Возможно

За неполные четыре относительно мирных года Эдвард не смог смириться с тем, что он больше никогда не увидит Изуми, как бы ни пытался убедить себя в том, что её уже невозможно вернуть с той стороны Врат даже с помощью философского камня. «Нельзя воскресить того, кто умер». А то, что путешествие в белую пустоту являлось именно ею, он, уже мужчина, был уверен. Истина наверняка разрушила всё тело бывшей Харнет, а если сердце не бьётся, лёгкие не дышат и мозг не генерирует импульсы, то человек не живёт. Именно функционирование всего организма определяет существование. Не желая оставаться в Централе, с которым у него были связаны не самые лучшие воспоминания, алхимик решил остаться в родном Ризенбурге. Тихом, спокойном и до боли знакомом. Там, где у него прошли самые лучшие годы и где жили дорогие ему люди, которые ещё не отошли в мир иной. Так у него меньше болело сердце. Так ему почти не хотелось плакать по всем, кто отдал Богу душу, захлёбываясь собственными слезами. Так он мог полностью раствориться в обыденных делах, забывая о том, что Аместрис был построен на крови. Только так он мог спокойно спать по ночам. И совсем редко его будила Винри, когда Эдварду снились кошмары. В основном, его сознание раз за разом прокручивало момент ухода Изуми за Врата, но иногда и выкидывало тот самый сон, который и заставил его сперва поговорить с Хоэнхаймом, а потом и покинуть свой родной город, чтобы уничтожить гомункулов. Мужчина совершенно не жалел о том, что «забыл» о Гриде и его химерах. За всё это время он ни разу не дал о себе знать, если не считать пары не самых приятных случаев, которые произошли на Юге страны. Но на это вполне можно было закрыть глаза, ведь владелец «Гнезда Дьявола» так и не нарушил главного пункта своего договора: после окончания операции не трогать своих сообщников. А взамен его никто не трогал. И хоть алхимик догадывался о целях, которые преследовал Жадность (точно так же, как и все остальные участники этого масштабного действия), он предпочёл оставить всё на своих местах. Вряд ли гомункул решиться на активные действия раньше, чем его союзники отойдут в мир иной, чтобы не подвергать опасности ни себя самого, ни своих драгоценных химер. А мёртвым как-то всё равно. Поэтому Эдвард мог позволить себе наслаждаться спокойным существованием в кругу тех, кто был неотъемлемой частью его надломленной души. Правда, если не учитывать того, что он до сих пор пытался найти в алхимии способ воскресить свою учительницу. Или хотя бы создать тело для неё и отыскать где-нибудь её давно потерянную душу. Но на этот раз Хоэнхайм отказался ему помогать. Он ничего толком не объяснил, просто сказал, чтобы его сын на него не надеялся. И поэтому их больше ничего не связывало, если не учитывать того, что они жили в соседних домах. Последний житель Ксеркса тоже решил «спрятаться» в Ризенбурге и снова вернулся в дом Патрисии, из которого ушёл давным-давно. А не-Стальной решил перебраться к своей супруге, чтобы ему никто не мог мешать безуспешно искать способы вернуть Изуми. — Эд, ты меня слышишь? — громко выкрикнула Винри, желая привлечь к себе внимание мужа. — Да иду я! — недовольно отозвался алхимик. — Только успокойся. Мужчина совсем недавно узнал, что именно имела ввиду Пинако, когда говорила, что «беременность бьёт по разуму женщины». И он жалел только об одном: что бабуля не предупредила, насколько всё будет плохо. Сейчас бывшая Рокбелл носила под сердцем первенца.

