В прятки со смертью

Эшли

      Проснувшись от звуков голосов за дверью, я резко открываю глаза и тут же зажмуриваюсь. Слишком яркий свет флуоресцентных ламп ослепляет своим холодным жжением. Вырубилась, коротая отведенное мне время, даже удивительно. Хотя почему удивительно, мне было с чего устать. Черт, как же раскалывается голова, просто взрывается от боли, и я еще какое-то время лежу не шелохнувшись, вспоминая этот чертовски долгий день и пытаясь убедить себя в том, что он мне приснился. Последние пережитые события лишили меня надежды выпутаться целехонькой из этой скверной ситуации, и хочется только одного — уснуть, и проснуться только тогда, когда уже все закончится.       Но как бы ни было огорчительно, так просто ничего не бывает, а никакого спасительного выхода найти у меня не получается, как бы я ни старалась. Помощи ждать неоткуда, я осталась совсем одна. Никогда раньше мне не приходилось быть одной, даже после перехода в другую фракцию всегда находились люди, кто мог хотя бы морально поддержать. Это очень страшное ощущение, а еще непривычное…       Откровенно говоря теперь-то я понимаю, что разумнее всего было сперва немного понаблюдать, попробовать связаться с кем-то из знакомых и что-либо выяснить, а не спешить сломя голову в Эрудицию, купившись на нахождение здесь столь важной лидерской персоны. Правилом «доверяй, но проверяй» не стоило пренебрегать даже с Эриком, но все мозги я, видимо, растеряла в его кровати. Как я могла забыть, что он бывший Эрудит! Конечно же, Эрик знал обо всем, и допустил уничтожение Отречения. Променял свою фракцию, предал своих людей, и меня предал… И ради чего? Власть? Поверить не могу, что ради этой гребанной власти можно было стереть с лица земли целую фракцию!       При мыслях о нем вновь тоскливо сжимается сердце, а грубые слова, брошенные в презрительной усмешке, до сих пор не выходят из памяти: «Ебать тебя было ничего так, можно было бы и продолжить, но, видимо, не судьба».       Фу-у, противно-то как, грязно. Конечно, я от него слышала вещи и похуже, но теперь и в такой ситуации, вместо поддержки. Это почему-то безумно обидно и больно. Чем я заслуживаю к себе такого отношения? Да и вообще, я думала, что мы начали понемногу понимать друг друга, смогли найти общий язык, стали ближе. Впрочем, зачем обманывать себя? Сложно считать, что кому-то на тебя не плевать, когда ты одним своим существованием, оказывается, приносишь только неприятности. Вон Эрик совсем не обрадовался тому, что я живой выбралась из-под обстрела… Небось еще и вздохнул бы облегченно, если б сгинула в Отречении, и ему не пришлось тут со мной возиться.       Приступ свирепой душевной боли скручивает меня в комок, и пытаясь хоть чем-то ее заглушить, в полном бессилии бью кулаком по твердому матрасу больничной койки. Слезы отчаяния застилают глаза. «Возьми себя в руки, — мысленно прикрикиваю, не позволяя себе забиться в истерике. — Он не стоит ни одной твоей слезинки, не смей, слышишь, нельзя сдаваться. У тебя есть шанс, есть. Не смей так бездарно его просрать, иначе и правда погибнешь! Давай, включай мозги, соображай…»       Что он говорил? Меня будут допрашивать с сывороткой правды. Какой от нее прок, если я ничего не знаю ни о сопротивлении, ни где оно? И очень жаль, потому что мне явно туда дорога. Давай, Крошечка, думай же, ты обязана вытащить свою прекрасную задницу из этого дерьма! Сейчас самое главное — это выбраться отсюда живой и сбежать. Вот только каким образом?       «Ты зачем-то нужна Сэму. И я хочу сыграть на этом», — вот сволочь, игрок чертов. Не верю ни на секунду, что все ради того, чтобы Сэма обломать, просто за свою шкуру беспокоится! Но Сэм тоже что-то мутит, не зря он после финального теста подваливал. Может, он догадался, что у нас с Эриком что-то было и решил меня использовать в своих целях? Одни загадки, тут сам черт ногу сломит, пока до правды докопается! Эрик вообще сказал, что пристрелит за милую душу, и если до сих пор этого не сделал, значит, у него своя игра… При мысли о том, что «разменные монеты» долго не живут, по моей спине пробегает неприятный холодок.       