***
Ствол поваленного дерева был влажным и скользким после недавнего мелкого дождя, но все лучше, чем сидеть на мерзлой земле. Рядом, войдя в грунт на добрую половину полотна, стояла саперная лопатка. В небольшую ямку, вырытую еще около получаса назад, тоненькой струйкой стекала вода из близлежащей лужи. Он прислушивался к окружающим звукам, сжимая в руках полупустую флягу. Ничего необычного, лишь шелест листьев, шорох мелких животных, что наблюдали за ним с безопасного расстояния. Он давно уже привык к этой обстановке вокруг, иногда даже не обращая внимание на проползающих мимо странного вида змей или пробегающих тушканоподобных созданий. Как, собственно, и они не проявляли к нему абсолютно никакого интереса. Работало ли тут главное правило Зоны, или он просто стал «своим» для местного тварья — он не знал, но был благодарен за то, что все еще живой и ходит на своих двоих. Отчего-то он вдруг вспомнил, как впервые попал сюда. Сколько времени прошло с тех пор? Лет пять, или уже больше? Да, наверное, около того. Захлестнувшие тогда эмоции были настолько противоречивыми, что почти в буквальном смысле рвали на части: с одной стороны, хотелось сбежать обратно на большую землю, туда, где безопасно, но с другой — остаться и найти то, зачем пришел сюда, а заодно и получше исследовать местность. Вернувшись домой, спустя пару дней он остро ощутил потребность вернуться. Его тянуло назад, в это проклятое место, как магнитом. И с каждым разом затягивало в эту пучину все сильнее, цепями приковывая к себе все крепче… Заметив краем глаза движение слева, мужчина резко повернул голову, сквозь стволы чернеющих деревьев различая силуэты двух медленно бредущих по дороге людей. Слишком темные для обычных, а значить это могло лишь одно… Схватив свой рюкзак, перемахнул через только что вырытую ямку, оказавшуюся очередной пустышкой, выдернув из земли лопатку, бросился вперед. Стараясь держаться в тени ветвистых крон, что сохранились на окраине некогда бывшего парка, хоть и понимал всю бессмысленность своего занятия, ведь те двое его не то, что не видят — не слышат даже, он продолжал идти параллельно с ними, гадая, где-же суровая реальность накроет их, ведь двигаются они аккурат к одной мозголомной аномалии. Однако впереди их ждало что-то посерьезнее. Что-то, что даже он заметил слишком поздно, когда двоих несчастных уже взяли в полукольцо, оскалом встречая на незримой границе. — Твари, — одними губами произнес мужчина, бросая на землю свою ношу и стягивая с плеча лямку автомата, щелкая предохранителем. Если есть хотя бы один маленький шанс на то, чтобы спасти этих двоих, то им надо воспользоваться. Как там его бывшая говорила? Плюсик в карму за совершенное доброе дело. Волчья стая, во главе со своим вожаком, что был крупнее всех особей и покрыт блестящей в естественном свете зоны светлой шерстью, топорщащейся клочками на разных участках тела и стоял посередине, сверкая злобным взглядом, тихо рыча, призывая к порядку своих собратьев, выжидала удобный момент. Сверкнувшая в вышине молния, озарила пространство, являя противников друг другу. Они глазели на врагов — люди на волков, волки на свою добычу — несколько долгих минут, будто ожидая какого-то сигнала. Альфа припал к земле, готовясь сделать прыжок, а значит времени осталось не так много. Вернее, его совсем нет. Счет идет на секунды. Впрочем, как и всегда… Громкий крик «Беги!» раскатом грома прокатился по пустынной улице, подстегивая к действию всех собравшихся. И ровно в тот момент, когда девчонка рванула в обратную сторону, раздался грохот выстрелов. Вильнув в сторону, уворачиваясь от верной смерти, волк прыгнул. Его разинутая пасть метила точно в горло парню, что уже давно попрощался с жизнью, но все еще пытался драться, отстреливаясь от мутантов, ибо настоящий викинг должен умереть в бою, чтобы попасть в Вальгаллу!.. Похвально, конечно, похвально. Натренированный за столько лет нахождения здесь, скрытый тенью деревьев, неизвестный быстро вскинул автомат и не прицеливаясь дал небольшую очередь. Та прошила голодное порождение насквозь, и мертвая сорокакилограммовая туша свалилась на обороняющегося человека, пригвождая к земле. Выхватив из бокового кармана рюкзака небольшую стеклянную бутылку, что всегда носил с собой на всякий пожарный, он одним выверенным движением свинтил крышку, достал заправленный внутрь горловины кусочек ткани и чиркнул колесиком выуженной из нагрудного кармана зажигалки. Язычок пламени объял тряпку, разгоняя светом темноту вокруг, в воздухе резко пахнуло керосином, и через секунду бутылка уже летела к своей цели. Врезавшись в одного из волков, стекло разлетелась на куски, обдавая гремучей смесью всех, кому посчастливилось оказаться рядом. Звери взвыли от боли, ветер принес с собой тошнотворный запах паленой шерсти и мяса. Такая мера отпугнет порождения, но ненадолго, нужно поторопиться. Выпрыгнув из своего укрытия, он понесся к безуспешно пытающемуся выбраться из-под тела животного парню. Пнув ногой мертвячину в бок, протянул руку, рывком поднимая бойца на ноги. — Надо валить! — быстро произнес спаситель, подталкивая новообретенного компаньона в сторону парка. — Аня! — крикнул Леха и хотел было рвануть за подругой, но стальная хватка неизвестного остановила. — Ей уже не помочь, — он указал на странные тени, что плясали на стене дома напротив. Только вот это были не совсем тени — море насекомых, что захлестывали собой все, что только попадалось им на пути, поглощали полностью куски обвалившихся перекрытий или