Натурал в гее

GREEN DAY - Wake Me Up When September End POV Bill Я не помню, как я уснул. На меня навалилась такая ужасная усталость, что сон мгновенно накрыл меня с головой, утащив в свои глубины беспокойных шизофренических бредней. За весь день я настолько сильно перенервничал, что моя шаткая психика просто не смогла вынести дополнительных обновлений реальности (или нет), так что последний час бодрствования прошёл у меня просто на автомате. Быстро и незаметно. И проснувшись, я врятли смогу сказать, что в то время произошло. Я помню мистера Би-Би. Я прижимал его к груди, когда лежал на своей кровати в ногах брата и смотрел в потолок, а потом меня вырубило. Мистера Би-Би мне подарил Том, когда я потерял своего любимого медведя. Его звали Саймон. Мне тогда было тринадцать. Я не помню, куда засунул его и что с ним теперь сталось, но это даже и не важно. Тогда я жутко расстроился, ходил грустный, ни с кем не разговаривал, а потом брат притащил мне эту игрушку. Она была точно такая же, как мой старый медведь, и Том сказал, что нашёл его в саду, но я сразу понял, что это не Саймон. На том было прожженное чёрное пятно у носа – в семь лет я стащил у матери сигареты и попытался научить медведя курить, но перепутал стороны и случайно испортил мех. Брату ничего не сказал. Лишь в пятнадцать лет он узнал, что я всё это время знал о подмене, и тогда до него дошло, почему я называю его не Саймон, а мистер Би-Би. Мы долго смеялись. Я помню этот день, словно он был только вчера. Сидели в гостиной на диване, ели пиццу и пили апельсиновый сок, а по телевизору шёл сериал «Друзья». А потом тайно курили на балконе в комнате Тома крепкие «Мальборо», ночью, чтобы мама не засекла ничего. Мы начали курить рано. В двенадцать. Том в двенадцать, а я в четырнадцать, когда меня бросила первая девушка. После этого я перестал воспринимать женский пол, как предмет привлекательности. Брат не знал, что сказать, когда я ему обо всём рассказал, и просто протянул мне пачку сигарет. И я взял. Взял, словно это был не никотин, а какой-то спасительный подарок, способный изменить мою жизнь. Мы стояли на балконе его комнаты, как в детстве, и смотрели на звёзды, только в тот раз дым разрезал воздух, а наши головы были забиты уже не детскими проблемами. Брат увлёкся баскетболом. Я рисованием и дизайном. Мы планировали вместе поступить в один и тот же вуз, хотели попасть в одну и ту же группу. Том хотел играть в вузовской спортивной команде и, чтобы быть ближе ко мне, заниматься дизайном. Мы спланировали почти что всю нашу дальнейшую жизнь, и я даже не мог подумать, что какая-то вечеринка способна сжечь все наши планы. В итоге нас развели по разным классам, Том подал документы на журналистику, и мы больше не были братьями. Теперь я курил у окна своей комнаты, потому что у меня не было балкона. Мама ничего не сказала, когда узнала. Она даже не стала задавать вопросов, почему мы с братом понаставили друг перед другом преград, наверное, подумала, что это просто ссора, и она пройдёт. Не прошла. И не пройдёт. Никогда. Мне снился мистер Би-Би. Он пришёл ко мне в гости после долгой разлуки и попросил чашечку чая с мёдом. Он начал рассказывать о своей жизни, о том, что устроился на работу, и о том, что научился готовить шоколадный торт. Обещал как-нибудь принести мне. А потом я вдруг понял, что мистер Би-Би женился на Саймоне, но тот не смог прийти, потому что у него детская травма, связанная с этим домом. Я узнал, что Том затолкал его в унитаз и смыл, а он вылез из канализации и пытался выжить на помойке, где его и нашла «его