Umdlali

Рамос в напряжении ждал, пока проснётся Торрес. Во-первых, в комнате было очень тихо. Негромко работающий телевизор, где сейчас с едва уловимым отставанием звука от картинки диктор (миловидная блондинка в бежевом пиджаке) зачитывала краткую сводку новостей по «24 Horas», почему-то только добавил щепоть одиночества к этому безмолвию, а Рамос... совсем не привык к тишине. Она пугала. Ночь для него всегда была временем шумных танцев, песен, музыки, веселья, ярких красок и разноцветных огней. Во-вторых, выпитое пиво потихоньку начало заявлять о себе, просясь наружу, а потревожить уже на полном серьёзе сопящего Фернандо Серхио хотел меньше всего. Странная это забота, конечно, в некотором роде извращённая, но чем дольше проспит Торрес, тем меньше у него останется времени на самокопание. Мягко вздымающаяся и опадающая грудная клетка Нандо двигалась в смутно знакомом ритме, возвращая Серхио в прошлое снова и снова. Порой Рамосу казалось, что еще немного, и он перестанет отличать реальность от собственных фантазий, причудливо вплетенных в воспоминания. В-третьих... В-третьих, он опять не понимал, что происходит и зачем. Стоило Серхио только немного привыкнуть (точнее — отвыкнуть) и смириться с обстоятельствами, как жизнь подкинула ему новую задачку, а в такого рода эмоциональных упражнениях Рамос был, честно говоря, не очень силён. Неопределённость смущала его и выводила из себя с детства. Как только Серхио сталкивался с нерешенной проблемой, то бездумно лез вперед, пытаясь переломить ход событий в свою пользу. Если в какой-то момент ничего лучше, чем пробить лбом стену, в голову не приходило, Рамос делал это ни секунды не сомневаясь, не оглядываясь и ни о чем не жалея после. Даже если его горячность приводила не к положительному результату, а к некоторому количеству набитых шишек. Но ждать... затаиться, смолчать, терпеть вынужденное пребывание в напрочь подвешенном состоянии было выше его сил. Серхио и сам не знал, как ему хватило выдержки не прижать Нандо к стенке, не вытрясти из него объяснения, ещё когда все только начиналось, когда Серхио впервые заметил, что Торрес часто уходит в себя, и почувствовал, что тот стал более отстраненным и если не скрытным, то молчаливым. Рамос почему-то подумал об оставленном в спальне смартфоне. Как раз сегодня Серхио сменил заполненную карту памяти на новую. Он бы хотел, чтобы такое можно было проделать и с человеческим мозгом. Раз — и пустота, ты снова чистый лист, без памяти и страхов, и ни на лице, ни в душе не осталось и следа былой боли. Можно снова любить. Радоваться. Смеяться. И ни-че-го не помнить. Торрес вздохнул во сне и попытался перевернуться на другой бок, но диван был слишком узким, а колени Серхио — не самым удобным матрасом. Нандо смешно ткнулся лбом в ногу Рамоса и протяжно выдохнул. Его ресницы слабо дрогнули, и Торрес открыл глаза. Открыл — и тут же затравленно огляделся, а когда понял, что в гостиной кроме них никого нет, в его взгляде промелькнуло плохо скрываемое облегчение. — Я долго спал? — сиплым после сна голосом поинтересовался он у Серхио. — Несколько часов, — мягко и обтекаемо ответил Рамос. Впрочем, неизменный для новостного канала прямоугольник в углу экрана красноречиво показывал 03:18. — В висках давит, — пожаловался Торрес, садясь. — Не стоило мне пить. Рамос невольно хохотнул. Организм Фернандо категорически отказывался усваивать алкоголь. Казалось бы, Торрес уже вышел из того возраста, когда на совместных посиделках сборной ему под общий смех заказывали стакан сока или просили принести йогурт, но и сейчас ничего не изменилось. Единственным спиртосодержащим веществом, от которого Торрес не мучился похмельем, был кефир. После тяжелого и нервного дня Нандо мог запросто опьянеть от нескольких бокалов вина. Серхио и сам не заметил, как расплылся в довольной улыбке — вспомнил случай, когда бесстыдно воспользовался этой слабостью. И тут Рамос понял наконец, что произошло. Он нашёл причину странного поведения Торреса — алкоголь, только и всего. От этой мысли что-то тоскливо сжалось внутри, но вместе с тем на душе полегчало. Значит, всё снова по-старому. Серхио осторожно пошевелил занемевшими ногами и потянулся. То же самое, почти синхронно с ним, сделал и Торрес — аккуратно повертел головой, разминая шею, завел руки за спину, сцепив ладони в замок, и зевнул. Предчувствуя молчание, которое снова растянется на несколько минут, оставляя настолько сильное и осязаемое чувство неловкости, что ещё немного — и его можно будет пощупать руками, Серхио поёжился. Разум судорожно пытался придумать несколько ни к чему не обязывающих тем для разговора. Футбол? Нет, не стоит напоминать Торресу о матче. Погода? Да ну. Семья? А этого не выдержит сам Серхио. Музыка? Им всегда нравились настолько разные вещи... Торрес начинает скучать при первых звуках фламенко, Рамос... ну не признаваться же ему сейчас, что заслушал три последних альбома El Canto del Loco до дыр, до тех пор, пока не полюбил каждую мелодию, не выучил каждое словечко. — Наверное, мне не следовало ехать на чемпионат, — Торрес откинулся на спинку