оградки, за ним не было видно ни травы, не асфальта. — Хочешь жить — ноги в руки и беги! Болезненный толчок в спину подействовал отрезвляюще, заставляя бежать, даже нестись по разросшемуся парку в сторону центральной части города до тех пор, пока ноги не начали отказывать. До тех пор, пока впереди не показалось здание некогда бывшей гостиницы «Полесье», пока земля не стала все больше походить на бетонное крошево. Рухнув на колени, не обращая внимание на разливающуюся от врезавшихся в кожу острых мелких камней боль, Горелов судорожно хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. Рядом с ним, проскользив подошвой по склизким стеблям какого-то растения, остановился и его новообретенный товарищ. В отличие от Алексея, он дышал гораздо свободнее, будто такой забег для него был чем-то нормальным, чем-то обыденным. — Спасибо… — Леха зашелся удушающим кашлем, — … за помощь и все такое, но… ты кто такой? — спросил, бросая на него недоверчивый взгляд. После всего произошедшего, лучше перебдеть и заранее вызнать что за субъект перед тобой, чем недобдеть и получить нож в спину, как в случае с этой паскудой Гаудой. — Александр, можно Лекс, — представился мужчина, садясь рядом с ним на корточки. Он снял болтающуюся на ремне флягу и протянул спасенному. — И всегда пожалуйста. — Леха, — пробурчал парень, жадно глотая студеную воду, ведь своей у него не осталось, и этот товарищ, чего греха таить, уже во второй раз спас ему жизнь. Теперь он обязан ему не только до конца дней своих, но и на том свете придется должок отдавать. — Отдышался? Пора убираться с улиц, — сталкер поднялся, внимательно оглядываясь, но ничего подозрительного не заметил, — пока твои друзья не решили взять реванш. — А что, могут? — поинтересовался Алексей, но вопрос остался без ответа. Они прошли сквозь колоннаду, пересекли площадь, где когда-то давно кипела жизнь и на велосипедах катались дети, а на клумбах распускались цветы; где еще целой стояла стела с изображением Ленина и гордой надписью «КПСС», а по всему периметру развевались красные флаги; где в спортзале «Энергетика» в нелетную погоду тренировался местный футбольный клуб «Строитель», а в бассейне проводились оздоровительные занятия для молодежи; где на сцене этого же дворца культуры школьники готовились к празднованию Дня труда, репетируя концертную программу, а в небольшом кинотеатре крутили «Самую обаятельную и привлекательную»; и где теперь царят лишь запустение и смерть… Спустившись по полуразрушенным ступенькам, снова вступили на широкую заросшую, некогда бывшую центральной, улицу Припяти. По правую руку возвышалось одно из самых узнаваемых зданий города, у подножия которого лежал рухнувший под гнетом времени герб СССР. Слишком темное, с чернеющими проемами и разбитыми балконами, многоквартирный дом вселял практически животный ужас, создавая стойкое ощущение, что он — или что-то в нем — следит за тобой, за каждым твоим шагом. Проходя мимо, Горелову вдруг на мгновение почудилось, что он уловил какое-то странное, почти невесомое движение, и плавно, будто не хотел спугнуть, повернул голову. Шестнадцатиэтажка, шелестя бетонными плитами перекрытий, словно повернулась, через правый край, как через плечо, наблюдая многочисленными чернеющими пустотой глазницами окон за двумя ползущими мимо нее букашками-людьми. И от этого взгляда сотни горящих антрацитом глаз, смотрящего в самую душу, видящего самую суть маленького человечка, волоски на коже вставали дыбом. Обдавший поток затхлого, с нотками сырости и плесени воздуха, будто обреченный вздох, заставил затаить дыхание. В голове метеором пролетела мысль о том, что этот жест (если он, конечно, был, а не являлся фантазией воспаленного разума) сродни сочувствию, ведь он, Леха, остался совсем один на этой проклятой земле, и теперь можно рассчитывать только на свои собственные силы в его нелегкой миссии. Брюнет зажмурился и мотнул головой, искренне надеясь, что когда откроет глаза вновь — все будет как прежде, ведь не может же в самом деле дом двигаться! Хотя, это Зона, она слабо подчиняется простым законам физики, а оттого здесь возможно почти все… Распахнув веки, он бросил беглый взгляд на многоэтажку, которая, как и положено ей, стояла на своем месте и никуда не собиралась бежать, поежился от вновь нахлынувшего неприятного чувства и прибавил шаг. Куда они шли, сталкер предпочел не говорить, лишь молча вел вперед по одному ему известному маршруту. Отдаленно Горелов понимал, что они идут куда-то на запад, даже скорее юго-запад, а значит он отдаляется от своей цели, ведь Настя совершенно в другой стороне… Дойдя до перекрестка, повернули направо, оказываясь на улице, что утопала в огромных деревьях. Чем дальше они уходили от эпицентра, тем сильнее Мать-природа восполняла потери, безжалостно разрушая все то, что строил человек. Здесь практически не было цветов, лишь темные стволы да густые кроны, за которыми не было видно построек. Асфальтовое покрытие вздымалось под толстыми корнями, постепенно распадаясь на мелкие камни, проваливалось сквозь рыхлую землю, образовывая опасные ямы, трескалось и сползало в стороны. Чем дальше по дороге — тем больше бездорожья. Обочина заросла травой, которая в некоторых местах доходила почти до пояса, но даже сквозь такие дремучие заросли проглядывали стены обветшалых строений. Пытающийся в темноте разглядеть, что было изображено на эмблеме двухэтажного домика по левую руку метрах в пятнадцати от них, Леха едва не влетел в спину остановившегося Лекса. — Ты че? — спросил