замена». А потом мистер Би-Би растаял в тумане и превратился в Тома. Брат долго уверял меня, что не смывал никакого медведя в унитаз и что у него есть алиби: он трахался с Амандой, когда Саймон исчез. А потом Том попытался меня поцеловать, но я облил его чаем и сказал, что он педик. И мне показалось, что я это уже где-то слышал. А потом брат достал ноутбук и показал какую-то фотку, где близнец над кем-то нависает полуголый, причём снимал тот, кто лежал под ним, и мне показалось, что я это тоже где-то видел. И тут я всё вспомнил. И проснулся. А когда открыл глаза, тут же всё забыл. Я лежу в своей комнате на своей кровати и прижимаю медведя к груди. На какое-то мгновение мне кажется, что всё, что было вчера, – это просто сон. А потом я вижу себя, свернувшегося калачиком под одеялом, и понимаю, что нихера. Я всё ещё в теле Тома, и это полная жопа! Я храплю! Точнее, брат храпит в моём теле, но это, бля, ещё ужаснее смотрится со стороны. Я откидываюсь назад и начинаю стонать от беспомощности, хочется разгромить всю свою комнату, чтобы неприятная дрожь в костях прошла. Я понимаю, что ненавижу весь мир. Свет пробивается в наполовину занавешенное окно, и я чувствую, что скоро прозвенит мой будильник. Если я его, конечно, не забыл включить. Я хочу сдохнуть. Ещё пара минут проходит, прежде чем я окончательно просыпаюсь и сажусь на кровати – ноги затекли, потому что они всю ночь пробыли свешенными с края, поэтому я подтягиваю их и сажусь в позу лотоса, чувствуя, как по мышцам проходит неприятное покалывание. Я морщусь и вздыхаю, поворачивая голову к брату. Он продолжает храпеть. Я осматриваю комнату и замечаю возле кровати мою большую деревянную линейку, предназначенную для черчения. Мои губы расплываются в улыбке, я перехватываю мистера Би-Би другой рукой и тянусь к привлёкшей моё внимание вещи. Когда та оказывается у меня в руке, я выпрямляюсь и, хихикая, начинаю тыкать Тома в зад. Никакой реакции. Тыкаю сильнее, прижимая руку ко рту, чтобы не заржать в голос, но только после третьего раза брат вздрагивает и отмахивается рукой с выдохом: - Сука! Он щурится, осматриваясь по сторонам и, наверное, думая, что сейчас происходит, где он и, самое главное, кто. Тут он замечает меня, тормозит на мне взглядом пару секунд, а потом со стоном падает обратно на подушку. - Не-е-ет, - тянет он. – Не может быть… всё начинается сначала… Я усмехаюсь и собираюсь опять ткнуть его линейкой в зад, но брат предупреждает: - Только попробуй, и сегодня голым пойдёшь в универ… Я морщусь, словно передо мной поставили тарелку с рыбьим жиром и заставили меня это съесть. Отбрасываю линейку на пол – та с грохотом отлетает в сторону – и обнимаю мистера Би-Би. Том в астрале. Я слышу, как из своей комнаты выходит мама и шаркает тапками мимо двери моей комнаты, смотрю на время и убеждаюсь, что сейчас ровно семь двадцать пять. Через пять минут прозвенит будильник (опять же, если я его включил), у меня будет полчаса, чтобы одеться и полчаса, чтобы добраться до вуза. Занятия начинаются в полдевятого. Сегодня у меня три пары, и я должен буду закончить в 13:45, а потом я хотел увидеться с Домиником и сходить куда-нибудь с ним погулять. В кафе, например, мы так и не решили, куда именно. Сегодня я не работаю, смена Дилана, так что проблем не будет. Кстати, я хотел вроде с Ником в клуб замахнуться, но только не в тот, где я бываю в рабочие дни, меня он бесит вплоть до его музыки. Я ненавижу этот клуб. Резкая музыка рок-н-ролла ударяет мне по ушам – я уже привык просыпаться под это каждое утро – Том вздрагивает всем телом и