…Никогда не узнаешь, где и когда настигнет тебя любовь. Не угадаешь её лица и не представишь голоса. Пока она не набросится на тебя. И тогда станет слишком поздно выбирать иную дорогу… «Полынный свиток. О горечи любви и сердечных предрассудках» (Автор неизвестен)
Скайхолд. Второй день Фервентиса. 9:40 Дракона. Она начинает свой день с рассвета, вместе с неуловимо исчезающими тенями. С прикосновением холодного воздуха, пробравшегося под одеяло, с первыми звуками просыпающейся крепости. Приходят друг за другом шаги ночной стражи, идущей на смену, ржание лошадей, чье-то покашливание, звяканье железа, скрипы цепей малых подъемных ворот – потом все громче, все отчетливее, нарастая, как лавина.… И среди этой лавины – случайный возглас, короткий смех.… И внутри тепло, и чуть стыдно, оттого что она опять опередила, первой вошла в новое, всегда морозное утро… И целый день, и синий, в сгущающихся сумерках, вечер, можно будет слышать её, видеть стремительную, легкую фигуру.… В казармах, в кузне, у ворчливого Деннета, в саду, в лазарете, у мастерских, среди солдат, торговцев, крестьян, в главной зале, в вихре насущных дел… Она дотошна, скрупулезна и въедлива, как ключница. Она знает о заботах повара, каменщиков, эльфийки-травницы и её маленьких помощников. Бесстрашно тратит время на выяснение судьбы подводы с припасами, распределение теплых вещей, напряженные взаимоотношения между сержантом Гартом и храмовником Мэрретом, расследует пропажу мешка брюквы на кухне, бочонка эля в трактире и припарок у сестры Жаннетты, не забывая поинтересоваться, пришло ли очередному новобранцу письмо из дома. А вечерами заразительно хохочет в «Приюте Вестницы» в обществе Варрика и неутомимых к выпивке «Быков»… Может поэтому везде, где она появляется, скользит за ней волна теплоты, смеха, приятного смущения, согревающего в сложные жизненные моменты. А когда она уходит, крепость замирает в тоскливом ожидании, словно верный пёс, оставленный хозяином. Жизнь храмовника приучила сэра Каллена Резерфорда вниманию к мелочам. Покойный рыцарь-командор Грегор, называл эту способность «бдительностью пастуха», и взращивал в подчиненных, справедливо полагая качеством, для храмовника незаменимым. Сэр Каллен был прилежным учеником. За полгода, проведенных рядом с Вестницей, он, кажется, узнал о ней всё. Возвращаясь из походов, она меняет доспехи на легкие рубашки и просторные туники из тонкой шерсти, с разрезом до бедра, чтобы не стесняли стремительности движений. Ей нравятся все оттенки синего и серебряные вышивки. Она любит сладости. От орехов в меду и засахаренных фруктов, до маленьких орлесианских пирожных из спрессованного теста. Когда какой-то аристократ за оказанные услуги прислал помимо прочего коробку конфет, она вырвала их из рук Лелианы с такой поспешностью, словно это могло спасти ей жизнь. Ей нравится бродить по крышам. Он часто видит её силуэт у шпиля самой высокой башни, и в такие моменты в этой тонкой, стремительной фигуре появляется что-то сиротское, отчужденное, бесконечно одинокое. В минуты задумчивости, она накручивает на палец длинный завиток волос, всегда выбивающийся из косы. И на солнце волосы, цвета спелого каштана, приобретают изумительный золотистый оттенок. При свете факелов, её бледно-голубые, прозрачные, как вода в ручье, глаза, кажутся фиолетовыми. И это невыразимо прекрасно и мучительно – столкнуться взглядом за столом в Ставке, во время редких партий в «фигуры». На миг, пол мига…. И среди каменных стен крепости, в водовороте ежедневных дел – брошенное слово, движение руки… и долгий взгляд в его сторону. И он отчаянно хотел стать ей ближе, ответить на невысказанный призыв, но так и не смог набраться смелости. Даже назвать её по имени. Альда… Льдинкой разбивается о стены, распадается на мириады серебряных осколков. Но он не позволил себе…. Отчаянно боялся…. Убеждал себя в несвоевременности…. Отгораживался тысячей правдоподобных, важных, всё объясняющих причин. Он мог объяснить. Действительно мог. Всё. Даже короткую, пронзительную боль в фиолетовых глазах… …– Я скажу тебе, Командор, а ты просто выслушай. Очень внимательно. Быть героем – испытание не для слабаков. Кто-то будет вещать, мол, милость ваших Богов и прочая дребедень. Не верь. Это суровое наказание. Прямая дорожка к помпезному каменному истукану на городской площади. В него тычут пальцами, показывают приезжим, а сверху гадят голуби. И в какой-то момент, избранник Богов это очень ясно осознает. И начинает отчаянно хотеть жить. Успеть. Вырвать. Ухватить всё, что стремительно утекает сквозь пальцы, по мере приближения к славной кончине для гордости потомков. Как в последний раз. Веселиться. Лить слезы. Пить. Отплясывать на трактирной стойке. Одарить. Построить. Оставить после себя. И пуще всего этого – любить. Вырвать и выжать свое сердце досуха. И никто из нас, здесь, сейчас, не имеет права ей в этом отказать. Даже ты. – Ты так говоришь будто… – Я одноглазый, но не слепой. И не я один вижу, как она смотрит на тебя, пока ты изображаешь неприступный бастион. Разве это так сложно? Протяни руку и возьми. Живую. Страстную. Пожелавшую тебя. Пока ей не надоело выписывать вокруг пируэты, и кто-то другой… – Я не думаю… и, в конце концов, она – Инквизитор. Мы на войне… Единственный глаз бывшего шпиона Бен-Хазрат смотрел на сэра Каллена с жалостью. Так смотрит целитель на тяжелого больного, лишенного всякой надежды на выздоровление. И хотя впоследствии они по-прежнему часто беседовали, наемник больше не заговаривал с ним о леди Тревелиан… …А теперь, холодным, прозрачным утром, укрывшись за выступом стены, сэр Каллен смотрел, как она спускается по ступенькам. Осторожно, медленно, по-кошачьи. И что-то новое чувствовалось в её легкой, гибкой фигуре. И Командор, стискивая камень мокрой от отчаяния рукой, казалось, слышал, как ОН, ставший тем самым «другим» закрыл за ней дверь…. Западный Предел. Месяцем ранее… Костер прилежно схватил предложенные ветки, несколько мгновений размышлял над подношением, а потом взорвался столбом ярких, оранжевых искр. Осветил брошенные заплечные мешки, походное одеяло, пузатый бок бутыли из темного, толстого стекла. И его лицо – по ту сторону пламени. Пару недель назад была сухая, глубокая пещера, свет факелов отплясывал на соляных наростах стен. Шелест клинка, покидающего ножны. Смертоносное острие, направленное в лицо. Сэр Гийом, престарелый шевалье, учитель фехтования у детей Тревелиан, называл эту стойку «длинная правая рука». Клинок в вытянутой руке, корпус в пол-оборота, обманчиво открытая позиция. А меж тем, правильный поворот кисти позволяет блокировать любой удар. Но её клинки не покинули ножен. Ему еще предстояло догадаться, а она уже знала, кто перед