An ordinary saint

Шум трибун сливается в один ревущий гул, и Икер до крови закусывает губу, улучив момент, когда камеры смотрят на кого-то другого. Он должен собраться, должен вести за собой команду и поддерживать в них боевой дух, должен подавать пример и быть тем, кто одним своим присутствием на поле внушает уверенность в победе. Должен быть тем Святым, которым его окрестили много лет назад. Должен. Это "должен" давит виски и отдается пульсом на корне языка, вяжет слюну и туманит зрение, и даже вечно улыбающийся Пике серьезно смотрит на него в раздевалке, молча касаясь плеча в знак поддержки. Никто из команды не спрашивает его о том, что происходит, и почему их, всегда настроенный на победу и спокойный капитан, сейчас ведет себя так, словно он не в себе, словно он не хочет быть здесь. Они выходят на поле, и Икер вцепляется в плечо стоящего рядом Рамоса во время исполнения гимна, а в голове бьется "я не могу", заглушает даже ревущие трибуны, неуверенность, сомнения в себе, слишком высокие ожидания и ответственность. Рамос спасает ворота на тридцать пятой минуте, на долю секунды задерживаясь в штрафной, чтобы обернуться на Касильяса, чтобы взглядом выразить "мы с тобой, давай же, не подведи нас, видишь, мы готовы поддержать тебя в любой ситуации", и тот вымученно-благодарно улыбается, чувствуя как сердце пропускает удар. На сороковой минуте Рамос уже не успевает добежать с другой половины поля, и Ван Перси победно вскидывает руку, когда мяч влетает в ворота, а Икер отворачивается, на секунду закрывает лицо перчаткой, жмурясь до цветных кругов перед глазами. "Мы не выиграем". В перерыве он уходит в подтрибунное помещение не дослушав Дель Боске, не обращая внимание на обеспокоенный взгляд Рамоса и пронзительно-острый - Хаби, и стоит, прислонившись лбом к стене, и пытается шептать старую молитву из детства, вот только - кому молиться, если ты сам - Святой, на которого молятся все? Они проигрывают, с таким разгромным счетом, что Икеру стыдно поднять взгляд, и он уходит с поля, так ни на кого и не глядя, не найдя в себе сил гордо поднять подбородок, как положено проигравшему чемпиону. Он сползает по стене возле двери номера, чувствуя как его мелко трясет, а на глаза наворачиваются слезы - они все надеялись на него, они все считали его своей надеждой и талисманом, а он подвел их просто потому, что больше не верит в себя и в свою "святость", просто потому, что в какой-то момент груз святости стал слишком тяжелым, слишком отгораживающим его от всех остальных, которые уже давно воспринимали его не как обычного человека, а как символ. Наверное, это и есть бремя Святого - быть в одиночестве, даже находясь в окружении товарищей и матери своего ребенка, но для него за эти годы оно стало невыносимо тяжелым, и сейчас оно уже готово раздавить его, мешаясь с чувством вины за поражение, и за будущие поражения. - Если ты думаешь, что я не врежу тебе только потому, что ты капитан, ты сильно ошибаешься. Голос Алонсо выводит его из транса, а потом Хаби вздергивает его на ноги как куклу, вталкивая в номер и прижимая к двери с той стороны, глядя на него зло и серьезно. - Если тебе станет легче, можешь даже не один раз. Я заслужил. Икер пожимает плечами, все еще не глядя на полузащитника, и Алонсо действительно бьет его - резко, сильно, наотмашь, так, что голова Икера запрокидывается, ударяясь о деревянную дверь, а взгляд чуть проясняется. - Не смей. Себя. Жалеть. У Алонсо низкий голос, и хриплые, опасные интонации, и Касильяс наконец смотрит на него, со смесью недоумения и прорывающейся во взгляд боли, открывая рот, чтобы что-то сказать, но Хаби закрывает ему рот рукой, сминая губы ладонью. - Заткнись. Просто заткнись и послушай меня, хоть один гребанный раз послушай кого-то, кто не будет лизать тебе задницу и смотреть как на последнюю надежду испанской нации. Икер моргает, слишком остро чувствуя ладонь Хаби на своем рту, то, как тесно прижато к нему тело полузащитника, слишком ясно видит, как Алонсо прищуривается, набирая воздуха для продолжения. После недель отупляющей паники и давления, ощущения наваливаются на него слишком резко, и он только и может, что слушать, не отводя взгляда от Хаби. - То, что ты гребанный Святой, не делает тебя единственным, от кого зависит наша победа или поражение. То, что ты стал образцом и символом хорошего футбола - да, но никто не ждет от тебя жертв и подвигов, и того, что ты, блять, по воде ходить начнешь. Вся эта гребанная сборная разваливается сейчас только потому, что на тебя привыкли смотреть как на лидера, а ты, блять, в дерьмо неуверенное превратился, тебя святость эта ебучая совсем крышу сорвала. Покажи им, что ты тоже человек, а не чертов святой терминатор, что ты тоже боишься поражений и переживаешь, перестань взваливать на себя обязанности Бога, ясно тебе? Алонсо умолкает, убирая руку от губ Касильяса, а потом фыркает что-то себе под нос и тянется к замершему Икеру, целует его - уверенно, влажно, толкаясь языком в рот, пока Икер не выдыхает, вцепляясь в его плечи, и не отвечает, сперва осторожно, а потом сильнее, отчаяннее. Хаби отстраняется первым и делает шаг назад, глядя на Икера с легкой ухмылкой, но его голос звучит предельно серьезно. - Я верю в тебя, Икер. Но как в сильного, уверенного лидера, а не как в канонизированного Святого. И добавляет, уже прикрывая за собой дверь, широко улыбаясь, так, что напряжение, державшее Касильяса все это время, отпускает, словно разжавшаяся рука. - Святому я не стал бы язык в рот совать. Алонсо уходит, а Икер еще долго стоит возле двери, улыбаясь, тепло и немного неверяще. Следующую игру они выигрывают без единого пропущенного мяча.