дивана и зажмурился, легко массируя пальцами виски. — Как Баллак. Или Эссьен. Я просто не в форме. Ходил бы себе на курсы интенсивной восстанавливающей терапии и на массаж, в промежутках играя товарняки со вторым составом, — хмыкнул он. — Впрочем, сейчас как-то поздновато об этом думать. — Брось, Фернандо, — поморщился Серхио. — Тебе просто нужно чуть больше времени, чем остальным. Ты адаптируешься и всё будет в порядке, вот увидишь. — Ты так говоришь только потому, что я твой друг, — кисло улыбнулся Торрес, открыв глаза. — Вот именно, — кивнул Рамос. — Помнишь, я когда-то сказал, что на свете нет ничего важнее дружбы? Я по-прежнему в это верю. И... ты всё ещё мой друг, Фернандо. Прежде всего друг, что бы ни происходило между нами. То, что мы больше не... — Вместе? Больше не встречаемся? Больше не спим? Больше не любим друг друга? Серхио не смог подобрать концовку. — То, что всё так вышло... ничего не значит. — Честный и благородный Рамос, — не своим голосом протянул Торрес. — Только я не идиот. Я же вижу, тебе хочется вытянуть из меня признание, что я ужасно поступаю. Что я предал всё, что между нами было. — Заметь, ты это сам сейчас сказал, не я, — тихо ответил Серхио. — Ну хватит, может, изображать святошу? — тот скривился. — «На свете нет ничего важнее, я по-прежнему верю...» — передразнил он. — Тебе не идет саван мученика и христианское смирение, если бы ты знал, как не идет. «Я просто надеюсь, ты понимаешь, что делаешь», — подумал Рамос, но вслух произнес совсем другое: — Не нужно. Что бы ты ни сказал сейчас, ты не сможешь меня спровоцировать, чтобы я встал и ушел, оставив тебя одного. В тебе нет яда, Нандо. Просто нет и всё. Так что, если хочешь от меня избавиться, придётся поискать другой способ. Безуспешные попытки язвить тут не помогут. — А что поможет? — уже беззлобно, просто утомленно поинтересовался Торрес. — Попробуй сказать правду. Что я тебе больше не нужен. Что тебе не нужна помощь, а жалость от бывшего любовника так и вовсе противна. Что ты счастлив или сам веришь в то, что счастлив, хотя я вижу, что это не так. — Она тебе не понравится. — Тогда, — продолжил Серхио, неосознанно сжав кулаки, — скажи, что у тебя есть серьёзная причина врать. — Есть, — одними губами прошептал Торрес, и добавил тихо, почти беззвучно, на выдохе: — Я так по тебе скучал. Совсем не та правда, которую Серхио ожидал услышать. Ему бы улыбнуться в ответ, рассмеяться, похлопать по плечу, но от взгляда Фернандо, долгого, тяжелого и очень, очень усталого, хотелось спрятаться, убежать, забиться в дальний угол и до конца чемпионата больше никогда не оставаться с Торресом наедине. — Я же говорил, тебе не понравится. Рамос опешил, настолько, что сам не ожидал услышать от себя следующей фразы. Наверное, это было самым неуместным из всего, что можно было только выдумать в данной ситуации. — Икер сегодня, наверное, не вернется, — просто сказал он. Не просьба, не предложение, не мольба. Факт. Икер не вернется. Ты можешь остаться со мной. Дверь всё ещё открыта. Торрес не ответил — Торрес спрятал лицо в ладонях и, кажется, покраснел. А потом почти незаметно кивнул головой. — Тогда, — Серхио потянулся и, осторожно сжав руки Фернандо в своих, отнял их от его лица, — тогда пойдём. — Это не... — только и пробормотал Торрес. — Нет, это не, — с усмешкой ответил Рамос. — Это не. Не перемирие, не признание и не намек на переспать. Потому что он знал свое место — Серхио «жилетка Торреса» Рамос, и ему было всё равно, сейчас он согласился бы на что угодно — жилетка, рубашка, сумочка для обуви, повязка на волосы, хоть левый носок, хоть — Серхио сглотнул комок в горле, — хоть как сейчас: два придурка в пустой полутемной комнате. Торрес ступал почти неслышно, поднимаясь следом за Серхио на второй этаж. В коридоре было пусто, Рамос распахнул дверь их с Икером номера и, пропустив Фернандо вперед, мазнул рукой по выключателю на боковой стене, тут же пожалев об этом — при ярком свете ситуация оказалась ещё более абсурдной. Неловкие мелочи выползли наружу — как они будут принимать душ? По очереди? Не маловата ли для двоих хоть и достаточно широкая, но явно односпальная кровать? Хорошо одеяло можно стащить у Икера, потому что под одним — нет, Серхио совсем не мечталось проснуться от того, что он во сне напряженным членом пытается потереться о бедро Торреса. Внезапно охватившая и совсем не свойственная Рамосу робость была сильнее вспышки гнева, мощнее приступа ярости. Она пригвоздила его к полу, заставляя в отчаянии думать, что близость с женщинами приносила ему удовольствие, а близость с мужчиной — только боль, и дело не в специфических особенностях гомосексуальных практик, а в том, что со снятой кожей сложно не чувствовать боли. От понимания, что ему снова придётся испытать на себе всё влияние манящего, нежного и до бесстыдства живого тела Нандо, Серхио захотелось закричать, разбить что-нибудь или швырнуть в стену. Словно не замечая его растерянности, Торрес стянул через голову футболку и бросил смятую лужицу ткани на ближайший стул: — Я в душ. — Хорошо, — буркнул Рамос чьим-то чужим голосом.