ней. И беззастенчиво разглядывала. Широкое лицо, резкие черты, прямой нос, серые глаза. Щетина, густые, длинные усы нависают над верхней губой – черные, с едва заметной проседью. Выбритые виски и затылок. Взгляд внимательный, настороженный, подмечающий малейшие детали. Темные брови сурово сведены к переносице. – Спокойно, друг мой. – Хоук спешит вмешаться. – Ты хотел видеть Инквизитора? Это она. Меч ныряет в ножны, правая рука – к сердцу. – Страуд, брат Серых стражей, госпожа. Я весь к вашим услугам. Говорят, когда между людьми проскальзывает искра, даже самые простые фразы приобретают оттенок двусмысленности. И теперь она ловит взгляд по ту сторону огня – по-прежнему внимательный, все подмечающий. Но совсем другой. Ночь вступала в свои права, предупреждая случайных путников отдаленным воем гиен, стрекотанием пробудившихся ночных насекомых, неузнанными звуками, звездами, мерцающими в густых сливках облаков. Варрик и Хоук о чем-то негромко беседовали в стороне от костра, Бык, лениво развалившись на голых камнях, привычно подначивал Дориана, насмехаясь над попытками тевинтерца свить кокон из плащей и одеял, пожертвованных спутниками теплолюбивому магу. Кассандра еще вчера уехала вперед с отрядом разведчиков. Время ночи. Время костров. И тихих разговоров… – Так вы никогда не заводите семьи? Страуд улыбается. У него низкий, глухой голос с хриплыми нотками. – Скорее – крайне редко. Хотя я знал и тех, кому это удалось на короткое время. Чтобы быть рядом с близким, нет нужды идти в храм. А жениться на стороне – приводить смерть под свою крышу. К тому же наш век слишком короток, госпожа. – Не зови меня «госпожой». – Оставь мне эту малость. – И что же тогда? – Для проводящих время в Ордене, есть братья и сестры. В иное время мы рассеяны по миру. Большинство – в одиночку. И тогда все решает случай. – Или трактир? – По-разному. Но куда чаще получаешь отказ и полную пригоршню предрассудков. – Заразиться скверной? – Не только. Когда я только вступил в Орден, нам часто повторяли слова одного из Командоров. «Ты будешь защищать людей, а они будут тебя за это ненавидеть. Во всякое время, когда на поверхности не будет бушевать Мор, человечество приложит все старания, чтобы позабыть, как оно нуждается в нас». Нам часто повторяли – Серые стражи должны держаться подальше от людей. Тогда я не понимал причин. – А теперь? – Много лет назад я возвращался в Монтсиммар. Я был молод, мой путь лежал через Совиные холмы. Леса, болота, пустоши, редкие деревеньки вдали от торговых трактов. Хозяин одинокой фермы попросил моей помощи в защите от разбойников, бесчинствовавших неподалеку. Таких же диких крестьян с ржавым мечом и вилами. Узнав, что фермер нанял стража, они сочли за благо ретироваться подальше. Фермер расплатился со мной ночлегом и пищей. У него было два сына и дочь. Мы с ней приглянулись друг другу. И она отблагодарила меня… по-своему. – Видишь? Не все девицы подвержены предрассудкам. – Не все. – Он помолчал, некоторое время ворошил костер, заставляя разгореться верхние сучья. – Много позже, я вновь очутился в тех местах. И узнал, что вскоре после моего ухода, в ближней деревеньке случился неурожай. Подозрение пало на фермера, приютившего стража. Ведь каждый знает, что Серые стражи притягивают тьму. Чтобы откупиться от селян, сыновья фермера отдали им свою сестру. Впрочем и фермер, по слухам, не сильно возражал. Девчонку приволокли на деревенскую площадь, переломали руки и ноги, и повесили на дереве. Затем вся эта история обросла сплетнями, одна безумнее другой. Не удивлюсь, если в тех местах, «проклятием Серого» до сих пор пугают детей и впечатлительных девиц. – Глупость встречается не только среди дремучих крестьян. – Не буду спорить, госпожа. Но кто-то платит за нее жизнью. С тех пор я был весьма осмотрителен. – И сейчас? Говорят, когда между людьми проскальзывает искра, слова часто теряют всякий смысл. Уступают место взглядам. Глаза в глаза. Дольше, чем позволяют приличия. Но всегда короче, чем требует желание. – Ты дрожишь, госпожа. Он подходит к ней, по пути бесцеремонно выхватив из-под бока возмущенного тевинтерца свое походное одеяло. Опускается на одно колено, все так же, не отводя взгляда, укрывает плечи. У него сильные руки опытного мечника, от ламелляра и кованого нагрудника с изображением грифона пахнет крепкой, мужской смесью мокрого железа, пота, дыма походного костра. Ладони на её плечах, пальцы осторожно извлекают косу из-под полы одеяла, на мгновение задерживаются в волосах… Ей кажется, она слышит его дыхание, чуть опускает голову, борясь с желанием уткнуться лбом в широкое плечо. Страж садится рядом, без приглашения, откликаясь на невысказанное. Дориан всё еще ворчит, и, справившись с собой, Альда Тревелиан сталкивается взглядом с Железным Быком. По толстым губам кунари блуждает озорная усмешка… …– Смотрю, он тебе приглянулся, а, командир? Восток красит розовым угрюмые холмы песчаника, утренний ветерок шелестит песком, редкой травой и листвой чахлых деревьев. Тёплый, обещающий, совсем не такой, как в каменных западнях Скайхолда. – Всё так зыбко, Бык… С рогатым предводителем наёмников она может говорить обо всём. Он знает об этом, и как никто раньше ценит её доверие, её тайны и её дружбу. Иногда это пугает, но чаще всего, леди Инквизитор благодарит Создателя за то, что отправилась когда-то к скалам Штормового берега. – … я словно пытаюсь удержаться в лодке без вёсел посреди ревущего водопада. Безумные фанатики, зарвавшиеся маги, аристократы, живущие так, словно все беды обойдут их стороной, ложный Зов, этот проклятый ублюдок с ручным архидемоном.… Как ты там говоришь? От всей этой свистопляски можно в любой из дней отбросить копыта. Кто знает, что ждет нас дальше? И мне… мне нужен мужчина, Бык. И её совсем не удивляет, что единственный глаз бывшего шпиона Бен-Хазрат смотрит на неё с бесконечным пониманием… Скайхолд. Исход Молиориса. 