Мой!

Когда Каменаши увидел, как Джин провёл пальцами по груди Уэды и они синхронно крутанули бёдрами под одобрительные крики фанатов, словно опытные любовники, улыбка на его лице мгновенно превратилась в искусственную гримасу. Каме ужасно хотелось подлететь к парочке и оттащить Уэду в сторону. Джин не имел никакого права так беззастенчиво лапать его Тацую! И плевать на чёртов фансервис! Уэда принадлежал ему – весь, от макушки до пяток, делиться им Казуя не собирался ни с кем и никогда. Сделав вид, будто действует по сценарию, он танцующей походкой вбился клином между возлюбленным и Аканиши. В кокетливом взгляде, который он послал Уэде, играючи, как бы невзначай, мелькнула угроза. Мой! После концерта, в гримёрке, Тацуя прижал его к стене и, запустив руки под рубашку, крепко поцеловал. Каме довольно застонал и ответил с не меньшей страстью. Адреналин, бежавший в крови, заставлял желать большего. Уэда потёрся об него бёдрами и прикусил за мочку уха, опаляя шею горячим дыханием. Казуя прикрыл глаза; от желания подгибались колени, но на глаза навернулись слёзы бессильной ревности. Инцидент с Джином на сцене выводил его из себя. Каме понимал, что расстраиваться из–за такой мелочи глупо, но ничего не мог с собой поделать. Он злился на всех: на Джина – за то, что тот потянул свои загребущие лапы к чужому, на себя – за бурную реакцию, но больше всего на Уэду… Прервав поцелуй Каме, задыхаясь, отстранился. Даже сквозь накатывающие волны возбуждения он чувствовал, как внутри всё стянуло узлом. Обида липким туманом застилала рассудок; Тацую хотелось схватить в охапку и запереть. В сейфе – подальше от чужих глаз… …Открыв глаза, Казуя встретил обеспокоенный взгляд и понял, что пропал… – Ты уверен, что тебе нужен именно я? Вы с Джином, кажется, неплохо преуспели… – Каме ненавидел свой поганый язык, но слово – не воробей, уже вылетело... – Заткнись и иди ко мне, – Уэда соблазнительно улыбнулся и поманил его за собой. Каме шёл за ним, как бык на верёвочке. Он очень надеялся, что их отношения включали в себя не только быстрый секс за кулисами, в туалете и гримёрке… И нет, он не будет плакать, не надейтесь! Если Уэда его не любит, он уж как–нибудь это переживёт! Возьмёт себя в руки и переживёт… Ему же назло! И вообще, кто сказал. Что он сам влюблён? Ерунда! Все его чувства – просто фикция, животная страсть… и ему совсем не больно. Внезапно его втащили в какую–то каморку, где хранился уборочный инвентарь. Уэда сжал его за плечи и внимательно посмотрел в глаза. Казуя сморгнул жгучие слёзы. Вздохнув, Тацуя двумя пальцами приподнял его лицо за подбородок. – Каме? Что случилось? Казуе хотелось прижаться к Уэде всем телом и услышать, что он у него единственный – сейчас и навсегда. Он готов был слушать такие слова ежедневно, но признаться в этом было ужасно стыдно. Потому, что это уже одержимость. Поэтому он молчал, как партизан на допросе. – Казуя? – настойчиво переспросил Тацуя, забыв о желании. Каме напоминал ему безвольную куклу – и его это пугало. – Не хочу делиться! – только и смог выдавить Казуя, ощущая себя полным идиотом. – А–а–а… – Каме восхитился. Как много было в этом звуке. Столько понимания, что он даже осмелился открыть глаза, хотя от смущения хотелось провалиться сквозь землю. Не отводя взгляд от его лица, Уэда поднял его руку и медленно поцеловал каждый пальчик. И пока Казуя облизывал дрожащие губы, пытаясь проглотить застрявший в горле ком, потёрся кончиком носа о его нос. – Я люблю тебя, – прошептал Тацуя и накрыл его губы нежным, сладким поцелуем. Казуя почувствовал, как за спиной развернулись крылья. – Тацу, я… – договорить ему не дали, впрочем, неважно. Поцелуи говорили лучше любых слов. Он обнял Уэду за плечи, растворяясь в нежных прикосновениях любимых рук. Всё нормально. Теперь ему нет нужды задыхаться от ревности. Любовь стала его опорой. Самым надёжным якорем. Конец