отбрасывает одеяло, резко садясь. - Ублюдок! – орёт он и бросает мой будильник в стену – тот разлетается, с треском падает на пол и замолкает. - Ох*ел?! – не понял я. - Сам ты ох*ел, сука, что это такое? Я закатываю глаза. - Будильник. Поднимайся, идём в универ. По дороге спланируем все действия и последействия, - я поднимаюсь на ноги и иду к дверям, прихватив мистера Би-Би, а когда тихо выхожу в коридор, чтобы мать не услышала, до меня долетают последние слова брата: - Ох*еть просто… Я закатываю глаза и бесшумно оказываюсь в покоях брата. Тут стрёмно. Я даже не переодевался вчера, а грязная одежда (а я не могу не переодеваться больше одного дня, меня это бесит) сомнительного происхождения вселяет в меня ужас. Так. Надо одеться. Я бросаю медведя на кровать и стаскиваю с себя вчерашнюю футболку, бросая её туда же. Взгляд падает на зеркало, и я хмурюсь. Нет татуировок, нет моего худого тела, теперь есть накаченная загорелая грудь и ровные кубики на животе. Непривычно и как-то даже гадко, потому что я привык, что это всё добро есть не у меня, а у тех, кто пытает произвести на меня впечатление в клубах. У Доминика всего этого нет. Говорят, что противоположности притягиваются. Полная брехня! Я и Ник совершенно одинаковые. Не во всех смыслах, но всё же между нами много общего, так что не верьте тем, кто такое говорит. Я стаскиваю неудобные джинсы и оказываюсь в одних боксерах. Фу, Томас во всей своей красе… Не ожидал, что увижу его почти голым да ещё и в виде собственного отражения. Даже смешно становится… Я отбрасываю назад брейды (надо их отрезать) и подхожу к шкафу, открывая его. Там куча безразмерного тряпья, которое я надевать не хочу. Ни за что. Ни. За. Что. НИ ЗА ЧТО! Порывшись в одежде, я откопал более-менее нормальные джинсы, которые брат одевал только на важные встречи, чтобы мама не зудила по поводу его мешков, и обычную обтягивающую майку. Кажется, в ней Том летом ходил на пляж, чтобы соблазнить девчонок на спор, потому что белая майка так сильно обтягивала его (уже мою) грудь, что сквозь неё идеально прочерчивались все рельефы и кубики. Оборжаться… Я поправляю всё, что только можно было поправить, хватаю портфель брата, который валялся на полу у двери (чес слово, не знаю, что там или КТО там внутри), и выхожу в коридор, замирая. Брат стоит в дверях моей комнаты. На нём обычные чёрные джинсы, серая футболка и кроссовки, которые валялись под моей кроватью и про которые я давно забыл. При этом никаких браслетов, цепочек, разных побрякушек. И даже макияжа вообще нет – я успел это заметить, прежде чем Том надел тёмные очки. На плече моя сумка. Но это не я. Точнее я, просто не совсем я. Не знаю, как сказать. Обычно я весь поблёскиваю от разных кожаных курток, ремней и аксессуаров. Сейчас я похож на обычно парня. Брат замечает меня. - Что за херь? – он подходит ближе и останавливается напротив. – Что это? – хватает пальцами мою (его) майку и оттягивает. – Сдурел совсем? Я так не хожу! Я скрестил руки на груди. - А я ТАК не хожу, - киваю на его вид. Том теряется и отступает. - Уж извини, ходить, как блядь, я не намерен. Я закатываю глаза и иду к лестнице. - А я не намерен ходить в твоих мешках. Я слышу, как он идёт за мной. Я перескакиваю одну из ступенек, а потом до меня доносится скрип: очевидно, брат наступил на ту, через которую я перескочил. - Но ты реально как шлюха вечно одеваешься, - бурчит он. – Поэтому тебя и хотят всякие Кэпы и не Кэпы… Он замолкает, когда мы оказываемся в дверях кухни, потому что прямо в этот момент на нас смотрит наша мама и непонимающе