9:40 Дракона Распоряжения унёс ворон несколько дней назад. По дороге в Скайхолд леди Инквизитора настигло письмо Жозефины, настаивающей на встрече с группой орлесианских аристократов способных, по словам посла, «стать полезным связующим звеном» между Инквизицией и влиятельной семьей де Шюрно. Головной отряд отправился в крепость, а она, в обществе Кассандры и охраны, присланной командором Каленом, устремилась в замок Брир, расточать фальшивые улыбки, заманчивые полунамеки и прочие необходимые атрибуты утомительной орлесианской политики. Жози могла быть довольная – личное присутствие Инквизитора принесло свои плоды и стоило леди Тревелиан лёгкой мигрени, отвращения к гусиному паштету с оливками и нескольких блаженных часов в настоящей мраморной купальне – единственному месту, где она могла уединиться и собраться с мыслями. Столкновение в Сторожевой башне надолго погрузило отряд в угрюмое молчание. Даже в расслабляющей купальне Брира, среди ароматов масел и благовоний, Альда Тревелиан всё ещё чувствовала тяжелую, удушливую вонь гниющей плоти и свежей крови, разлитой по пыльным каменным ступеням. Помнила, как пыталась усмирить бунтующий желудок, стоя на краю Ямы, ставшей уродливой могилой десятку воинов-стражей, выпотрошенных, точно пойманные бело-синие рыбы. Пережить губительный риск Посвящения, навеки отравить себя скверной во имя спасения от Мора, сражаться, чтить обеты… и быть зарезанными своими же соратниками, словно бараны на бойне. Во имя высшей цели?! Слепцы! Каким доверчивым простаком была ваш Командор, если увидела «спасителя» в этом напыщенном гадёныше Эримонде с его напомаженной бородкой, щегольских сапожках из белой кожи с драгоценными пряжками! Если даже тевинтерца Дориана от одного его вида трясло от омерзения! Почему, Создатель?! Почему? И эта слепая преданность, готовность следовать самым безумным приказам! Пустые, в алых отсветах глаза… Демоны, обузданные магией.… А чуть раньше – стены Теринфаля, невыносимая мука на изуродованных красным лириумом лицах… Перекрученные, раздутые тела, добровольное прибежище демонов… «В человеческой природе подчиняться сильному. Ты поймешь, что в любом обществе необходима иерархия. И тем опаснее счёт, тем выше спрос с тех, кто берет на себя право отдавать приказы. Ты узнаешь это со временем, если судьбе будет угодно возвысить тебя над другими…». Правители, развязавшие войны. Генералы, отправляющие в бой солдат. Наместник Хоук, задавивший силой восстание в Казематах Киркволла. И ты сама… отдаешь приказы, за которыми стоят чьи-то жизни.… Нет! Нет, Андрасте милостивая! Я буду другой! Другой? Может, и они также говорили? Весь обратный путь Страуд молчал. Но его боль – осязаемая, рвущая душу, точно голодный зверь живую плоть, – висела над ним темной, удушливой тучей. Видеть тела своих братьев, бездушных марионеток в руках негодяя, видеть, корчась от бессилия что-то изменить.… И убивать их – своими руками. Она не была уверена, сумела бы перенести такое. Не знала, как ответила бы на горькое презрение Хоука к глупой, недостойной кончине своих собратьев, пусть и продиктованной самыми благими намерениями. «– Отправляйся в Скайхолд, Страуд. Тебе незачем появляться в Адаманте. – Ты перестал мне доверять, Хоук? – Я смогу разведать сам. Сейчас не время рисковать. Если тебя поймают, то просто убьют или…». Горькая усмешка на губах. И мысль, вдруг такая четкая, ясная, осознанная до последней капли… Нет! Тебя я им не отдам! … Шпили и башни Скайхолда было видно издалека. Оплот Инквизиции бесконечно далеко ушел от тропы в снегах, и давно обзавелся широкой, нахоженной дорогой, утрамбованной повозками, ногами, тяжелой поступью лошадей. Их заметили издали, поспешно открывали ворота. Она хотела найти его сразу, но за отсутствие хозяйки в крепости накопился снежный ком ежедневной рутины, и едва покинув седло, с трудом найдя время сменить одежду и наскоро перекусить, она очутилась в водовороте людей, требующих её внимания. Комендант Морисс попался ей на глаза поздним вечером, когда из таверны уже тянуло луковой похлебкой и жареной бараниной, а из раскрытого окна долетал смех Сэры, стук кружек и нестройный хор «Быков», отмечающих возвращение предводителя. – Наш гость разместился, как подобает? – Который, миледи? – Комендант смотрел на неё круглыми глазами, слишком честными, чтобы это было правдой. – Тут их каждый день не меньше десятка. Так ни каких припасов не напасешься! Мадам Жозефина требует комнаты для делегации из Долины Гислена, командор норовит устроить выволочку за сукно для своих храмовников, а я между прочим, один, сбился с ног, и… – Не заговаривай мне зубы. Ты получил мое письмо? – О караване из Внутренних земель? – О крыше в северной башне. И Сером страже, который… – А, этот… – Морисс скривился, и вознамерился сотворить охранный знак защиты Создателя. – Отрежу руку! – Совсем не благородно рявкнула благородная леди Тревелиан, и комендант испуганно попятился. – Где ты его оставил, мерзавец? Моррис еще сетовал на несправедливость и пренебрежение к его стараниям, когда Инквизитор пересекла двор и легко поднялась по каменным ступеням, ведущим на верхнюю галерею крепостной стены. Туда, к узкой площадке, на которой не так давно, опасливо озираясь по сторонам, Варрик представил ей бывшего Наместника Киркволла. И не ошиблась. Сторожевой огонь горел тихо, заранее опаленные, сухие дрова не трещали, и не разбрасывались искрами. Она старалась ступать как можно тише, и он не сразу услышал её, погруженный в свои мысли. Грел руки, сгорбившись у огня – уставший и бесконечно одинокий. – Прости моих людей, страж. Сюда, на самую вершину стены почти не долетали звуки. Синяя тишина, пригоршни звёзд, ленивый шелест знамен на шпилях башен. Шаг, ещё один, – осторожный, навстречу. Страуд терпеливо ждал, пока она подойдет – так близко, как никогда ранее, – подгоняемая шальной, отчаянной смелостью. – В северной башне должны были залатать крышу. – Благодарю, госпожа. Я могу остаться здесь. – Ни к чему. Мне хочется сделать тебе приятное. Узкая ладонь прикасается к его руке. Охватывает изящными, тонкими пальцами, несильно сжимает. И Альда Тревелиан с удивлением чувствует, как он вздрагивает – долгой, по всему телу, судорогой. – Что-то не так? – Прости, госпожа. Слишком давно меня не касалась женщина. И никогда – такая как ты. – Такая как я? – И вокруг невесомыми молниями рвутся нити прошлого и настоящего. Погребают под обломками недомолвки. – Ты добра и прекрасна. И твое внимание – честь для меня…. Если ты желаешь… Не выпуская её ладони, страж трогает тонкое лицо, гладит по щеке, несильно сжимает затылок, возвращается к губам. Грубые пальцы мнут нежную кожу, рождая огненную судорогу. Но этого мало. Бесконечно мало. – Идём. Внутри темно, пахнет мышами и морозом. Луна горстями бросает свет в прорехи над головой. На грубо сколоченный стол в углу, кровать, тюфяк, набитый свежим сеном.