праздник уже прошел. – А ты уже признал это праздником? – Уже. И больше ничего. Ни лишних слов, ни лишних движений. Ничего и никого, кроме двух парней, которые, кажется, полюбили этот до невозможности глупый праздник влюбленных.