Главное - дождаться

Шесть с половиной - восемнадцать. Когда ему было чуть больше шести, он оттаптывал ей дорогущие туфли под забавные ритмы джаза, а она смеялась, в шутку говоря, что подождет его совершеннолетия, и они отправятся покорять мир. Да, Тайлер мечтал покорить мир – и если не музыкой, так театральными способностями, которыми он радовал милую Лотти, заставляя заливаться смехом и некультурно показывать на него пальцем, привлекая больше внимания. Шарлотта была на порядок выше, всегда улыбалась и веселилась. От нее всегда пахло вкусными духами и сладостями, за которые наивная и все еще детская душа могла сдаться в аренду на неопределенный срок. А ее голос, что мог скатываться от звонкого до почти джазового, ласкал детские уши, поражая фантазию вопросом, как же все-таки так могла эта девица делать. Он был задиристым и непослушным. Маленьким актером с большим сердцем и широкой душой, готовый уже сейчас, в свои шесть с половиной, идти и покорять мир через театральную сцену. Десять – двадцать два. Благодаря деньгам своего отца, она сделала ему самый большой, в буквальном смысле, подарок – подарила ему маленький заброшенный театр с его личной и неповторимой сценой. И пусть помещения были пыльными и давно не пользующимися спросом, а всюду висела паутина и ползали пауки, Лотти была уверена, что для Тайлера это будет нечто особенное. Как и для Тианы - когда-то старое заброшенное кафе – ведь все сначала тоже начиналось не шибко шикарно. И пусть рабочие не давали ему тяжелых инструментов, пусть он особо не принимал участие в ремонте, но с удовольствием делился фантазиями и соображениями с Лотти, что постоянно его поддерживала. Ее забавлял этот вечный фонтан идей и блестящие, горящие жизнью, карие глаза. Ему нравилось, как она, с неподдельным интересом, слушала про то, какого цвета будут партеры и кресла вон там и там, нравилось, как она улыбалась, как ямочки проявлялись на розоватых щеках, как, отсмеявшись после очередной штуки, она предлагала какие-то потрясающие детали. Одиннадцать – двадцать три. Он чувствует, как постоянно присутствующая в его жизни Лотти постепенно куда-то начинает пропадать. Искренние улыбки отправляются кому-то другому, ля Бафф заглядывает уже кому-то другому в глаза, сидя где-то в кафе или гуляя по ночной улице. Чуть ли не каждый вечер она возвращалась домой на «крыльях любви», как она любила говорить, мечтательно складывая руки на груди в замок и смотря куда-то в пространство, глупо улыбаясь. Лотти влюблялась, а большое сердце маленького Тайлера пропускало удар, заставляя юного принца недовольно хмуриться. А как же театр, в котором вот-вот должны доделать ремонт? Как же покорение мира? Куда же ты, Лотти? Двенадцать – двадцать четыре. В двенадцать он впервые увидел ее слезы. Впервые это очаровательное личико с постоянной улыбкой и милыми ямочками на щеках было искажено от боли, пронзившей сердце. Тот принц, что уделял ей внимание весь прошлый год, постепенно забирая Лотти у Тайлера, разорвал помолвку, растоптав самооценку Шарлотты словами о том, как «она ему надоела своим вечным ребячеством и наивностью». Не выдержав и пары минут вида ее слез, он лично утирал их с ее покрасневшего лица, поговаривая, что никогда больше не даст ее в обиду и что она – самое лучшее, что есть у этого мира. И вновь милые ямочки появились на щеках юной ля Бафф, радуя глаза маленького принца. Удивительно, но Шарлотта только тогда поняла, что в комнате Тайлера, где они обычно играли вместе и разговаривали о всяких глупостях, ей тепло и уютно, как нигде еще. Шестнадцать – двадцать восемь. Лотти опять начинала постепенно пропадать из его жизни, увлекшись очередным принцем, который совершенно не нравился подросшему Тайлеру. Она все реже приходила в его комнату, все реже он ловил на себе взгляд ее голубых глаз, все реже витал вокруг него нежный аромат цветочных духов и различных сладостей. Она почти не приходила к нему на репетиции в театр, что был уже давно открыт и, действительно, за малый срок существования