Горелов, мгновенно напрягаясь, и неосознанно потянулся к оружию, хоть то и было полностью разряжено. Но вместо ответа сталкер присел на корточки, зачерпнул из расщелины горстку смешанного с землей песка, и бросил вперед. Песчинки пролетели несколько метров и беспрепятственно осели на дорогу. — Лекс? — Прекрасно, — пробормотал себе под нос мужчина и запустил руку в недра своего рюкзака, выуживая оттуда сумку с противогазом, а после протягивая ее Горелову. — Надевай. — Нахрена? От радиации все равно не спасет, — пожал плечами парень. — Да и поздно уже, нахватался так, что светиться буду не хуже новогодней елки. — Не в радиации дело, — качнул головой Лекс. — Надевай, говорю, или будешь, как они, — и словно в подтверждение его слов ветер послушно колыхнул траву в сторону, открывая взору несколько синюшно-серых тел. Нетронутые зверьем, лишь естественным процессом гниения, пара заблудших в вечных сумерках людей, выгнувшись в неестественных позах, лежала на узкой тропинке, ведущей к тому самому домику, что так заинтересовал Алексея. — Свеженькие, им всего дней пять, — склонив голову набок, хмыкнул сталкер, как будто видел такое каждый день. — Так, — он посмотрел на часы, — на все про все у нас примерно двенадцать минут, потом безопасный коридор закроется, и если ты ну так вдруг хочешь жить, а то мало ли, может зря я тебя спасал, то, во-первых, надень противогаз, во-вторых, хорошо бы оказаться во-он на том перекрестке, — махнул рукой вперед, указывая направление. — Ферштейн? — Понял, — угрюмо ответил Леха, забирая из рук товарища защитную маску. Как-то раз в школе на ОБЖ их учили пользоваться этой штукой, выглядела она, конечно, несколько иначе — серая, с запыленными маленькими кругляшками стекол и длинным белесо-черным шлангом, на конце которого болталась металлическая коробка с поглощающими фильтрами. Образца тысяча девятьсот махрового года, судя по всему. Этот же был похож на полнолицевую маску, какие обычно используют дайверы, с хорошим углом обзора, но с той лишь разницей, что к низу была прикреплена цилиндрической формы пластиковая, не внушающая особого доверия фильтрационная коробочка. Толстые резиновые ремешки непривычно стянули голову, причиняя некоторый дискомфорт, к которому только предстояло привыкнуть, ибо черт его знает, сколько ему, Лехе, сидеть в этой хреновине. Но что не сделаешь во имя выживания, а уж тем более — для достижения собственной цели, ради которой он уже итак пожертвовал тремя друзьями… Сильный ледяной порыв ударил прямо в лицо, и люди инстинктивно прикрыли глаза рукой. Растущая на обочине ветвистая сорная трава пригнулась почти к самой земле, и воздух вокруг нее вдруг задрожал, точно в мареве, и через секунду будто задымился. Место, где только что возвышалось двухэтажное, лишенное окон и дверей (как, собственно, и все постройки в зоне) здание скрылось в сизой дымке. Она была похожа на очень плотный, почти осязаемый туман, стелящийся по земле. Подгоняемый ветром, он окутывал собой все вокруг, с каждым мгновением все больше расползаясь по округе. Словно волна, он ударился о ноги путников, разлетаясь странными всполохами брызг в разные стороны. — Твою ж… — тихо выругался сталкер и рванул вперед, увлекая за собой Алексея. Марш-бросок по разбитой дороге дался не так легко, как Горелов представлял себе изначально. В условиях практически нулевой видимости от заполонившей все пространство серой мглы, да еще и в противогазе, дышать в котором было в разы тяжелее, будто поток кислорода сократился вдвое, ямы и рытвины, бугорки и толстые корни буквально появлялись из ниоткуда, а оттого приходилось проявлять чудеса акробатики напополам с эквилибристикой, чтобы не угодить в одну из них и не сломать себе чего-нибудь, или не запнуться и не растянуться на земле, рискуя даже через фильтры надышаться черти чем. А если ко всему прочему прибавить еще неустанно дующий в морду лица ветер, усиливающийся с каждым шагом, так и норовивший отбросить назад — так вообще, мечта, а не прогулка!.. Глаза болели от напряжения, легкие с непривычки мелкого и частого дыхания горели, да и все тело было каким-то ватным, еле подвижным. Зайдясь кашлем, Леша хотел было сорвать с себя эту чертову маску, намереваясь отдышаться по-человечески, полной грудью, но вовремя остановился. Только сейчас, стоя посреди дороги, уперев ладони в колени, он вдруг осознал, что ветра нет, а земля под ногами — четкая, каждый камень, каждый кусок асфальта, каждая травинка имеет хорошо прорисованные границы. В том, что это была очередная уловка Зоны, он не сомневался. Оставалось лишь понять, насколько она была опасна для жизни… Лекс стоял в трех шагах от него и неотрывно следил за секундной стрелкой на своих наручных часах. — Считаешь, сколько нам жить осталось? — хрипло, из последних сил напрягая голосовые связки, дабы перекричать ревущий ветер, спросил брюнет, но вопрос скорее был риторическим. — Что это была за хрень? Куда мы вляпались и че вообще происходит?! — была бы возможность схватить Лекса за грудки и тряхнуть, выбивая ответы, Горелов бы это сделал. Даже несмотря на то, что мужчина был лет на двадцать старше, и раза в два крупнее и выше. Но возможности не было, виной тому — катастрофическая усталость. — Все вопросы потом, — спокойно ответил спаситель, не отрываясь от своего дела. — Когда потом? Когда в аду окажемся? — скептически поинтересовался Леха. — Ты уже в нем, — хмыкнул сталкер. — Или ты до сих пор этого не понял?***