Дожидаться своей незавидной участи, не имея возможности на нее как-то повлиять, не шибко здорово. Сложно думать о будущем, не зная, чего ожидать. Но не задаваться вопросом, что же они все-таки задумали, тоже не выходит. Эрик сказал, что постарается помочь мне сбежать, но стоит ли ему верить после всего? «Тут больше не Бесстрашие, а я не плюшевый лидер, который тебе все спускал».И это называется спускал? Вечно раскрашенная моська — это признак его добродетели? Но, тем не менее, деля нечто с Сэмом, моей смерти он не хочет, и на том спасибо. Только я все равно поломаю вашу игру, ублюдки. Страшная картина, которую я увидела, очнувшись в Отречении, до сих пор стоит перед глазами, и я гоню ее прочь, стараясь сохранить в себе способность трезво мыслить. Надо что-то решать, и срочно.       Я аж замираю на кушетке, сраженная внезапной, но несомненно привлекательной идеей, а в душе зарождается бунт. Ошибся ты, Эрик, просчитался. Да, ты сильный, умный, расчетливый, жаждешь власти и, как оказалось, пойдешь ради нее на многое. Но и у тебя есть слабость, пусть маленькая, и ты всеми силами пытаешься это скрыть, но она есть. Я — твоя главная слабость, я! Чтобы ты не говорил, чтобы ты не делал, но имеется брешь в твоей стальной броне.       В это время, пока я мысленно плету свои козни, дверь в палату тихо открывается. Машинально обернувшись на вошедшего доктора, я замираю в ступоре и глазам своим не могу поверить. Ну и денек! Что ж, кажется, я уже ничему не удивлюсь. Слишком много сегодня я испытала потрясений. Вот только странно, почему к арестованной отправили именно его, может, в мое личное дело никто не удосужился заглянуть?       Человек в белом халате поверх синих одежд Эрудиции совершенно безучастно окидывает мое ошарашенное лицо спокойным взглядом, точно не узнает, и подходит ближе.       — Посмотрим, что у нас тут, — говорит он, приступая к осмотру моих повреждений на лице и голове. Потом не спеша отходит к ящикам с медицинскими препаратами и начинает собирать в поднос все необходимое, чтобы обработать раны. А у меня перехватывает дыхание, в груди обмирает бедное сердце, готовясь расколоться на куски. Боже, хватит ли мне сил пережить все это?       На бледном, узком лице доктора, в которое я пристально вглядываюсь, когда он несуетливо возвращается к моей кушетке, не отражается ни одной эмоции. Да, он всегда был слишком сдержанным в проявлении каких-либо чувств, но не настолько же я изменилась, чтобы братец меня банально не признал! Поставив поднос на тумбу, не говоря ни слова, Эрудит наклоняет мою голову вниз, чтобы обработать рану на затылке. И я бы подумала, что ему все равно на мое присутствие тут, но рука, рука его слишком сильно надавливает мне на затылок, опуская мое лицо к самым коленям. «Камеры, — вспоминаю я, — здесь наверняка тоже полно камер! Вот оно что!»       — Дин, — чуть слышно говорю я практически одними губами. — Поверить не могу, что это ты!       — Тш-ш-ш. Рад тебя видеть, сестрёнка, хоть это и неожиданно. Ты под арестом, выходит — хреновы твои дела. — Он говорит тихо и сдержано, и от его тона у меня напряженно скребет под ложечкой, потому что я просто не знаю, чего ждать от собственного брата.       Дин один из воспитанников, попавших в свое время под теплый покров семьи Финн, но разница в возрасте у нас приличная, аж девять лет, поэтому возиться ему со мной, понятное дело, было не интересно. Да и по характеру он всегда был слишком серьезным и основательным, а я заноза с рождения, донимавшая всех своими шкодами, так что того родства, которое обычно возникает между братом и сестрой у нас не водилось. Конечно, я чертовски рада этой встрече невзирая на обстоятельства, однако с момента перехода Дина в Эрудицию мы виделись всего пару раз, и моей жизнью после смерти родителей он как-то не шибко интересовался. Так с чего бы ему тогда сейчас озабочиваться участием?       — Чем я могу помочь? — нарушает он воцарившееся смятение, не отрываясь от обработки рассечения на моей голове.       — А ты станешь мне помогать? — пытаюсь я исподлобья заглянуть в его лицо. — Разве тебе не все равно?       — Что за странные вопросы, ты же моя сестра? — парирует Дин невозмутимо. — И я все еще за тебя отвечаю, как старший, даже несмотря на то, что мы в разных фракциях.       Поселившийся было в груди холодный ком потихоньку истаивает, потому что я не одна… оказывается есть еще тот, кому на меня не плевать. Пока пальцы брата с осторожностью порхают по моему затылку, я украдкой его разглядываю, чувствуя, что мне даже дышать становится легче от поднимающейся в душе надежды.       — Итак. Я все-таки могу тебе чем-то помочь? — напоминает Дин, закончив с раной.       — Можешь, — отвечаю я, и мои губы помимо воли трогает радостная улыбка. — Мне нужен антидот от сыворотки правды, — спохватившись, перехожу на шепот, стараясь изо всех сил снизить свою громкость. Да блин, даже когда еле-еле шепчу находясь в воодушевлении, меня слышно на всю округу.       — Хм, попробую достать. Что еще понадобится?       — Еда, рвотное и что-нибудь очень забойное, чтобы очухаться и восстановить упадок сил, — пользуясь возможностью, наглею я. Господи, да у меня вот-вот сердце просто лопнет!       — Это не проблема, сейчас сделаю регенерирующий укол и будешь как новенькая, — так спокойно, практически бесцветно сообщает он, словно повторяя таблицу умножения.       — Дин, но разве ты не сильно рискуешь? Если кто-то узнает… — кусаю я от волнения губы. Черт, а вдруг он пострадает из-за меня?       — Я способен о себе позаботиться, не волнуйся, — холодно усмехается Дин. Эрудит, мать его. Истинный Эрудит, жаждущий изучения медицины, что было заметно с самого детства. Никто и не удивился, что в итоге он покинул Дружелюбие. У него даже глаза серые, холодные, как у большинства зазнаек. Серые глаза… нет, не думать, не сожалеть, не сейчас. Потом, все потом, и поскулю до одури, и нарыдаюсь взахлеб, сейчас необходимо собраться.       — Ты знаешь, как отсюда выбраться? — Теперь самый главный вопрос: смогу ли я удрать из самой штаб-квартиры?       — Все входы и выходы находятся под вооруженной охраной Бесстрашных, везде видеонаблюдение. Но есть один способ — крыша.       — Что там? Она не охраняется?       — Это запасной, аварийный выход. Охраны там нет, во всяком случае ни разу там никого не видел. Да и в штаб-квартире Эрудиции Бесстрашных не так много — они в основном заняты поиском сбежавших.       — Откуда ты столько знаешь? — ахаю я удивленно. — Тебе вообще известно, что происходит?       — Никаких официальных сообщений еще не было, но догадаться не трудно. А здесь у меня есть свои люди. Все, времени на треп больше нет. Мне нужно позаботиться о том, чтобы выход на крышу был открытым, — говорит Дин и добавляет, едва улыбаясь: — Ты Бесстрашная, значит, сможешь перепрыгнуть на соседнее здание. А сейчас отдохни немного, я скоро вернусь, — Дин делает мне укол с регенерацией и удаляется.       И вот я снова одна лежу в чистенькой палате и отрешенно пялюсь в ослепительно белый потолок, прокручивая в памяти события последнего дня, а в душе разверглась не то что кромешная пустота — бездонная бездна. Все как в затяжном дурацком сне. Война, смерть, боль… И Эрик. У меня сжимается горло, приходится несколько раз медленно вдохнуть, чтобы совладать с собой.       «Веди себя хорошо, уповай на верность Максу и Бесстрашию», — ага, хорошо сказал, обязательно. Разве это Бесстрашие? Это защитники, воины? Нет, это кучка беспринципных душегубов! Эрик же сам нас учил всему, всегда был настоящим Бесстрашным, истинным лидером, никогда и ничего не боялся. А выходит так, словно ему весь установленный порядок был поперек горла. От бессилия я зарываюсь пальцами в волосы, стиснув виски ладонями.       