Эскапизм

Кадр из мультфильма мелькает на долю секунды. Кэт жуёт попкорн и не успевает сказать стоп. Данте недовольно морщит лицо и переключает на следующий канал, хмыкает, кидает пульт на пол к огромному ведру карамельного попкорна. Экран телевизора медленно уходит во тьму — начинаются вступительные титры. Культовая классика его молодости. Поглаживая кота на груди, Кэт усмехается. Данте говорит так, будто разница между ними не пять лет, а пятьдесят. Данте наваливается на колени полусогнутых ног Кэт, растягивается во весь оставшийся диван и загребает горсть попкорна. Острые колени — не лучшая подушка, но Данте прижимается к ним щекой. Удобство и комфорт — вещи отличные в их парадигме восприятия миров. Свободной рукой Данте растирает замёрзшие икры Кэт. В катакомбах Порядка стынут даже мозги. Возможно, поэтому фильм кажется и правда хорошим, а, возможно, у Данте всё же есть вкус. Кэт шутит — Данте смеётся, сотрясая диван. Проснувшийся кот гневно стучит по груди Кэт хвостом. Диалог сменяется диалогом, сцена за сценой сюжетный клубок раскручивается. Парень настигает героиню в подземном переходе — корзина продуктов рассыпается по плитке. Кэт отворачивается. На мгновение не может вдохнуть, насильно фокусирует внимание на коте, растирая большими пальцами пушистые щёки. Сердце бухает в горле, поднимаясь выше — оглушает. Комната уходит под толщу воды — звуки бледнеют. Кэт непреклонна в вопросах жалости. К себе — особенно. Травмы настигают её постоянно, но Кэт не сбегает. Она — не нападающая, не охотница, как Данте, но Кэт не хочет быть жертвой. Потому что жертвы уязвимы. Глаза кота в полутьме светятся зелёным. Кошки смотрят сквозь пространство и время, сквозь отживающую предписанные годы оболочку. Гаснущий свет отражается от кошачьего глазного дна так же, как у демонов, и кошки видят демонов так же, как она. Кэт прикусывает нижнюю губу. Всё нормально. Она ничего не чувствует. Часто услышать это людям достаточно. Жаль, что с такой же лёгкостью нельзя убедить и себя. Кэт правда ничего не чувствовала. Впоследствии. Первое время, конечно, было иначе. Запёкшихся кровавых пятен на ковролине в детской становилось больше; шрамы на коленях, локтях и ладонях — глубже. Демон настигал её тело на полу в окружении игрушек. И Кэт оставалась там же. Пока не сбежала. Просочилась сквозь по счастливой случайности незапертую дверь, перелезла через скрипучую калитку, самостоятельно нашла полицейский участок — рассказала всё. Показала всё. Сгорела от стыда. Богиня правосудия слепа к таким, как Кэт. Не все в этом мире заслуживают справедливости. Потому что кто-то заслуживает большего блага. Кэт упала с велосипеда — так он сказал полицейским. Оттуда растёртые в кровь колени и локти, оттуда синяки. Полицейские посоветовали прикрутить на велосипед приставные колеса. И отпустили Кэт — обратно в детскую комнату с запёкшимися пятнами на ковролине. Больше Кэт не сбегала. Он пристёгивал её как собаку на цепь, пока она не перестала сопротивляться. Бил, пока не перестала кричать. Таскал за волосы, пока не перестала всхлипывать. Он требовал тишины и покорности. И тогда Кэт сможет вернуться к любимым игрушкам в кукольном домике. Входная дверь больше не оставалась неосмотрительно открытой, запиралась на ключ. Детская запиралась тоже. И Кэт впервые открыла ту дверь, сквозь которую простым смертным при жизни не пройти. Откуда простые смертные не возвращаются — путь в один конец. Кэт больше не оставалась в той комнате. Её спасла не жалость к себе, не слёзы. Она спаслась по собственной воле и с собственной помощью. В коротком ворсе ковролина застряли части её. Детская стала склепом, где Кэт почти умерла — распалась на внешнее, замызганное кровью и спермой, и внутреннее, до которого никому без её согласия не добраться. Кэт не жалеет себя. Жалеет только о случившемся. Кот на груди мурчит в два раза усерднее. Вставший поперёк горла ком опускается ниже. Между рёбер застревает тяжесть, но это пройдёт. Зелёные глаза кота светятся в полутьме. Красные глаза Данте светятся как у демона. Кэт хотела бы верить, что светятся по-кошачьи, но нет. Две красные точки без зрачков пожирают последние крохи света в комнате. Данте целует Кэт в шрамированные колени и утыкается подбородком, проталкивает пальцами сквозь её плотно сомкнутые искусанные губы карамельный попкорн — улыбается. С набитым ртом Кэт улыбается в ответ. — Я помнил фильм лучше, чем он есть. Хуйня какая-то. Нащупывая на полу пульт, Данте переключает на канал назад. Экран заливается яркой анимацией. Цвет вытесняет из комнаты тьму. Глаза Данте перестают быть двумя красными фонарями несущегося через двойные сплошные нечто. Данте кривится, Данте щурится по-кошачьи — повышенная светочувствительность. Зверь зверем. Поддаваясь вперёд, Кэт треплет его по волосам, зачёсывает назад. Данте утробно и довольно в шутку рычит. Коты смотрят сквозь пространство и время, сквозь шрамы, сломанные кости, поврежденные внутренности. Данте ненавидит мультфильмы. Но их общий комфорт и субъективное удобство — это всё же разные вещи.