— Спасибо. Спасибо большое еще раз за то, что не бросили там, на улице, накормили, напоили. Спасибо, правда, — Анастасия поднимается с места, убирая за собой пустую чашку из-под чая. — Но мне действительно уже пора идти, пока еще не стемнело, попробую выб… — она прерывается на полуслове, подбирая иное выражение, — выбрать другой путь. Она уверенно шагает к выходу, спиной чувствуя внимательный взгляд мужчины. Ей действительно уже лучше, и она сможет выйти к реке сама, без чьей-либо помощи… Дверная ручка вдруг прыгает в сторону, пол начинает качаться, а стены вокруг — плыть. Странный вакуум окутывает все пространство вокруг, высасывая воздух. Дикий звон в ушах, за которым проступает лишь шум крови и пульсация собственного сердца. На дверную панель садятся черные мушки, с каждой секундой становясь все больше и больше, пока наконец не разрослись настолько, что не видно было ничего вокруг… Это похоже на погружение. Первые десять метров самые тяжелые. Давление воды увеличивается с каждым пройденным метром, черепную коробку сдавливает тисками, руки немного немеют и шевелить ногами становится все трудней. Но стоит преодолеть незримую границу, как сразу становится легче: и дышать, потому что дышишь уже не кислородом, а смесью, и двигаться, хоть и ощущает давление в несколько атмосфер. И даже сознание как-то проясняется, позволяя любоваться красотами вокруг себя… Выныривая из бессознательного сложнее всего понять, что же произошло. Мозг будто решил взять паузу в своей работе, а заодно и отправить весь подконтрольный ему организм в отпуск на пару тройку минут, забыв при этом уведомить саму хозяйку. Прекрасное решение на пороге квартиры неизвестного человека, пусть и спасшего ей жизнь. Она не боится его, нет, вся его сущность сочиться искренностью и доброжелательностью, просто не хочется доставлять ему еще больше неудобств, чем уже есть. Но он снова помогает ей, приводя в сознание нашатырным спиртом. На мгновение его обеспокоенное лицо вспышкой мерцает перед глазами, и сознание снова проваливается в темноту забытья… Она просыпается от нестерпимой тревоги, прожигающей насквозь. В голове отчетливо пульсирует мысль о том, что в темной комнате, где она сладко спит, есть кто-то еще и он явно настроен не очень дружелюбно. Настя в испуге распахивает глаза, в первые секунды пытаясь сфокусировать взгляд на темных предметах, стоящих вокруг. Спина болит, в лопатки вонзается металлическая сетка кровати, в носу щиплет от неприятного запаха сырости, гнилых тряпок и плесени. Что это? Как, почему… Дура. Какая же она дура. Посчитала, что Зона отпустит ее, хотя бы на день даст почувствовать себя нормальным человеком. Ха, да она скорее сожрет ее вместе со шнурками на гриндерах, чем позволит отдохнуть и уж тем более уйти. Он играет с ней, как кошка с мышкой. Загоняет в ловушку, медленно, но верно отрезая все пути к отступлению. Ей нравится наблюдать за страданиями, мучениями, нравится пугать и доводить до сумасшествия. И если бы Зона была живым человеком, то о ней совершенно точно можно было сказать — маньячка. Никитина аккуратно встает со своего места, морщась от противного скрипа старой койки, неспешно ступая вперед. Под ногами тихо шелестит пыль и песок, нанесенный через разбитые окна, ветер гуляет по помещению, залетая в щели и воя как Кентервильское приведение, и чувство опасности зудит, постоянно кусая сознание. Останавливается, оглядываясь. В темных проемах бывшего книжного шкафа, среди некогда стоящих книг, превращенных теперь в груду ненужной макулатуры, кто-то прятался. Кто-то маленький, но весьма грозный. Кто-то, кто без труда мог напасть и разделаться с ней за несколько секунд. Настя вгляделась в черноту. Никакого движения, никаких шорохов, кроме тех, что издает ветер, колыша валяющиеся на полу страницы. Возможно это всего лишь ее страхи… Стоит только допустить эту мысль, как грозное существо, размером с выдру, выпрыгивает из тьмы, метя точно в горло — самое уязвимое место человека. Настя отшатывается, налетая на разбухшие от сырости, покрытые вязкой слизью непонятного растения двери, вместе с ними выпадая в коридор. Она кричит, пытаясь подняться, но ноги разъезжаются на скользких стеблях, а руки, измазанные по локоть в ядовитом соке, немеют, переставая слушаться. Еще несколько секунд и этот мутант вонзит свои зубища в нежную кожу, разрывая плоть и наслаждаясь вкусом своей добычи. Еще несколько секунд… — Спокойно, спокойно, все хорошо, — мужчина касается ее плеча, обжигая этим, причиняя боль. Девушка, метнувшись в сторону, врезается в угол небольшого стола, примостившегося в коридоре, приглушенно взвизгнув. Только сейчас она замечает свет на тумбочке, целый линолеум с россыпью мелкозернистых коричневых точек, и поклеенные ровные обои. — Я тебя напугал? Извини. Балкон у нас один, я привык курить на нем, но не хотел тебя тревожить, вот и спустился к подъезду, заодно с соседом поболтал. — Все н-нормально, — несколько заикаясь говорит Настя, стараясь дышать ровно, дабы унять колотящееся в груди сердце. Она воровато оглядывается, ища существо, но не находит. Лишь слышит предсмертные хрипы бьющегося в агонии организма в метре от себя. Поднимается, бормоча что-то про кошмары и незнакомое место в купе с пережитым стрессом, и все еще смотрит в ту точку, откуда исходит звук, стараясь понять: а не галлюцинации ли это? Галлюцинации в галлюцинации, прекрасно, Зона действительно изобретательна в своих пытках. Больная сука…***