… Но леди Тревелиан не чувствует холода. Дверь скрыла от посторонних глаз – только лунный шар, подглядывает в щели крыши – и забрала с собой стыд, неловкость, ненужные условности. Он целует её, властно, глубоко, густые усы щекочут, это непривычно, ново, но под ними такие тёплые, твердые губы… Руки бесцеремонно стаскивают тунику из тонкой шерсти, пальцы распутывают шнуровку рубахи, рывком раздвигают полы, обнажая груди. Страж прерывает поцелуй, отстраняется, жадно скользит взглядом по нежным полусферам, затвердевшим темным соскам. На какое-то мгновение ей становится жарко и стыдно, но он не позволяет закрыться, гладит, сжимает, трогает, теребит, пока в её горле не рождается жалкий, покорный всхлип. – Я хотел… всё это время… с тех пор, как увидел тебя… «Помнишь? Ночь вытягивает жар из раскаленного песка, рыжие скалы смыкаются над головой, и вода оазиса кажется зеленой и прозрачной. Ты думаешь, что никто не увидит тебя, раздеваешься, входишь в воду. Или знаешь, что я смотрю за тобой? Не важно. Я зачарован тонкими линиями в лунном свете. Мысленно ласкаю твои груди, распутываю повязку, и ты позволяешь мне трогать тебя там, внутри, мять, щупать, потирать пальцем маленький бугорок, до всхлипа, до судороги, пока под пальцами я не почувствую влагу…» Как сейчас… «Ты лежишь на грубой постели – юная, нагая, прекрасная, позволяешь мне бесстыдно смотреть на тебя, любоваться тобой. И расстегивая ремни и пряжки доспеха, я стараюсь вобрать в себя, во все уголки моей памяти, для будущих одиноких ночей, твои плавные изгибы, грудь, взволнованную быстрым, частым дыханием, упругие, призывно поднятые соски, нежную поросль лона, готового принять меня…» Луна набухла светом, напиталась им до предела, чтобы ничего не оставить воображению… «Надо отвести взгляд, но в голове лишь желания смотреть на могучую силу его чресл, заранее ощущать в себе стальную твердость, тяжесть его тела, силу рук. Пусть не будет ни завтра, ни потом, только сейчас, в эту ночь…» Теплые губы касаются груди, уходят ниже, к запретному, горящему желанием уголку. Она стонет, сладко, долго, приподнимает бёдра, старается раскрыться ещё полнее, стать ещё доступнее для губ, колких лучиков щетины, изматывающе сладких прикосновений языка. Пальцы беспорядочно сжимают черные волосы, голова запрокинута, открывая бешено бьющуюся жилку на изящной шейке. Страуд поднимает голову – на языке, губах, подбородке сладкие и терпкие дорожки её сока. Приподнимается на руках… – Ты примешь меня? – Его голос тяжелый и хриплый. – Да… да… да… Мир вздрагивает в фиолетовых глазах, а потом бесповоротно соскальзывает в бездну удовольствия. Нависая над ней, он смотрит, как его орудие дюйм за дюймом, медленно скрывается между алыми, влажными губками её естества. И когда, погрузившись полностью, до звука соприкосновения двух нагих тел, он поднимает взгляд, она еще ловит ртом воздух, охает, так тоненько, так сладко… «Моя. Слово бьется в задворки сознания. В эту безумную, прекрасную, нежданную ночь я буду овладевать тобой раз за разом, до утра, терзать твоё тело собой. Слушать, как ты всхлипываешь, стонешь, прижимаешься ко мне так тесно, так горячо, так жадно.… На минуту мы меняемся местами, и теперь я могу скользить руками по влажной спинке, очертить ладонями твои бёдра, видеть, как разметались волосы по плечам. Я заполнил тебя всю, и тебе должно быть, еще непривычно, но ты не делаешь попыток вырваться, остановить меня. И за это я благодарен тоже…». Она вскрикивает, подается вперед, почти падая на него. – Тебе больно? – Немного… нет, нет… не останавливайся… Отпустить на мгновение, заставить почувствовать спиной прохладную, влажную ткань. Накрыть своим телом, дать услышать хриплое, неровное, тяжелое дыхание у самого уха. Еще чуть-чуть…. Уже пульсирует внутри сладость, расплавленным мёдом течет в венах. – Посмотри на меня…. Хочу видеть твои глаза… хочу… Он не успевает договорить, – волна блаженства захлестнула с головой. За ней вторая, третья.… Протиснуть руку между двумя влажными телами, помочь ей дойти до черты, до последней грани, за которой – невыразимое в словах… В воздухе комнаты разлита страсть, ненасытное всепоглощающее желание отдаваться и брать. Нежные руки гладят широкие плечи. И ещё так далеко до рассвета… …Но он приходит – неуловимые розовеющие всполохи лижут вековые снега вершин, прогоняют побледневшую луну. Тусклый, робкий свет крадется, ныряет в щели. – Ты не спал? Блаженство проснуться вот так, в надежном кольце сильных рук. Не открывая глаз, в полудреме, чувствовать тепло тела, вдыхать его запах, тереться щекой о широкую грудь в редкой поросли темных волос. Когда она уснула, он укрыл их одеялом, и теперь, рядом с ним, так уютно, тепло, и кажется легче в одиночку одолеть дракона, чем заставить себя выскользнуть навстречу холодному воздуху, одеться, вновь стать леди Инквизитором. О, Создатель! Останови рассвет! – Нет. «Не смог уснуть. Смотрел, как ты забылась коротким, глубоким сном. В самых безумных ласках не отказала мне. Вон как измучил тебя. Моя. Повторяю, раз за разом, чтобы поверить. Моя прекрасная госпожа. Оттого не спал, любовался безмятежностью лица, растрепанными прядями волос по плечам, вздрагивающими ресницами. Тебе что-то снилось? Теперь ластишься ко мне, но, почувствовав, как снова крепнет желание, отступаешь, замираешь, и я лишь тихонько глажу твои округлости, пытаясь совладать с собой». – Останься со мной. «Я мог бы подумать, что ты говоришь об этом утре, но знаю, что это не так. И ты знаешь мой ответ». – Я буду возвращаться к тебе. Если ты захочешь. Снова и снова. И не потребую за это верности. Она встрепенулась, но сильные руки не позволили вскочить, выплеснуть возмущение и обиду. – Тсс… – хриплый голос у самого уха. – Не надо.… Ты мой дар. Самый щедрый дар Создателя. Я – страж, и привык довольствоваться малым. А получил больше, чем мог пожелать. – Тогда пусть не будет завтра. – Если бы такое было возможно.… Но у нас с тобой впереди свои битвы, любовь моя. Просто позволь мне помнить эту ночь. Знать, что ты была моей. – Я и сейчас – твоя. – Да… Ты не жалеешь? – Ни одной минуты… …- … она-то, верно, думала, что раз дверь прикрыли, так и ничего. А Морисс, прохиндей, да работники его, кое-как доски побросали. Так что никто на стене не прибывал в спокойствии. Шумели они знатно, ни тебе вздремнуть, а хоть самому хватайся за причинное место. - Говорят, стражам скверна могучую мужью силу дает. - Вот-вот, даёт, точно тебе говорю. Она, конечно, леди наша, благодетельница и заступница, но всё одно – девка.… И естество усмирять не нанималась. – Сплетничаем? От неожиданности, сержант Грис едва не научился летать. И как только этот кунари, при таких статях, умудряется тихо подкрадываться?! – Да вот… это… – Кто ещё знает? Ну! Говори! В подвал захотел? Знаешь, что кунари делают с теми, кто забывает скромность, и треплет языком о благородных господах? Вырываем язык и вешаем на шею, чтобы запах гнили всех предупреждал о презренном болтуне! Стражник Бредок хотел было возразить, что у кунари нет «благородных господ», но передумал. Ишь как глазищем своим вращает! Кто их, рогатых, поймёт! А вдруг правда? И Грис, бедолага, вон как позеленел. Попадешь ещё под расправу. – Брысь отсюда! И что б никому! Словоохотливых приятелей как ветром сдуло с площадки. Лицо Железного Быка в одно мгновение перестало выражать высшую степень зверства, рот исказила кривая, добродушная ухмылка. Пугай, не пугай, всё едино, к полудню узнает весь Скайхолд. Такова людская порода. Будут брать друг с друга страшную клятву «никому ни слова», и трещать по углам, не покладая языков. «Похоже, своего мужчину ты получила, птичка. Что ж, кто-то теряет, кто-то находит», – подумал Бык и направился в сторону трактира. Скайхолд. Два дня спустя. 