покорил Америку живыми постановками и потрясающей игрой актеров, одним из которых, как и мечтал, стал Тайлер. А когда они все-таки где-то сталкивались, Лотти виновато опускала глаза, которые постепенно заполнялись слезами, что-то бормотала себе под нос и быстро убегала, сославшись на срочные дела. Она считала себя виноватой, как, впрочем, и Тайлер, что от этих случайных встреч и постоянно пустующего места в первом ряду, специально изготовленного для Шарлотты, на очередной премьере, чувствовал в груди разрастающуюся дыру. Семнадцать – двадцать девять. Он комкал все газеты, что трубили о грядущей свадьбе Шарлотты и этого пижона. Покупал газеты и вновь комкал. Покупал и комкал, удивляя прохожих и продавцов своим поведением и реакцией на одну лишь главную страницу. Она посмела объявить день свадьбы в тот же самый день, когда была премьера новой постановки в его театре, билеты на которую он так любезно отослал ей. Когда он запечатывал конверт с ними, он надеялся, что, пусть даже и с этим пижоном-принцем какой-то захолустной страны, но она придет. Надеялся, что они столкнутся взглядами, и эти голубые вечно наивные и светящиеся глаза вновь заставят его сердце биться чаще. Но газеты трубили об обратном. Представляя, как милая сердцу Лотти рвет этот конверт, как и он – эти самые газеты, он лишь покупал очередную связку прессы и принимался за них с еще большим остервенением и ненавистью. *** Он ворвался в местную церковь, прервав самые главные в жизни каждой девушки слова. Он удивил всех, сидящих в зале, не считая пижона-принца, что всю церемонию обдумывал, как бы с помощью денег наивной Лотти он смог вернуть долги страны. Поразил он своим появлением и саму ля Бафф, заставив отвернуться от алтаря и направить свои голубые очи на него, на любящего маленького Тайлера. Его сердце пропустило удар – оно перестало биться совсем-совсем, постепенно сжимаясь от осознания, что она, любимая, стоит в свадебном платье с другим, и вот-вот готова сказать «Да». Заметив ревность в глазах этого юнца, принц Леванский допустил вариант, что, Тайлер попытается разорвать их брак с наивной Лотти, обнаружив его долги и выставив их на всеобщее обозрение, и он ему не понравился. Шарлотта еще не сказала «Да», весь зал воззрился на Тайлера, что не мог сказать причины своего прихода. Давящую тишину прервал принц Леванский, что совершенно невозмутимо сказал, что… свадьба отменяется, он передумал. Лотти не успевает возразить, как он покидает церемониальный зал, оставляя всех присутствующих в еще большем шоке. Тайлер слышит, как разбивается маленькое сердечко Шарлотты. Он все еще видит ее голубые глаза, наполняющиеся злобой и отчаянием. Считывает с губ отравляющее, убивающее все живое «Ненавижу», и второе сердце разбивается тут же. Она, подхватывая юбку пышного белого платья, в слезах убегает, за ней срывается и Тиана – вечная и любимая подруга. Тайлер же, потупив взгляд и поняв, что он все еще жив, что все еще дышит, хоть осколки сердца и валяются на полу, под осуждающие взгляды того же Навина и отца Шарлотты убегает в совершенно другом направлении. Этим поступком Тайлер сорвал два торжества – свадьбу Лотти и собственную премьеру в театре, появившись на одном незваным гостем и не явившись на другое, будучи очень вспыльчивым человеком, что искренне любил и верил. Но верил напрасно. Тем же вечером и Шарлотта, и Тайлер разъехались с разбитыми сердцами в надежде никогда не увидеть друг друга вновь. Восемнадцать – тридцать. Но у коварной Судьбы определенно были на них другие планы. Они столкнулись в фойе одного пансионата. Он стыдливо опускал глаза, чувствуя себя перед ней дико виноватым, а она – неловко прятала левую руку за спину, впервые не горя желанием посветить очередным обручальным кольцом. Долго злиться на Тайлера Шарлотта не могла – ведь это же Тайлер, ее маленький принц. Да еще и после несостоявшейся свадьбы, отец сообщил, что принц Леванский обанкротился, и собственная страна свергла его с трона из-за огромных долгов. Поэтому, неохотно, но