Прелестно так, что пиздец! А я верила ему, как полнейшая дура. Лежала там, на грязном полу вагона перепуганная вусмерть, с разодранной в клочья душой, и скулила, звала его. А он… Чудовище! Отворачиваюсь к окну и отрешенно наблюдаю за неспешно сгущающимися сумерками. Чувствую себя страшно выдохшейся, истощившейся. Я так сильно тянулась к Эрику, не обращая внимание на его постоянное недовольство, грубость и отталкивания, отдавая ему тепло, нежность, и ничего особо не получая взамен. Однако несмотря на это, что-то вдыхало в меня силы, подпитывало, придавало уверенности, а сейчас мне будто весь кислород перекрыли. И я задыхаюсь от мучительной горечи, превратившись в сплошной узелок нервов.       Дин вскоре возвращается, делает мне укол с антидотом. Снова осматривает мою голову и удовлетворенно кивает. Сказать по правде, после регенерации мне физически не в пример лучше становится, ощущаю себя готовой практически к любым подвигам. Потом мне выдают целый поднос еды и я кривлюсь. Фу-у-у, брокколи! Брат только усмехается, видя мою скорченную физиономию. Помнит, видимо, что с малых лет не перевариваю я эту вкуснятину. Но мету все, что дают, не время голодовку объявлять. Желудок набиваю под завязку, что аж дышать становится трудно. На десерт — горсть таблеток. Ой, мамочки, только бы все донести до допросной.       — Выход на запасную лестницу в этом крыле здания, прямо за клиникой. Люк открыт, собрал тебе рюкзак, он на крыше, — уличив момент, едва слышно информирует меня Дин. Я поднимаю взгляд, встречаясь с его глазами, которые вдруг источают такие невиданные мной раньше тепло и тревогу. Святые угодники, да он и правда переживает за меня! — За тобой сейчас придут, удачи, сестрёнка. Не подведи меня.       — Дин… спасибо. Ты даже не представляешь, что ты для меня сделал. Я люблю тебя! — тихо-тихо шепчу, одними губами. Твою мать, да не улыбайся ты так, идиотка. Заметут!       — Знаю, я тоже, — скорее угадываю, чем слышу. Дин разворачивается и выходит из палаты, больше не глядя на меня.       Я и унять колотящееся сердце не успеваю, как за мной приходят — Ричард. В какой-то момент теряюсь от того, что лидеры по мою душу зачастили. Почему бы просто охрану не послать? Зябко передергиваю плечами, липкий страх тут же обдает как ушат ледяной воды с головы до ног, когда этот здоровяк хватает мой локоть своей лапищей и, сжав его словно в тисках, тащит меня в коридор.       — Куда меня теперь? — справившись с голосом, спрашиваю его, стараясь источать кротость.       — В допросную, — лениво отзывается лидер, будто происходящее его и вовсе не волнует. Ага, знаю я вашу допросную, это ж натуральная пыточная с электрическим стулом!       — Опять? Я уже сказала, что ничего не знаю.       — Тем хуже для тебя, — «радует» меня этот мудак с сонным взглядом. И чего в нем лидерского, не пойму никак. Наберут по объявлению всякую шваль, тьфу!       Когда мы сворачиваем в другой коридор, я снова вся леденею изнутри — у окна стоит группа Бесстрашных, среди которых без труда узнаю Ворона и Вайро Тревиса. От одной мысли, что они оказались в сговоре с Эрудицией, просто неудержимо хочется кричать и топать ногами. А лучше — разнести что-нибудь вдребезги. Ну как так-то, тут все, что ли, шкуры продажные?       Ворон толкает плечом злыдня и указывает на нашу процессию, кидая хмурые взгляды попеременно то на меня, то на Ричарда. Вайро только кривит рот, провожая нас взглядом исподлобья. Конечно, никто и не дергается, чтобы мне помочь. Ах, плюнуть бы вам в рожи, бляди, да нельзя, нужно играть хорошую девочку. Заметив, что я сбиваюсь с шага, Ричард встряхивает меня с силой, и мне приходится зажать ладошкой свой рот, чтобы не провести диверсию раньше времени.       Мысленно салютируя Бесстрашным самым волшебным символом из трех пальцев, я только гордо вскидываю вверх подбородок. Слов не находится, чтобы свое разочарование выразить. Кончились. Пошли все на йух, мне не страшно! Мне больше не страшно, я не боюсь. Сейчас необходимо сосредоточиться, смотреть в оба и не упустить возможность вырваться отсюда. Давай, Крошечка, где твои грустные, невинные глазки? Самое время активировать режим «Сокровище»!