9:40 Дракона – Ну, я же говорил тебе, что они придут! – Варрик подмигнул наемнику и ткнул Быка кулаком в ляжку. – Подходи, страж. Тебе понравится наше бесхитростное общество. Страуд был третьим Серым стражем в жизни Варрика, с которым ему довелось познакомиться ближе, но между ним, Блекуоллом и Андерсом зияла пропасть. В нём не было глубоко зарытого секрета, он не ныл, уважал Церковь и с опаской относился к магии. Глядя в отрытое лицо стража, на добродушную ухмылку под густыми усами, Варрик начинал понимать, почему Тревелиан предпочла его Каллену. Любой надоест разбираться в хитросплетениях бесконечных душевных проблем, когда у самой забот полон короб. Тревелиан преобразилась, как, по давнему наблюдению гнома, могла преображаться только влюбленная женщина. Блеск глаз, счастливая улыбка… и заброшенные в самый дальний сундук штаны и куртка. Льняная туника с вышивкой по подолу, широкий сюркот, так мило облегающий её грудь и узкие плечи.… С минуту Варрик разглядывал предводительницу Инквизиции, намереваясь придумать остроумную шутку, но его самым беззастенчивым образом опередили. – Ого, ваша милость! Как есть благородная леди! – бесхитростно брякнул Крэм, почесывая затылок. – Она и есть леди, болван! – Ну да, я и говорю. В платье и всё такое… – А тебе, небось, завидно! «Быки» захохотали, подначивали, предлагали Крэму вернуться к корням. Сэра пообещала подсобить, клялась ради такого дела пожертвовать орлесианским розовым шелком. Тревелиан улыбалась. Её пальчики сжимали ладонь Страуда и, похоже, не собирались отпускать в угоду приличиям. – Отстань от моего заместителя, Заноза. Он и так проводит в твоей комнатенке слишком много времени! Ну, признавайся, что вы там делаете?! Читаете «Распутную вдову»? Обсуждаете фасончики? – Завидуешь, Бык? – Опасаюсь. Где я возьму еще одного лейтенанта, если Крэмус-Брэмус решить свить гнездо? – Не дождешься, шеф. – То-то! Вы тут чешете языками, а в кружках греется пойло! Давай, страж, такого ты еще не пробовал. Чистый спирт, кровь виверна и желчь сегеронской гадюки. Горсть аниса, перец, ложка меда на бочонок. Один глоток – и ты уже в гостях у Создателя. – Поверю тебе на слово, Бык. Как Серый страж я почти не пьянею. – А вот посмотрим! Если к концу вечера «кундар» не свалит тебя с копыт, обещаю снять портки и пробежаться по крепостной стене. – О! – Грохочат «Быки», и делают ставки. – Принимаешь, страж? – Принимаю. – Ну а если проиграешь? – Уверен, ты придумаешь что-нибудь столь же зажигательное. – Вот это разговор! Эй, Дорна! Тащи бараньи рёбра! И пошевеливайся, старушка! Мы голодны! «… Рыцарь Морделл свои латы надел! Ой ей йохо ей о! Меч его остер, щит его цел! Ой ей йохо ей о! Подвигов ратных страстно желал, Только девчонку одну повстречал. Эй, трактирщик, чашу налей! Хлопнем по паре мы поскорей! Будь ты с гербом, будь в кармане дыре, Но от любви не сбежать никуда! Здесь хорошо и тепло, как бывает только в кругу друзей. И отчаянно весело – как накануне сражения. Варрик исподволь смотрит на Тревелиан, уютно устроившуюся на коленях Страуда – веселись, пока можешь, девочка. Он обнимает тебя, надежно и крепко, ты склоняешь голову к его виску, смотришь, как изрядно захмелевший тевинтерец лениво выпускает из ладоней крохотные золотые шары, а Сэра пытается жонглировать ими, ругаясь, как ферелденский сапожник, если шар норовит просочиться сквозь ладонь. Даже Искательница перестала с осуждением таращиться на твою фривольную позу, и теперь о чем-то шепчется с Блекуоллом, и – «отдери меня предки!» – улыбается. Чуть в стороне, Рюшечка, забыв о «варварском времяпровождении», и «этом ужасном трактире» мило беседует с сэром Мишелем, и, разрумянившись от вина, флиртует с опальным шевалье. Только Командор не кажет носа из башни, да темнокожая магесса и высокомерный эльф не почтили общество своим присутствием. Ну и ладно. Звали-то всех. «Славного рыцаря» в который раз сменили на «Эй, Быки, выше рога», затем ненадолго прервались на поросенка с тушеной репой. Сэра бесцеремонно отобрала лютню у заезжего менестреля, на свою беду решившего составить конкуренцию, и с шутовским поклоном всучила Инквизитору. Бык бесцеремонно смахнул со стола блюда и кружки, легко, словно пёрышко, водрузил леди на стол. «Песню!» - горланило изрядно подогретое элем общество, стуча по столешнице кулаками и кружками. Всю ночь горит свеча в окне моём, И вглядываясь в лунную дорогу, Я жду тебя ночами, утром, днём, И прочь гоню усталость и тревогу. Запрятав страх свой в сердце глубоко… Зови меня, когда я далеко… Я смогу забрать тебя у смерти, Отвою у любой беды, Пусть метель пугает круговертью, Пусть хоронит прошлого следы… С тобою было сладко и легко… Зови меня, когда я далеко… Под прокопченными сводами «Приюта Вестницы» на несколько минут устанавливается тишина. Все смотрят на неё, на тонкие пальцы, перебирающие струны, слушают приятный, тихий голос, в котором появляется чарующая нежность, как и должно быть, когда поёшь любовную песнь. Сейчас сложно поверить, что это рука умеет уверенно сжимать клинок, а голос – отдавать приказы и вести в бой. Все смотрят на неё…. А она – только на него. Ты запомнишь этот вечер, страж, этот вечер, все ваши ночи, заберешь с собой, вместе с частью её души. Вот ведь напасть! Такой сюжет для романа! И жеманные барышни - а опыт с Искательницей убеждает, что не только они - будут орошать слезами вышитые платочки, и прятать под подушку том «этого ужасного Тетраса». Но Варрик уже сейчас знает, что не станет писать. Потому что не найдется у него слов передать и этот вечер, и его серые глаза, в которых любовь к ней борется с отчаянной безнадежностью будущего, и притихший трактир.