Затылок адски горел, голова представлялась подобием не просто колокола, а царь-колокола, и это ощущение даже на йоту не сравнимо с самым лютым похмельем, которым он когда-либо страдал. Саднило бровь, правая щека немного опухла и зудела. Горелов с трудом разлепил веки, едва ли понимая, где находится. Полутемное подвальное помещение, в котором было на удивление сухо и достаточно тепло, с единственным источником света в виде старой керосиновой лампы у противоположной стены. Там же, в желтом подрагивающем пятне небольшого огонька сидел Лекс, отчищая от налипший грязи найденный Лехой пистолет. Рядом на куске ткани примостились уже блестящие чистотой детали. — Очнулся? — не отрываясь от своего дела, поинтересовался сталкер. — Вроде того, — просипел Леха, аккуратно проводя пальцами по лицу. Над правым глазом обнаружился небольшой кусочек шершавой ткани, являющейся, по всей вероятности, пластырем, а на щеке — запекшиеся капельки крови и сукровицы. — Где это мы? — он сел, продолжая изучать местность. Привыкшие за столько времени к темноте глаза, довольно быстро адаптировались к сумраку, различая нагромождение коробок и деревянных ящиков, прикрытых чем-то вроде брезента по всему периметру. В левом углу возвышались три каменные ступеньки, у которых примостились несколько лопат разных размеров, пара тяпок, грабли, даже кирка — словом, весь садовый, и не только, инвентарь, создавая впечатление, что Александр не просто искатель приключений на задницу. — В безопасном месте, — он отложил в сторону корпус пистолета и повернулся лицом к спасенному. — Ты как вообще? Тошнота, головная боль, жажда? — Затылок ноет. И жрать охота. Больше ничего, — качнул головой брюнет, решив, что о душевных переживаниях малознакомому мужику, которому пусть и обязан жизнью, но все же знать не обязательно. — Что было то? — До или после того, как матушка-природа приложила тебя о землю? — беззлобно улыбнулся Лекс, но видя замешательство новообретенного друга, тихо рассмеялся: — Понятно. На, жуй, — бросил ему в руки жестяную банку тушенки и консервный нож, — и вот это еще, — на спальник рядом упал коричневый блистер, наполовину заполненный круглыми белыми таблетками, — одной хватит. — Че это? — Йод. Помогает вывести излишне схваченную здесь радиацию. Пей, — усмехнулся, глядя на подозрительное выражение лица парня, — хуже точно не будет. Ну а я пока постараюсь восстановить твою память, — Лекс придвинул керосинку ближе, так, что теперь было хорошо видно его чуть вытянутое круглое лицо с тонкой полоской шрама, пересекающей левую скулу и висок, скрываясь под короткими темными волосами. В тусклом свете цвет его глаз приобретал странный ржавый оттенок, не позволяя вычислить истинный. — Мы почти выбрались из Розы, когда тебя веткой припечатало. Да еще в месте таком неудачном, где камни одни. Я уж грешным делом подумал, что все, отмучился человек, а ты живучим оказался. — Да уж, — усмехнулся Леха, вспоминая все злоключения в этой гребаной помойке. Единственный, кто остался из всей команды. Единственный, кто теперь просто не имеет права сдохнуть, не достигнув цели. — Ты сказал «Роза». Что это такое? — Местная ветряная аномалия. В народе прозвали Розой ветров из-за особенностей, — мужчина выудил из близстоящего деревянного ящика бутылку с водой и передал ее собеседнику. — Условно ветер делится на два потока, которые дуют в противоположные стороны. Направление меняется каждые двенадцать минут, но его можно просчитать, если наблюдать. Единственное, что не угадаешь — силу: это может быть легкий летний ветерок, а может и ураганный порыв, как тот, в который мы вляпались. Больше, чем уверен, что тут тоже есть своя закономерность, но за пять лет моего пребывания здесь, я ее так и не вычислил, — он как-то слишком уж грустно вздохнул, недовольно скривив губы, будто это была его личная трагедия, вершина, которую он так и не смог покорить. — Сколько-сколько? — Леха едва не поперхнулся кусочком мяса. — Пять. Ну почти, с перерывами на обед, — Александр скупо улыбнулся. — Дальше слушать будешь, или поговорим о том, каким ветром меня сюда занесло? — Горелов демонстративно засунул еще один кусочек тушенки в рот и принялся усиленно жевать. — Трупы, которые ты видел у ДОСААФа, — заметив направленный на него удивленный взгляд парня, сталкер тихо рассмеялся, — а, ну да, дитя развала, точно. Ладно, небольшой ликбез. Была в Союзе… хотя почему была, она и сейчас есть, работает по-другому правда, но да не суть. В общем, это военно-патриотическая организация, в которой старшеклассников и студентов обучали военному делу. «Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту» называлась, сокращенно ДОСААФ, — он достал из кармана пачку сигарет, выудил одну и поднес к носу, вдыхая горький аромат табака. — После аварии его переделали под электроцех для спецпредприятия «Комплекс», созданного для дезактивации города. Всё хотели Припять спасти, до последнего работали, но Зона все равно победила всех, — вздохнул, будто вспомнил, как же тут было хорошо когда-то, хоть на самом деле никогда здесь до ЧП не был. — Ладно, не это важно. Куда важнее, что аккурат за ДОСААФом стоит радиозавод «Юпитер». Его после взрыва на блоке тоже перепрофилировали, вот только чем там занимались — одному Богу известно, по официальной информации: исследованиями по способам дезактивации почвы, зданий и сооружений. Но так ли это — мы никогда не узнаем, — ухмыльнулся мужчина. — Всех работников эвакуировали лишь в середине девяностых, завод законсервировали насколько смогли, территорию закрыли. Примерно через полгода в одном из помещений произошел взрыв, и довольно мощный, раз обвалилась крыша… — Короче, Склифосовский, — не