***

С каждым новым прожитым годом Лиза всё отчётливее понимала, что ей очень не хватает Роя. С ним было намного легче. Когда он находился совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки, женщина чувствовала, что у неё есть силы продолжать жить даже после Ишвара и что умирать ей пока рано. Но вот когда Кимбли кинул под ноги бездыханное тело Огненного… Что-то в груди неприятно защемило, а сердце пропустило пару ударов. Снайпер почувствовала, что какая-то часть её самой умерла вместе с мужчиной в тот момент. Тогда ещё лейтенанту ужасно хотелось полезть в петлю, чтобы больше не чувствовать той боли, которая убивала изнутри каждую чёртову секунду. Да и данное некогда обещание Мустангу не позволяло нормально дышать, стальной хваткой сжимая лёгкие. Она же клялась, что уйдёт вслед за ним… Клялась так, как не делала этого никогда раньше. Ради такого человека, как Рой, было совершенно не страшно покончить с собой. И если бы не поддержка Жана, Фармана, Фьюри и остальных, то они бы следующими справляли именно её похороны. А так Хоукай продолжала просыпаться каждый день, не в силах прекратить своё жалкое существование, которое потеряло всякие краски и смысл после кончины дорогого ей человека, который так и не сумел получить столь желанный статус фюрера. Но помимо всего этого у неё был ребёнок от него. Женщина прекрасно понимала, что это слабое существо, которое не может даже самостоятельно дышать без неё, ни в чём не виновато. Ни в том, что Отец создал Аместрис, чтобы подчинить себе «Бога», ни в смерти своего родителя, ни в чём-то ещё. И наказывать его за всё это было бы просто не разумно. Он же ничего толком не сделал, а был простой жертвой обстоятельств. Никто же не спрашивал у ребёнка, хочет ли он родиться у таких людей и в такое неспокойное время. Поэтому Лиза из последних сил держалась и продолжала жить. Откинув любую мысль о том, что у неё может быть счастье с каким-то другим мужчиной, кроме Роя, она полностью сконцентрировалась на дочери, которую нужно поставить на ноги. Может, хоть у неё всё будет хорошо. А после повышения и перевода в Централ, которые ей любезно организовала Оливия, занявшая место покойного Брэдли, женщина поняла, что людей, на которых можно положиться, гораздо больше, чем она думала. И пусть это было неправильно — использовать высшие чины армии в личных целях, — иначе Хоукай не могла поступить. Если бы не помощь Армстронг, то вряд ли бы она справилась с навалившимися на неё в один миг проблемами. В свою очередь, снайпер отплатила новому фюреру верной службой и новой клятвой: что она никогда не пойдёт против Аместриса и его главы в частности. Как сказал бы покойный Мустанг: это был равноценный обмен. А ещё в благодарность за услугу Лиза позволила себе закрыть глаза на отношения Оливии и Зольфа, которые бы она ни за что не одобрила раньше. И спустя четыре долгих года она даже немного смирилась с тем, что теперь Кимбли не является отступником и врагом всей страны. Время никогда не лечит, но иногда приносит понимание.

***

Линг на протяжении всей своей жизни получал истинную свободу только с наступлением ночи, и сейчас, после возглавления Ксинга, ничего не изменилось. Хотя он давно перестал надеяться на что-нибудь хорошее. В Империи практически с самого её основания шла борьба за власть между кланами, поэтому всем приходилось учиться выживанию. А человеку, занявшего трон, приходилось сложнее всего, ведь врагов сразу после коронации становилось в разы больше. Но наследник клана Яо был к этому готов, поэтому сдаваться после полутора года правления сдаваться был не готов. Да и мать с Лан Фан, чья жизнь хоть немного наладилась, не оставляли ни малейшего шанса на то, чтобы мужчина мог отказаться от своего нового статуса. И сейчас, сидя в своих покоях на огромной кровати, Линг крепко сжимал в руках письмо от Грида, которое дошло к нему всего пару часов назад, и с нескрываемым восторгом зачитывал его женщине, которая ни за что его не бросит. — «А ещё Мартель до сих пор подозрительно косится на Лору, которая бывает у нас от силы раз в полгода. Вот так одна химера борется за меня против другой, которой я нафиг не сдался», — император беззаботно рассмеялся. — Знаешь, — он посмотрел на свою собеседницу, — иногда мне хочется оказаться на их месте. Лан Фан, заглядывающая в написанный неаккуратным и размашистым почерком текст через плечо своего супруга, только утвердительно кивнула. Она всегда так делала, когда от последнего выжившего гомункула приходила новая весточка. Бывшая телохранительница прекрасно понимала желание Линга. Он в последнее время стал сильно уставать от своих обязанностей и жить в какой-то глуши, особенно не заботясь о благополучии своей страны, было для него мечтой всей жизни. Хорошо хоть уже было покончено с законом, который бы мог позволить правителю Ксинга жениться только на женщинах благородного происхождения. Да и ещё первый принц Фонг взял на себя всё, связанное с армией, что тоже достаточно сильно облегчало жизнь его младшему брату. И хоть это было связанно только с его личными амбициями, Яо был всё равно ему благодарен. Зная о состоянии своего супруга, Лан Фан старалась не нагружать его их недавно рождённым сыном. Ребёнок, которому всего полтора месяца, ещё сможет наобщаться со своим отцом. Всё равно дети практически не помнят того, что с ними происходило до пяти лет. Волноваться нет смысла. — А ты чего хочешь? — отложив лист бумаги на покрывало и прижав его ладонью, от чего он немного помялся, при этом немного поддавшись к своей жене. — Может, как-нибудь ещё смотаемся в Аместрис? — Нет, — женщина недовольно скривилась и отрицательно покачала головой. — У них традиции странные. Даже слишком. — И тебе совсем не интересно? — Сейчас Линг был очень похож на пятнадцатилетнего подростка, которым был раньше, а не на правителя огромной империи. — Ни капли. Лан Фан прекрасно понимала, что если она согласиться на это, то Линг уже на следующий день будет полностью готов к путешествию. А оставлять Ксинг в такое непростое время без правителя нельзя. Поэтому хоть кто-то из них должен быть взрослым.