… Здесь нет места интриге, лёгкости, замешанной на изысканной доли пошлости для услаждения читателя, да и не мастер он любовных перипетий. В конце концов «Щиты и мечи» достаточное тому подтверждение. – Эй, страж! Снимай её со стола! – Конечно, Бык первым нарушает тишину, и его как всегда слишком много, шумно, открыто, как есть безудержный ураган. – Глянь, что ты наделала! Даже Крэмус-Брэмус хлюпает носом, как какая-нибудь недозрелая красотка! – Всё ты врёшь, шеф. – Басит Крэм, одновременно протягивая руку к кружке и отпихивая Сэру. – Подними свою железную заплатку, и посмотрим, как скоро затопится трактир! Так что хватит нам зубы заговаривать! Ты уже пьян, как рыба, а страж даже захмелеть не успел! – Штаны! Штаны! – Выкрикивают «Быки», подначивая предводителя. – Я?! Я пьян?! – Ревет Бык, вскакивая на ноги. – Я вот сейчас покажу, как я пьян! Эй, страж! Видишь вон ту деревянную пташку над головой старины Кабо? – Алая птица? Над стойкой? – Ага! Хмурик! Кончай лапать Долийку и покажи стражу, на что ты способен. Этот парень самый лучший в метании ножей из всех, кого я видел! Бьюсь об заклад, что всажу свой кинжал прямо рядом с его! Давай, парень, бросай. Честь «Быков» на кону! – И голая задница шефа! – Не унимается Крэм. Хмурик лениво пожимает плечами, выдергивает нож из блюда с поросенком и репой, и, не вставая из-за стола, кидает в цель, попав ровно в едва различимый клюв. – Ну, давай, шеф. Чего ты тянешь? Кинжал Быка рассекает воздух, вгрызаясь в дерево в дюйме от ножа. Бык довольно хлопает себя по необъятной груди. – Ну? Каково?! Кто здесь пьян? – Прости, Бык. Я забыл кинжал в башне, так что не взыщи. – Улыбается Страуд. – Можешь взять мо… Договорить он не успевает. Остро отточенная вила со свистом пролетает над его головой. Два стальных «зуба» вонзаются между ножом Хмурика и кинжалом кунари. – Ооооо! – Приветствует невероятный бросок общество. Бык, тяжело топая, рвется посмотреть поближе, прыгает на стойку, и, не удержавшись, падает вниз, ломая лавку и опрокидывая на себя глиняные бутылки. – Что б вас демоны сожрали! – Вопит трактирщик, пытаясь хоть что-то спасти. – Святые Предки! Я тебя сам оставлю без штанов, проклятущий разбойник! Вокруг гогочут, довольные представлением, а внимательный Варрик замечает, как Кабо едва заметно усмехается в усы. Он-то знает, что за ущерб будет заплачено звонкой монетой. И даже сверх того. – Ладно, страж! Ты выиграл! – Бык возвращается к столу, таща на плече бочонок с элем, и попутно отряхивая штаны. – Пойдем-ка на двор, плеснешь мне холодного на голову, а потом зальемся по новой! Гаморданский эль, то, что нужно, чтобы отметить твою победу! …– Смотрю, к своему «кундару» ты привычней, чем хочешь казаться. Уже давно зажгли сторожевые огни, на стену заступила смена на первую половину ночи. Скайхолд затихал: помощница целителя выплеснула за угол трактира грязную воду из ведра, бросила подслеповатый взгляд в их сторону, улыбнулась Быку. Кузня погрузилась в тишину, заезжие торговцы укладывались на ночлег в крытых кибитках и полосатых шатрах. – Лей! Бык зафыркал, точно конь на водопое, замотал головой, отжал в кулаке куцую бородку. Единственный нечеловеческий глаз смотрел в лицо Страуда. – Я люблю её, страж. Мы все любим. Да ты и сам видишь, не слепой. Кто знает, может, сиди она сейчас в Тронном зале, со всеми этими блестящими аристократишками, мы с ребятами не лезли бы из шкуры вон, чтобы её развлекать, и дать хоть ненадолго забыть о крови и смертях вокруг. – Зачем ты мне говоришь всё это? – Ты честный человек и отменный воин. И в твоем сердце я не вижу фальши. – Это так. – Да.… Только ты – страж. А для любовных рулад с девицами это всё равно, что приговор. Я кое-что знаю о вашем брате. Скажи правду: сколько тебе осталось? Если не случится чего непредвиденного. Пятнадцать лет? Двадцать? Прежде чем отправишься в свою последнюю битву под лиги гномьих скал? – Десять, Бык. – Вашадэн! Проклятье! Она знает об этом? – К чему? Или ты боишься, что я смогу уговорить её бросить всё, принять такую же участь, и уйти со мной? Чтобы при должной милости Создателя, через десять лет она осталась без меня, со скверной внутри, и отсчитывала свой короткий век? – Нет, не думаю. Иначе я убил бы тебя, а не звал за свой стол. – Тогда тебе не о чем волноваться. Она бесконечно дорога мне. Желанна. Любима. Но я не поведу её в храм, и она не понесет от меня ребенка. Я всего лишь буду рядом с ней – сейчас. А дальше – как решит Создатель. Я должен спасти своих братьев, если это ещё возможно. А она – победить в схватке с Корифеем. Если мне улыбнется удача, я пройду с ней обе битвы. Это всё, что я могу тебе обещать. – Мне не нужны обещания. Просто сделай её счастливой, пока можешь… И вот еще. Ради тебя она рискнет всем, и в первую очередь, своей головой. Будет защищать. Заслонять от любой напасти. Не давай ей такой возможности, страж… …Варрик дорого отдал бы за возможность узнать, о чём они говорили на тёмном дворе, но ни Страуд, ни Бык не облегчили ему задачу. Пока их не было, менестрели заиграли весёлую джигу, и теперь Тревелиан и Сэра отплясывали на столе, и дробь двух пар молодых, неутомимых ног, заражали весельем окружающих. «Быки», повскакав с мест, хлопали, отбивая ладони, притоптывали ногами в такт. Страуд и Бык быстро присоединились к ним, подбадривали возгласами. В какое-то мгновение, Тревелиан оступилась на собственном недостаточно вздернутом подоле, и загремела бы вниз, если б страж не поймал её на руки. Она обняла его, уткнулась в шею раскрасневшимся лицом. – Я! Я выиграла! – верещит Сэра, радостно подпрыгивая. – Ты продул, Блестюнчик! Продул! – Это была случайность! – Отнекивается от поражения тевинтерец. – Я не согласен! – Что ты там опять придумала, Заноза? – Пусть теперь тебя поцелует, Бык! – Ах ты, мелочь! – Бык топает ногой, а затем хитро прищуривает глаз. – Но, пари, есть пари. Ну, где ты там, маг? Это я, Железный Бык, покоритель изнеженных имперцев! Бык низко наклоняет голову, отчего рога воинственно топорщатся. Дориан в панике отступает на второй этаж, лестница скрипит, Тревелиан закрывает Страуду глаза, он всё ещё держит её на руках…. Кассандры и Блекуолла уже нет в зале, Рюшечка осуждающе качает головой. И Варрик отмечает про себя, что вечер явно удался… …Свет факелов. И луна сияет, как безумная. Я ненавижу луну. Она ваш союзник и мой палач. Не дает спрятаться в тенях, выставляет напоказ, и я вижу, как он несет тебя к лестнице, как ты обнимаешь его за шею, как тесно соприкасаются ваши губы. Вижу его руки, поддерживающие тебя под колени, сминающие подол туники, отчего открывается многое из доселе сокрытого от меня. Мне душно. Плащ давит непомерной тяжестью, я чувствую дорожки пота на висках. То, что я вижу, хуже самого чуткого лириумного кошмара. Ты любишь его. Мне больше нет места в твоем сердце, умеющем бросаться в пропасть – битв, чувств, – до дна, без остатка. Знаю, что будет дальше. Как и вчера, и позавчера, и все эти проклятые дни. Он откроет дверь ногой, северная башня спрячет вас от моих глаз, до утра. Но я буду знать, что там, внутри, для него ты останешься без одежды, к нему протянешь руки, в который раз познаешь его тело. Не для меня. Не ко мне. Не моё. К горлу подступает тяжелый, душащий ком. Я ненавижу свои мысли. Ненавижу желание услышать, что он пал в битве, исчез, растворился, обманул тебя, предпочел тебе свой долг, свой запятнанный Орден, всё что угодно, но оставил тебя. Я желаю этого слишком сильно – до омерзения к самому себе. Теперь я знаю, что во мне нет великодушия. «Протяни руку и возьми. Живую. Страстную. Пожелавшую тебя. Пока ей не надоело выписывать вокруг пируэты, и кто-то другой…»… Ты был прав, кунари. Другой. И теперь она даже не смотрит в мою сторону. Я отворачиваюсь. Иду в свою комнату, к своей одинокой постели. К своим кошмарам. К своему желанию. Своим надеждам. И клятвам Создателю, что если он даст мне еще один шанс, я никогда не упущу его.«Свет поведет его По путям этого мира в другой. Он увидит пламя и пойдет к нему. И не будет для него сомнений, не коснется его страх, Ибо Создатель будет ему маяком, опорой, щитом и мечом…» Песнь для ушедших.