выдержал Горелов. Любопытство нещадно кололо иглами, причиняя почти физическую боль, терпение заканчивалось, сменяясь таким раздражающим чувством нарастающей тревоги, что мешало спокойно есть. — Если короче, то после этого происшествия, великолепная травушка-муравушка, которой порос весь завод и все его окрестности на пару километров вокруг, под простым названием чернобыльник, — или полынь, это как больше нравится, — превратился в химическое оружие: одного прикосновения или дуновения ветра хватит для того, чтобы тебя убить, — вздохнул, вспоминая тех двоих несчастных. — Не без содействия Зоны, конечно, но этот сорняк теперь выделяет особо ядовитый газ — дифосген, — и снова этот взгляд барана на новые ворота, ввергающий в некоторое уныние и заставляющее думать о том, что современное образование скатилось в полную парашу по сравнению с тем, что было еще лет двадцать назад. — Сука, Горбачев, шож ты с нами сделал? — в сердцах произнес мужчина, тут же выдавая занудным профессорским тоном: — Дифосген — органическое соединение, имеющее состояние жидкости, не имеющее цвета, но с характерным запахом прелого сена. На воздухе имеет свойство дымить. Крайне токсичное. При попадании в организм в высоких концентрациях вызывает удушающее и раздражающее действие, приводящее к мучительной смерти. Является боевым отравляющим веществом. Надеюсь, понятно объясняю? — Леха неуверенно кивнул, и Лекс только закатил глаза. — Удушье, отек легких, смерть, — заключил он, сверкнув глазами для пущей убедительности. — Я понял, понял, — поднял руки Горелов, мол ОК, он действительно все уяснил. — Скатертью, скатертью дифосген стелется и забивается в ухо, нос и глаз. Каждому, каждому в лучшее верится, но не у каждого есть противогаз… — он вдруг вспомнил слова пародийной песенки на мотив «Голубого вагона» и невольно улыбнулся. — Шутки шутишь? Это хорошо. Те ребята, конечно, не разделяют твоего оптимизма, но я — да, — хохотнул Лекс. — Ладно, твой черед рассказывать, что вы с той блондиночкой забыли в Зоне.***
Что такое теплое весеннее солнце, она уже и забыла. Забыла каково это — идти по улице, полной грудью вдыхая аромат цветов, наслаждаться согревающими с высоты птичьего полета лучами, расставив руки в разные стороны, и щуриться от яркого света, бликами отскакивающего от окон домов и проезжающих мимо машин. Забыла каково это — видеть улыбающиеся лица прохожих, слышать детский смех, звонкий лай собак и щебетание пташек на ветках деревьев. Забыла. А когда представился шанс вспомнить, она, не думая ни секунды, согласилась, боясь, что ее отказ может только разозлить. Кого — Зону или этого человека, спасшего ее жизнь — она не хотела знать. Да и какая разница, если каждый из них может послужить проводником в мир иной? Уж лучше сыграть в эту игру, к каким бы последствиям она не привела, и насладиться минуткой спокойствия и блаженства, чем забивать голову всякой ерундой. Они останавливаются напротив колеса обозрения. Огромное, пахнущее свежей краской, с еще ярко-желтыми кабинками, оно возвышается над городом, подобно великану, оглядывающему свои владения. Чуть в стороне — автодром и такая любимая с детства цепная карусель. Улыбнувшись, Настя медленно оборачивается, натыкаясь взглядом ровно на то место, где, распластавшись на брюхе, должен лежать вертолет отца. Но его нет. Лишь ровное асфальтовое плато без царапин и крошева от толстых когтей, без обожженных пятен и трещин от удара многотонной машины, но с подстриженной у края травой и небольшими, совсем еще молодыми деревьями. Хорошая иллюзия, мозг даже не сопротивляется, а просто верит тому, что видят глаза. Ну и пусть. Так будет легче… — Жаль, пока не работает, — прозвучавший рядом голос провожатого возвращает обратно, — должны к Первому мая запустить. Дочка моя очень ждет. — Хорошо у вас тут, спокойно, — как-то слишком буднично произносит Настя, будто стоит не посреди радиоактивной пустоши, а в центре вполне себе живого города. — А в Москве, стало быть, не так? — Нет, не так. Шумно, все куда-то торопятся, спешат. Машин в разы больше, и воздух другой, — сердце сжимается от боли и тоски. Только сейчас приходит осознание того, как сильно она скучает по этому городу, району, даже улице и по горланящим песни далеких нулевых пьяным людям во дворе дома. Она бы отдала все на свете, только бы вновь увидеть свой подъезд и свет в окнах квартиры, услышать бормочущий на заднем фоне телевизор на кухне, где мама занимается закатками и с восторгом рассказывает что-то подруге по телефону. Увидеть сводного брата, по обыкновению хмурого и не особо разговорчивого, но все же такого родного. И Леша — этот дорогой сердцу обалдуй, который наверняка поставил на уши всю столицу, лишь бы ее, Настю, спасли. С его упорством, упрямство и бесстрашием он и до министра дойти может, если не уже. Ох, как же хочется верить в то, что он не совершил самую большую глупость в своей жизни — не отправился следом за ней в Зону… Она снова оглядывается назад. Ни тревоги, ни чувства опасности, ни постоянного страха, от которого трясутся поджилки. Лишь спокойствие, что вселяет кромка зеленого леса, умиротворение, что приносит с собой вместе с ароматом цветущих яблонь ветер, безмятежность, с какой летают в вышине птицы. — А вы случайно не знаете, как на другую сторону реки перебраться? — в голове проносится лихорадочная мысль, от которой холодеет все внутри, но попробовать стоит. Тем более, что единственный выход для нее был, есть и будет — это Северное подразделение. — Случайно знаю, — улыбается