моргает. Наверное, странно видеть, как близнецы, ненавидящие друг друга (а я всё ещё ненавижу Тома) болтают утром, спускаясь на завтрак. Обычно всё начинается по-другому. Я выхожу из комнаты, спускаюсь по лестницы, брат выскакивает следом, пихает меня, отчего я чуть не падаю, мы перегрызаемся матными фразочками, язвительными подколами, потом Том садится в машину и уезжает, а я иду пешком или еду на автобусе. И так всегда. Одни крики да брани по утрам. - Привет, - бросаю я, первым заходя внутрь и идя к холодильнику. Я открываю его и беру по привычке свой йогурт. Брат подходит следом и отбирает его. - Это моё, придурок, - Том отходит в сторону и садится на стул. Я прикрываю глаза, вспоминая, что каждый день, кроме вчерашнего, когда я захотел выпить тоже колы, я брал йогурт, а он газировку. Вздыхаю и беру холодную стеклянную банку, захлопывая ногой дверку. Поворачиваюсь к остальным – мама всё ещё смотрит на меня с непониманием, а потом хмурится. Мы никогда с братом не завтракали дома, чтобы меньше проводить времени друг с другом, поэтому перед нами на столе нет яичницы с беконом или тостов, как в нормальных семьях. Мать пьёт кофе уже одетая. Ей на работу через двадцать минут. - Не забудь, Том, после тренировки сразу домой, ты ещё наказан, - она переводит взгляд на брата и теперь обращается к моему телу. – Я сегодня в Магдебург по делам, так что приеду только завтра, - она замолкает. – Не хочешь, чтобы я попросила миссис Кларсон присмотреть за домом, она может приготовить вам ужин. Том смотрит на меня. Мы оба понимаем, что мама просто боится оставлять нас наедине, считает, что мы переубиваем друг друга за время её отсутствия. Миссис Кларсон – это жирная толстуха из дома напротив. Мать часто оставляла её у нас дома, когда уезжала, потому что однажды мы чуть не спалили всё тут к чертям, когда пытались приготовить чего-нибудь поесть. Это было в детстве, и после того, как мы с Томом перестали нормально общаться, а вот это уже было по той же причине, что и сегодня. Эта корова по имени миссис Кларсон всегда сидела на диване и смотрела программу для таких же упитанных стерв, как и она. Она заказывала нам пиццу и отправляла спать ровно восемь. А потом Том подпалил ей зажигалкой волосы, и она больше не захотела к нам приходить. А ещё у неё есть дочь. Такая же толстуха, как и она. Когда мы были детьми, она часто клеилась к Тому, а я говорил ей, что он любит только меня. А когда я с братом рассорился, то наплёл ей, что он в тайне сходит по ней с ума и хочет её конкретно. Она даже пыталась домогаться до него в нашем саду, а если посмотреть на её габариты, то у Тома сопротивляться почти не получалось. Тогда он огрел её какой-то деревяшкой по башке и свалил домой. Помню, даже на улицу не выходил около недели. А потом она уехала в другой город к отцу, и все как-то про неё забыли. - Нет, мам, не стоит, - невинно говорит Том, снова смотря на неё. – Мы прекрасно вместе справимся, правда, братик? Я даже поперхнулся колой. - Д-да… Мать недоверчиво смотрит на меня, а потом, кажется, сдаётся. - Ладно. Но только ты подвезёшь брата до универа, и никаких драк! – она встаёт из-за стола и подходит к посудомойке, погружая в неё пустую кружку. Мы переглядываемся с братом, а потом я говорю: - Ладно, поехали. Я оставляю недопитую бутылку на столе и первым направляюсь к выходу, замечая, как Том берёт всё ещё запечатанную банку с моим йогуртом и следует за мной. Это как-то странно… Всё это слишком не так, как должно было быть… Всё начинает принимать самый паршивый оборот за всю историю моей жизни. Я ненавижу свою жизнь…