Земли Орлея. Крепость Стражей Адамант. 9:40 Дракона. Адамант… Мы все пытались запомнить и осмыслить его. Но даже в мыслях я не вернулся бы туда, если б не поклялся Хоуку. «Ты должен, Варрик. Обещай мне». Я обещал, друг мой. С чего начать? С долгого пути по пескам, на самый край Западного предела? Армия Инквизиции сделала остановку в Грифоновых крыльях, запастись водой, переждать ночь перед последним переходом. Хоук ждал нас в крепости с самыми неутешительными новостями. Страуд выслушал его молча, все больше каменея лицом, а затем ушел, так и не сказав ни слова. Позже, обходя дозоры в обществе моего самого близкого друга, я нашел Тревелиан и Страуда у дальнего парапета. Он сидел, прижавшись спиной к каменной кладке, закрыв лицо руками, а она примостилась рядом, тихая, сжавшаяся в комок, поглаживала его по плечу. Они о чем-то заговорили – слова не долетали до нас, – я видел, как страж долго смотрел ей в глаза, а потом вложил что-то в руку, и она вскочила, крикнула несколько слов, и теперь настала его очередь что-то тихо объяснять. Хоук спросил меня тогда «я что-то пропустил?», а я не смог ему ответить, только смотрел, как Страуд обнял её, шептал в волосы неслышное, не предназначенное для посторонних. И это была их последняя ночь перед неизбежным. Или вспомнить, как скрипели тяжелые колеса требушетов по раскаленному песку? Как вязли аркбалисты, как понукали лошадей, как солдаты брались за канаты и клинья.… Умывали лица, глотали из походных фляг, несли в руках шлемы, на ходу повязывали на головы смоченные платки. Как скрипел на зубах сухой воздух, шныряли по песчаным холмам гиены и иглоспины, не решаясь приближаться, а потом вынырнул их пылевого вихря, показался на глаза, навис темной громадой Адамант – древний оградительный бастион от порождений тьмы, исходивших из Глубинной щели. Помнивший доблесть Серых стражей, оберегающих этот край. И потерявших всё это навсегда. Или сразу вызвать из памяти боевые порядки, грохочущие удары мечей о щиты, уханье летящих камней, горящие росчерки стрел с обеих сторон, отчаянные попытки оборонявшихся стражей не подпустить к воротам безжалостный, гигантский таран под защитой воинов с ростовыми щитами? Но огромные глыбы разбивали статуи грифонов, крошили башни и парапеты, магия сметала защитников огненными вихрями, разрядами молний и в горячем воздухе всё удушливее ощущался запах ужаса и смерти. И я видел, как пали окованные железом ворота, и авангард бросился к пролому… … Я знаю, что ты предложила Страуду остаться с войском. Но он пошел за тобой, и вы вместе, первыми, ворвались в пустой внутренний двор. Осознавая, насколько сильно превосходит их числом войско Инквизитора, Серые стражи отошли за внутреннюю стену, выставив заслон из призраков и поддерживающих их магов. Бык, Кассандра и Блекуолл, сохранявший ледяное спокойствие, словно ни его собратья падали теперь под ударами мечей и магии, едва успели закрыть тебя от убийственной атаки. Бьянка и магия тевинтерца собирали свою жатву, вам же оставалось сдерживать врагов, пытавшихся прорваться к нам. Сейчас я по-прежнему думаю, что смерть была избавлением для магов-стражей: бездумные алые глаза не оставляли ни каких сомнений в том, что собственная воля и разум давно покинули их. Наша атака позволила Каллену подвести крупный отряд, но положение осложняли лучники и демоны отчаяния, по-прежнему оставшиеся на балюстрадах обоих стен. Дориан и эльф укрыли нас магическим куполом, но он немилосердно вытягивал из них силы, а демоны всё прибывали и прибывали, просачивались сквозь стены, кружили вдоль купола, в поисках лазейки. – Инквизитор! Наши люди не могут подняться. Мешают лучники! Если сбросить их вниз, мы сможем взять крепость. Прорывайтесь вперед! Наши воины сдержат демонов, насколько сможем. – Любой ценой, Каллен! Любой ценой, слышишь?! Если мы не остановим Кларель, то потеряем всё! Мне довелось видеть Командора Каллена в битве, но никогда еще его лицо не было таким серым от напряжения и волнения. Когда мы уходили, он окликнул стража по имени: – Страуд! Защити её! Я не воин, хотя и прошел не мало битв. Варрик Тетрас, торговец и сказитель, пройдоха, лгун и плут. И я не помогу тем, кто станет читать эти записи, представить как Искательница и Блекуолл рубили внутренние ворота, обитые фигурной медью, а кунари закрывал их сверху огромным щитом от возможного нападения из надвратной башни. Как мы выскочили на стену, как выползали против нас неповоротливые, уродливые, в костяных шипах и наростах, многоглазые демоны гордыни, оставляли за собой огненные хвосты демоны гнева, зелеными фуриями метались похожие на огромных богомолов Ужасы. Инквизитора – всегда в гуще схватки. Она рубила, отскакивала, тенью скользила за спины врагов, разила узкими клинками, зачарованными морозными рунами. И каждый раз старалась на шаг, на полшага опередить стража, предупредить удар, направленный на него. Немногочисленные лучники Серых не оказали нам сопротивления. Спешно покидали стену, отступали внутрь крепости по массивным лестницам. А когда мы спустились вниз, на каменной площадке нас уже ждали чуть больше двух десятков воинов, приготовившихся к последней обороне. Страуд бросился вперед, широко расставив поднятые руки, и его хриплый голос звенел от отчаянья. – Не надо крови! Ради всего святого, выслушайте! – Ты привел Инквизицию, чтобы покончить с нами, Страуд? – Нет! – Она убрала клинки в заспинные ножны, встала рядом с ним. Тогда мне показалось, что, там, в Адаманте, они черпали силы друг в друге. – Я – Инквизитор Тревелиан, и клянусь Создателем, мы пришли остановить Кларель, а не убивать стражей. Отойдите в безопасное место, и вы не пострадаете. Я видел их лица, мой случайный читатель. Измученные, растерянные, с невыразимым отчаянием в глазах. Один за другим опускали мечи и луки, и кажется, были счастливы иметь возможность так поступить. Я видел, как старший из них, тяжело сел на каменные плиты двора. Видел, как Страуд