человек, кивая в сторону выхода из парка. — Идем, покажу тебе дорогу к лодочной станции, где рыбаки собираются. Конечно это сродни самоубийству, но иного пути нет. Возможно, пересечение реки ничего не даст, даже может только усугубит положение дел, ибо здесь город, дома и дороги, хоть что-то более-менее знакомое, а там — сплошной лес, кишащий различными голодными тварями. Конечно, Припять не бесконечная и рано или поздно городской массив сменится лесным, а там — все те же порождения Зоны: кровожадные и злые. Да, одна она не представляет угрозу какой-нибудь белке, зайцу или хорьку, но звери покрупнее, вроде кабана или стаи волков, вполне себе могут счесть ее за добротную добычу и быстренько употребить в еду. И не помогут папины сказки, даже спустившийся с неба, как по мановению волшебной палочки, десант не сможет избавить ее от растерзания, если кто-то из местных обитателей захочет плотно пообедать. Менять шило на мыло не имеет смысла абсолютно никакого, но сделать что-то надо. Хотя бы просто дойти до реки, а потом вверх по течению, в точности повторяя все изгибы, дабы не заблудиться и не сбиться с пути… Занятая своими мыслями, она едва ли обращает внимание на попадающихся людей на пути, с которыми человек, о котором впору сказать «добрый самаритянин» изредка перебрасывается парой фраз. Она просто идет рядом, иногда отставая на шаг или два, а в голове пульсирует одна единственная фраза, различимая ею за тонной телефонных помех: «иди к реке, по ней на север…». Он знает, он безусловно знает, что она послушается и поступит именно так. И будет ждать ее там, в Северном подразделении у открытых ворот. Ждать, освещая каждый прибрежный куст, каждую плавающую кувшинку, держа на прицеле всякого, кто посмеет высунуться из воды, но ждать. Да, их отношения нельзя назвать близкими. Было все: и ссоры, и крики, и ненависть с попытками драки, и битье посуды, и доведение матери до истерики. Но все это такое мелкое сейчас, такое пустое, что кроме как досадной полуулыбки и горечи не вызывает больше ничего. И она извинится. За все. Упадет в объятия, стискивая руки так крепко, как только сможет, и будет, обливаясь слезами, шептать о том, что ей жаль, очень жаль, что все так вышло, и если бы не она, возможно, отец, да и его родная мама были бы живы, и не было бы всего этого ада… — Ну вот, отсюда по прямой, — спаситель останавливается, смотря на убегающую далеко вперед укатанную проселочную дорогу, теряющуюся среди деревьев. — Дойдешь до развилки — поверни налево, там тропинка будет меж двух ручейков, она и приведет тебя к рыбакам. — Спасибо, — благодарит Настя, улыбаясь. — Сама доберешься? — участливо спрашивает мужчина. — Или все-таки проводить? — он смотрит на часы, прикидывая время, едва заметно поджимая губы. Он совершенно точно опоздает на смену и совершенно точно получит выговор, но бросить человека в беде не позволяет совесть, раскрашенная в цвета Советского союза. — Доберусь, — заверяет девушка и кивает для пущей убедительности. — Спасибо еще раз. Спасибо за все! — она вдруг порывисто его обнимает, прижимаясь всем телом к этому незнакомому, но очень доброму человеку. Исходящий от него жар опаляет открытую кожу рук, шеи и лица, жжет через одежду, оставляя после себя покалывающую боль. Это ничего, она переживет, ведь это стоит того. Простое движение для того, чтобы почувствовать себя живой, как дома. Она отступает на шаг назад и смущенно отводит взгляд, вызывая у мужчины легкий смешок. — Спасибо… — Ну-ну, будет тебе, — отмахивается он рукой, — просьба у меня к тебе есть, — говорит и голос его преисполняется печалью. Он звучит эхом, разливаясь вязкой горькой тьмой по округе, вселяя ужас в стоящую на перепутье девчонку: — Ты как в столице будешь, сходи на кладбище, положи две гвоздички на могилку, — мужчина медленно кивает и в секунду потемневший воздух вновь становится прозрачным, и ласковые солнечные лучи обнимают пуще прежнего. — А теперь иди. Иди пока рыбаки не разошлись. Счастливого пути тебе, и удачи! — развернувшись, он уходит, оставляя девушку одну на пороге неизвестности. Что будет, когда ее спаситель пропадет из виду? Настя не знает. Она пытается найти ответы в своей памяти, в тех сказках, что рассказывал отец, но не находит. Она может поклясться, чем угодно, но тогда он и сам не знал о существовании этого человека. А человека ли? Вопрос, мучавший ее в самом начале этих долгих суток, отошедший на второй план под воздействием окружающей обстановки, теперь с новой силой забился в мозгу. Тяжелый вздох срывается с губ, сердце сжимается тисками страха все сильнее, но все же она делает первый шаг, оставляя за спиной рукодельную табличку с кривой надписью: «КАЛЕЙДОСКОП»…***
— М-да, — хмыкнул Лекс, дослушав рассказ новоиспеченного друга, в уме прикидывая то, что увиденная им девушка в сопровождении неуклюжего идиота пару дней назад и была искомой Настей. — Влип ты конкретно, парень, — что правда, то правда. Но они могли быть полезными друг другу. И если девчонка в месте, о котором он думает, а судя по траектории движения Горелова и его безвременно почившей спутницы, думает он правильно, то кроме расшатанной вестибулярки Анастасии ничего не угрожает, по крайней мере в ближайшие часов этак десять, а значит эту ситуацию можно использовать с выгодой для себя. Не хорошо, конечно, так делать, но сколько он еще будет шастать по этой помойке в поисках нужной вещи? Раз судьба подкинула такой подарок, грех им не воспользоваться. — Да уж, — вздохнул Леха, скрещивая ноги в подобии позы