отец все же признал, что, действуя из каких-то своих личных побуждений, Тайлер сорвал не только свадьбу, но и не дал попасть его любимой дочке в долговую яму. Разговор о свадьбе больше не поднимался, а вот о «личных побуждениях» Лотти все же задумалась. И думала постоянно: когда принимала утренний душ, завтракала, когда перечитывала одну и ту же строчку в книге по нескольку раз, а потом и вовсе отвлекалась на окно или на служанку, не особо вслушиваясь в ее слова. Когда гуляла по улочкам, когда принимала уже вечернюю ванну, расчесывала отросшие до поясницы белые волосы и пыталась уснуть в обнимку с одной из любимых мягких игрушек, выкинуть которые до сих пор так и не смогла. И даже когда повстречала Дэвида, она изредка задумывалась о поступках Тайлера, втайне мечтая о том, чтобы «маленький принц» оказался рядом и все немедленно ей объяснил, так как до все еще наивной и ребячливой ля Бафф не доходило. И вот, как по волшебству, он стоял перед ней, стыдливо опустив глаза и все-таки заметив обручальное кольцо. Тайлер колесил по миру, слоняясь по театрам, забросив свой личный, распустив труппу, черпая утерянное вдохновение из каких-то вычурных или скучных постановок. Билеты на комедии и романтику он предпочитал не брать, так как в любой героине (пусть то будет блондинка, брюнетка, рыжая) он узнавал Шарлотту. Он не мог ее забыть, не мог забыть также и то слово, что сорвалось с ее розоватых губ в тот, отныне, «черный день календаря». «Ненавижу» - лишь этого хватило, чтобы растоптать все надежды и мечты юного сердца, заставить возненавидеть такое чувство как любовь и уехать далеко и надолго, мечтая, чтобы Лотти была как можно дальше. Как можно дальше и как можно счастливее – вот такой вот парадокс возник у парня на душе, что даже не собирался восстанавливать разбитое сердце, решив, что оно ему больше не нужно. Он не хотел ее видеть, думая, что приносит ей лишь одни неприятности, но и в то же время, он безумно хотел увидеть Лотти, ее яркие голубые глаза, милые ямочки на щеках. Он хотел извиниться за отвратительное поведение, неоправданную ревность. Хотел рассказать о своих чувствах, чтобы она не злилась так сильно, чтобы она не плакала так, как шесть лет назад. И он ее увидел – все такую же веселую и озорную, разговаривающую с какими-то подружками. Время, казалось бы, совершенно ее не тронуло, оставив ля Бафф такой же прекрасной, как и в свои восемнадцать лет. Такой же прекрасной как и тогда, когда они познакомились, и она в шутку сказала, что дождется его совершеннолетия, и они поженятся. Он горько усмехается воспоминаниям, видя ее смущение и неудачную попытку скрыть очередное обручальное кольцо и понимая, что хочет, чтобы в той шутке оказалась не капля правды, а целое море, океан. Он хотел этого, но так же понимал, что разница в возрасте смутит Лотти, а очередной жених вовсе воспротивится. Этот-то, наверняка, ее любит. Тайлер хотел было уйти, но Лотти, слегка покраснев, окликнула его, предложив остаться. Всего один вопрос, и не надо было ходить с совком и метелкой, чтобы собрать воедино сердце, что уже быстро билось в его груди. Пусть она и была помолвлена, пусть у нее и сменились интересы, круг общения – он хотел побыть с ней еще немного, а потом уехать, поняв, что после «Да», которое она скажет ровно через неделю на собственной свадьбе, он потеряет ее насовсем. С первого взгляда, с первой улыбки, с первых слов для них перестала существовать реальность. Они выпали из вселенной, наслаждаясь обществом друг друга, отправляя куда подальше всех подружек, слуг, простых прохожих. Они проводили друг с другом безумно много времени, не уставая и не переставая говорить обо всем том, о чем не говорили уже довольно долгое время. Она тонула в этих карих глазах, что источали сплошное добро и вновь возродившуюся любовь, а он не мог отвести взгляда от этих милых ямочек, что так и тянуло поцеловать, от длинных светлых волос, что вились на концах и забавно лезли в глаза ля Бафф. *** Но радость длилась недолго – все эти