Вина

Удар. Как его прозвал Мориарти? Снеговик? Ледышка? Айсберг? В любом случае, эмоций на лице было не больше, чем у стены, которой сейчас так сильно доставалось от старшего, теперь уже единственного, Холмса. Удар. Костяшки пальцев уже сбиты в кровь. Алую, как и разлившуюся тогда на асфальте из разбитого черепа консультирующего детектива. Перед глазами Майкрофта вновь всплывает ужасная картина суицида брата и он мысленно ужасается, вновь с ненавистью смотря на стену, словно та была в чем-то повинна. Удар. Он ненавидел себя. Он предал брата. Он предал единственного дорогого в жизни человека, попросту отдав его в руки злейшему врагу. Он ничем не был лучше самого Мориарти, который довел его маленького брата до прыжка. - Майки, можно взять мне твою рубашку? – звонко поинтересовался шестилетний малыш, с искренним любопытством в светлых глазах смотря на старшего брата. - Если ты сожжешь еще что-то из моей одежды, я тебя прикончу, маленький паршивец, – с улыбкой дал ответ "нет" Майкрофт. Удар. С возрастом детские угрозы становились реальнее, ругательства крепче, а в пылу последней ссоры на пустом месте братья едва не наставили друг на друга свое оружие. Майкрофт был неправ. Но он не извинился за это. Не успел. - Ты сам виноват. - Полагаю, это было очевидно. Удар. Старший Холмс почти всегда признавал свою вину тогда, когда она действительно была. Но только перед братом, перед своим любимым, невыносимым родственником. После выяснения отношений Холмсы обычно молча смотрели друг на друга осуждающими взглядами, и Шерлок, будучи чуть более несдержанным, всегда смеялся первым. От абсурдности ситуации, от осознания того, что вполне может общаться с братом без слов, зная, что они оба знают как и возможные вопросы друг к другу, так и ответы. Удар. Майкрофт любил, когда Шерлок смеялся. Так по-особенному бархатисто, глубоко, тихо. Только тогда, смотря на младшего брата, он улыбался по-настоящему. Удар. Майкрофт опирается о шершавую стену ладонями в поисках лишней опоры, потому что чувствует, как подкашиваются его ноги. Он ненавидит себя больше, чем кого-либо в своей жизни. И когда на глаза попадается злосчастный выпуск газеты с ярким заголовком на первой полосе "Самоубийство лже-гения", он понимает, что виноват в смерти брата только он сам. - Ты больше не сможешь смеяться, Шерли. Я во всем виноват, - с отчаянием в голосе шепчет хладнокровный политик.