лотоса, безотрывно смотря на пляшущий в стекле керосиновой лампы огонек. Рыжий, как Настя… — Я помогу тебе ее найти, — кивнул сталкер. — Но? — брюнет поднял на спасителя напряженный взгляд, нутром чуя подвох. — А ты догадливый, — улыбнулся Лекс. — Расслабься, все не так плохо, как ты думаешь. Мне просто нужен помощник на, скажем так, раскопках. — Каких? Ищешь останки динозавров? — усмехнулся Алексей. — Типа дохера археолог? — Угу, черный, — хмыкнул Александр и склонил голову набок, внимательно следя за реакцией своего собеседника. — Ладно, пойдем другим путем. Что ты знаешь о пропавшем поезде с драгоценностями Европы эпохи Ренессанса? Хотя, судя по твоим глазам-блюдцам — ничего, — хохотнул мужчина. — Так, ликбез, часть вторая. В мае восемьдесят шестого в Эрмитаже должна была пройти вставка, посвященная ювелирному делу. Экспонаты собирали по всему свету: музеи Нового, Старого, Поднебесной, некоторых колоний и из частных коллекций. Всего примерно три сотни украшений, привезенных в Союз. Вернее, большая часть была доставлена в страну, исключая один поезд с наиболее ценными предметами. И именно на этот поезд, следующего курсом страны Европы-Ленинград, примерно за семь часов до аварии на четвертом блоке было совершено нападение, — он глотнул воды, смачивая пересохшее горло. — Ценный груз похищен, но так и не был вывезен за пределы города. Ну, а после ЧП на станции до побрякушек уже никому не было дела. — И ты уверен, что они спрятаны где-то здесь? — с толикой недоверия спросил Леха, прищуриваясь. — Не просто уверен. Я знаю это наверняка, — Лекс вытащил из нагрудного кармана сложенный в несколько раз потрепанный листок бумаги и протянул его парню. — Это карта. Условная конечно, ориентиры давно сгинули в зоновской бездне, но чем, как говорится богаты. — Серьезно? Веришь какой-то бумажке тридцатилетней давности? Херня какая-то, — фыркнул брюнет, разглядывая едва заметные серые крестики на схеме города и его окрестностей. Почти все они, исключая лишь два в районе реки, были обведены красным кружком. Но что это значит он спрашивать не стал, лишь молча вернул бумагу владельцу. Сталкер спокойно смотрел на спасенного. Сомнение, плакавшееся в его глазах, не безосновательно: действительно как-то странно доверять слухам и байкам, полагаться на старую выдернутую из автодорожного атласа страницу с метками непонятно чего, перерывать всю зону в поисках химеры, рискуя собственной жизнью. И понять его было можно, ведь по началу и самому Лексу эта затея казалась бессмысленной, глупой и не стоящей своих усилий. До тех пор, пока он собственными глазами не увидел истлевшую ткань холщового мешка в одной из лунок, что копал всю ночь напролет вокруг отмеченного крестом места, сквозь которую проглядывали покрытые грязью драгоценные камни. «Стекляшки» — пролетела тогда мысль в голове, слишком нереально было происходящее. Он прекрасно помнил, как дрожащие от волнения пальцы перебирали жемчужные нитки, оглаживали идеальные формы ограненных бриллиантовых вставок, скользили по безупречным очертаниям вензельных изгибов браслетов. Помнил, как гулко стучало сердце, заглушая все остальные звуки вокруг. А еще помнил горечь разочарования, когда среди всех этих вещиц не оказалось нужной ему — золотой стрекозы его бабушки, брошки, ради которой он поперся в эту глушь. Но именно это чувство и стало стимулом, тем волшебным пинком, что позволил рыть носом землю дальше. Однако на одном только энтузиазме все дело не вывезешь, да и за месяц отпуска много не нароешь. Нужны были деньги. И несколько больше, чем его официальная зарплата. А посему, сделав пару-тройку снимков находки, по прибытии домой, в Питер, отнес их тому самому знакомому ювелиру, что собрал почти всю коллекцию драгоценных брошек-насекомых, и который, по чистой случайности, имел выходы на нужных людей не совсем легального рынка, где люди были готовы платить какие угодно деньги, лишь бы заполучить в собственность заветную историческую ценность. Вот только сам Лекс, будучи человеком честным и довольно образованным, особенно в области истории, был не в восторге от того, что приходилось разбазаривать в частные руки то, что является достоянием общественности. Но делать было нечего, ведь объявить на весь мир о находке — смерти подобно, ибо и без того закрытую зону закроют еще больше, дело тридцатилетней давности о хищении исторических реликвий возобновят и пойдут многолетние судебные тяжбы с разбирательствами какая цацка какому музею принадлежит. А сталкер дай бог выйдет сухим из воды, если не посадят за незаконное проникновение на территорию военного объекта. От того и приходилось заниматься сбытом найденного краденого в добрые и весьма щедрые руки через черный рынок. Но это все лирика, ибо истинная цель оправдывает средства. — Хорошо, — оставшиеся сомнения в голове Горелова необходимо было развеять. Александр поднялся с места, прошел к дальней стене и сдвинул в сторону несколько стоящих друг на дружке ящиков, открывая небольшую темную нишу. В ней обнаружилась видавшая виды спортивная сумка серого цвета, а рядом с ней — пригвожденная охотничьим ножом к полу тушка крысы, размером с две человеческие ладони. И судя по только начавшемся разлагаться останкам, свеженькая. — Давай на чистоту, — мужчина бросил к ногам парня сумку. Та открылась, представляя взору переливающиеся разными цветами в желтом свете керосинки лежащие в ней сокровища. — За пять лет я нашел почти все тайники. Это все, что в них было. Ну, почти все. Поможешь мне найти два последних, заберешь все.