предсвадебные репетиции, примерки и покупки отбирали с каждым разом Лотти у него все чаще, напоминая о том, кто она есть, в каком положении, и будто окуная его этими фактами в ледяную воду. Она даже не вручила ему приглашение на свадьбу, прекрасно понимая где-то в глубине души, что Тайлеру будет слишком больно. И сейчас влюбленный парень сидел в церкви, закрыв глаза и молясь вместе со священником, что был удивлен одному-единственному посетителю. Тайлер хотел очистить разум, откинуть все воспоминания, что, как назло, всплывали в голове яркими пятнами, разрывая на кусочки грудную клетку и вызывая желание выть. Хотел выкинуть и голос Лотти, что смеялся в ушах, рассказывал какую-то смешную шутку, просто говорил о погоде. Жмурил глаза как можно сильнее, до темных мушек, до боли, чтобы не видеть ее лицо, милую улыбку и ямочки – самые любимые ямочки на свете. Ямочки, которые через пару часов будет целовать кто-то другой. Взвесив все «за» и «против», откинув ненужные факты и принципы и заручившись лишь одним желанием и животрепещущим чувством в груди, Лотти поняла, что поступает правильно. Слабо улыбнувшись и впервые не думая ни о чем, она толкнула дубовые тяжелые двери церкви и вошла внутрь, поразив священника своей красотой. Белое, даже чересчур пышное платье касалось деревянных скамеек, ткань нежно шелестела с каждым шагом. Маленькими медленным шажками она подходила все ближе и ближе к тому алтарю, у которого хотела оказаться всю свою сознательную жизнь, и сейчас, через пару мгновений действительно окажется. Волосы были собраны в высокий пучок, полупрозрачная фата была заколота в прическе, прикрывая милое личико, светящееся улыбкой. Ее глаза сияли, словно россыпь бриллиантов на юбке платья, в уголках поблескивали слезы. Но она немного нервничала, сжимая маленький букет невесты, теребя стебли и иногда пальцами натыкаясь на злосчастные булавки. Она остановилась у алтаря, скромно улыбнувшись священнику. - Я согласна, - выстрелом в голову отдаются слова Шарлотты. Тяжело вздохнув и похоронив убитое в очередной раз сердце, молодой принц встал со скамьи и уже собирался уйти, как замер на месте. Она стояла перед ним, как галлюцинация, как бредовая фантазия сведенного с ума человека. Но, протянув руку, он почувствовал тепло ее ладони, свет ее улыбки. И милые ямочки вновь воскресили расстрелянное недавно сердце. - Кажется, в одной из церквей не досчитаются невесты, - скромно пожимает плечиками Лотти, смотря через фату прямо на Тайлера, что отходил от шока постепенно. Одного взгляда на священника хватило, чтобы тот начал читать молитву, которую впервые Лотти прослушает до конца. И плевать сейчас было на то, что церковь не украшена, что нет отца, Тианы, каких-то глупых подружек невесты, глупого жениха, который отходил на второй план, когда Лотти смотрела на Тайлера. Плевать было и на то, что свадьба была полностью оплачена ее отцом, и что все эти деньги вылетят в никуда. Плевать, что она – единственная сейчас была при полном параде, а Тайлер был в каких-то старомодных джинсах отвратительного персикового цвета – что-что, а любовь к моде за все годы общения Лотти ему так и не привила. Плевать о завтрашней скандальной прессе, что будет трубить во всю о том, как дочка богатого и известного человека сорвала свадьбу, не явившись. Главное – она поняла, кто для нее действительно был важен сейчас. Да и всегда, сколько бы она ни вспоминала Тайлера, их общение, смешные шутки, общие планы на двоих по покорению мира при помощи театра, и многое другое. И когда одна половина Батон-Ружа погрузилась в печаль и нарастающую истерию от неявки невесты, вторую озарила вспышка света - волшебство, которое, наконец, спустя много лет, случилось и с милой Лотти. И не надо было сейчас ничего – только карие глаза и любимая улыбка Тайлера, что обнимал ее, не вслушиваясь в молитву священника и точно зная, что Шарлотта согласится, что волшебство, о котором она так мечтала с детства, а потом и в молодости, разделится на двоих, и никогда не покинет их больше.