Эскапизм

Данте — не волк. Данте овца, которая натягивает на себя волчью шкуру под гнётом внешнего мира, отращивает клыки, длинные когти и начинает жаждать крови. Запечатывает свой маленький израненный внутренний мир в металлическую скорлупу. Тонкой-тонкой иглой Кэт пробивается в микротрещины этой скорлупы, тёплыми руками обхватывает со спины дрожащего волка в социально-приемлемой шкуре, обнимая. Кэт знает об этом. Данте знает об этом. И они оба эту тайну ревностно охраняют. Кэт давно устала строить из себя Юкон, быть тёмной холодной водой, одним дарующей смерть, а другим — богатство; устала быть вавилонской башней, прогоняющей по кольцам этажей разговоры напуганных Данте членов Порядка. Кэт, с пятилетнего возраста замученная насилием девочка, вынуждена доносить мотивы одних существ до других. И она тоже становится острозубой только в давлении внешнего мира. Из-за особо далёких к цели приходится прогрызаться. Но в сути своей она по-настоящему мягкая, состоит из податливого мяса, хрупких костей и чистых помыслов. Данте бессмертный — не совсем, потому что убить можно кого угодно — но Данте определенно живучий. И он сбрасывает скорлупу в каждом столкновении, принимая удар на себя. Данте почти бессмертный, но боль чувствует, как обычный человек. Омываясь кровью, Данте забирает её физическую боль — умываясь слезами, Кэт тянет к себе его душевную. Данте знает об этом. Кэт знает об этом. И они оба эту тайну ревностно охраняют. А Кэт, нерушимая вавилонская башня, всё слушает и слушает разговоры внутри личных стен: он ведь даже не человек, в нём и человеческого ничего нет. Когда Данте совсем плох и теряется во временных рамках, Кэт практически соглашается с шёпотом. А потом Данте внезапно становится лучше, и они продолжают. Обнимая его за плечи, Кэт смеётся, красит почти полностью выжженные в белый травмирующими воспоминаниями волосы Данте в красный, прокалывает ушные хрящи. А затем Данте вновь отрицает себя, его выворачивает кровью в грязных туалетах клубов. Кэт — не дура, Кэт понимает, что это неправильно, но происходящее с ними — отнюдь не игра в одни ворота. Данте — не человек, но в Данте столько запрятанной под скорлупой человечности, что ни одному другому существу этого не постичь. Умирающий в грешности мир развращает его мотивы и желания, но Кэт всегда чувствовала его суть и продолжает чувствовать. Кэт понимает Данте и куда лучше, чем Данте понимает себя. Кэт знает об этом. А Данте — нет. И Кэт эту тайну до поры до времени ревностно охраняет, ожидая от Данте всецелого принятия свободы. Кэт охраняет Данте. Данте охраняет Кэт. И это останется с ними до гробовой доски.