приблизился, встал перед ним на колени, встряхнул за плечи. – Терон, поверь мне. Все это ложь! Демоны не остановят Мор, а лишь приблизят его! Смерти, кровь… Страж не дал ему договорить – застонал громко, в голос. – Создатель милосердный! Страуд! Как мы дошли до всего этого? И никто не смог ему ответить. Они лишь сгрудились, сбились в бело-синюю стаю, и теперь смотрели на Инквизитора. С ожиданием. И надеждой. Словно лишь она могла теперь их спасти. – Я не могу приказать вам убивать братьев. Если не хотите стать пособниками нового Мора, если в вас осталось хоть что-то от истинных стражей – держитесь в стороне. Я остановлю Кларель, вас же не трону. Вы по-прежнему нужны миру. Мы оставили их за спиной, и я увидел, как Страуд сжал твои руки. – Спасибо. Спасибо, что дала им шанс. Я знал, что хоть кто-то окажется достаточно разумен, чтобы принять правду. Но она и не могла поступить по-другому. Уж я-то знаю. Всё мешается в моей голове…. Не дает выстроить события стройно и последовательно, как подобает хронисту. А пока я лишь перебираю в руках осколки, отголоски, слова и лица передо мной…. Вот стоит перед моим взором Страж-Командор Кларель де Шансон, сухая, прямая, как натянутая струна, с седым ежиком волос, глубокими складками вдоль узкогубого рта. Сжимает в руках массивный посох. И я думаю, к чему бы ни призывал в свое время Блондинчик, но все беды нашего мира происходят от магов, считающих, что им дано больше прочих. А рядом с ней – мерзавец Эримонд, в белой мантии, напыщенный, лживый, пока ещё торжествующий, но уже почуявший угрозу планам своего хозяина. Увещевает, ядовито, как змей, о необходимых жертвах, о мнимом спасении от великой напасти. Девочка-эльфийка, с перерезанным горлом, у ног Кларель. Кем ты была? Служанкой? Сиротой, привеченной в крепости на краю мира? Когда мы вбежали сюда, на широкую площадку перед главной башней, ты лепетала полным ужаса голосом «я пришла спасти мир от Мора». Какая теперь разница?! Твоя кровь невесомыми алыми нитями питала набухающий гнойной зеленью Разрыв. И вились такие же нити, ото лбов, груди, рук, послушных Корифею магов-стражей. И он рос, готовый разродиться новым демоном, могущественней прежних. А мы пытались ещё что-то изменить, остановить их. – Магия крови поможет нам победить Мор. – С отталкивающим величием в голосе увещевает Кларель Эримонд. Страуд рвется вперед, и Тревелиан с трудом удерживает его. Щит отброшен, его лицо искажено гневом и болью, и он кричит в лицо недавнему Командору: – Нет, Кларель! Магия крови лишь помогает этому ублюдку подчинить всех вас Корифею! Как подчинил магов – стражей в башне у Грифоновых крыльев! Заставил убить своих братьей в угоду демонам! Выпотрошил и бросил гнить, на потеху воронам! – Корифею?! – Глубокие морщины сминают лоб магессы. – О чем ты говоришь? Корифей мёртв! Теперь я вижу своего друга Хоука, присоединившегося к нам с немногочисленным отрядом на полпути сюда. Кажется, что-то душит его, он рвет с кирасы алый платок – спутник стольких битв. И в его голосе – жалостливое презрение. – Я Хоук, Наместник Киркволла. Это я нашел Корифея в Виммаркском ущелье! Я снял печати, чтобы убить его! Я сокрушил его тело и долгие годы жил в счастливом неведении о горькой ошибке. Но теперь я знаю: его дух в момент смерти перешел в Стража-Командора Лария. Ты ведь слышала о нём, Кларель? И теперь он возродился в скверне, и этот напыщенный индюк, и венатори-тевинтерцы служат ему! Меж стражей возникает ропот, они переводят взгляды с Хоука на Командора и обратно, словно решают для себя, кто из них прав. Довольно вовремя к нам присоединяется отряд Терона. На его лице больше нет растерянности – похоже он уже сделал свой выбор. – Довольно, Командор! Мы не хотим участвовать в этой бойне! Страуд, скажи им! Но он больше не может говорить. Хрипит невыносимо и страшно: – Я обучал почти всех вас! Не заставляйте меня пролить вашу кровь! Многое еще можно исправить! – Они лгут тебе! – Эримонд в ярости топает ногой. – Закончи ритуал, Кларель! И получи такую силу, которую еще никто… Но ты не даешь ему продолжить. – Стражи! Вы победили первый Мор на Безмолвных равнинах, сокрушили архидемона Зазикеля у Неистовой Гавани и Тота на Охотничьем Холме. Рукой стража был сражен Андорал в битве при Айсли. Серый страж победил Уртемиэля в Денеримской битве и спас всех нас. Мир перед вами в долгу. Я никогда не перешла бы вам дорогу, если б не знала доподлинно, что вас обманули и используют. Я вижу тебя, Альда Тревелиан, леди Инквизитор. Твой заляпанный кровью доспех, твои клинки, искрящиеся холодом…. Коса выбилась из-под открытого шлема с белым конским хвостом на макушке, слова, звеня, слетают с искусанных губ. И в них столько правды, что тебе нельзя не поверить. И тогда Эримонд выхватывает из рукава свой последний козырь. Грозные, низко весящие облака разрывает невообразимо огромная тень, и он падает с небес, скользя на грязно-серых крыльях. Мне довелось видеть высших драконов – в Костяной Яме, во Внутренних землях, на Изумрудных холмах и Штормовом берегу, – но этот превосходил их всех. Размерами, мощью, но еще хуже – непомерной, давящей аурой чистого, незамутненного зла. И все мы, враги и союзники, смотрели, как он опускается на вершину башни, как блестит его шкура, угрожающе топорщатся гигантские шипы, и в белых глазах, в раззявленной пасти, пене, кровавыми хлопьями свисающей с морды, только одна сила, только один конец. Смерть. Я не видел Кларель, не знал, что отражалось на её лице пред видом морового дракона, тогда принятого всеми за архидемона. А в следующий момент столб фиолетовых молний вырвался на свободу, ужалил его в морду, в шею, рога, венчающие голову. И он выблевал из пасти обжигающе алую волну скверны, разметавшую стражей, опрокинувшую нас оземь. А затем взмыл в небо, раскрошил шипастым хвостом каменные статуи грифонов, и мы прятались от летящих осколков – кто как смог. Сейчас я закрываю глаза. На ощупь хватаю очередной осколок памяти. Мы бежим за тобой по каменным лестницам, вверх, на стены, вдогонку Кларель. Дракон кружит вокруг, играет с нами, маленькими фигурками далеко внизу. Часть галереи разрушена, но еще цела широкая смотровая площадка, и на ней всё потерявшая, уничтожившая свой Орден Командор ведет магический поединок с Эримондом. Огненные сгустки из его посоха разбиваются о стену духовного щита Кларель, она хлещет его изумрудными плетями, пока тевинтерец не падает на камни, скуля от боли. Мы хотели приблизиться, но тяжелая тень дракона метнулась с вышины, зубы-лезвия схватили Кларель, а затем он махнул головой и отбросил её, изломанную, едва живую. Пятки Андрасте, эльфьи божки и святые Предки! Забуду ли я, как он наступал на нас, как крепость содрогалась под его лапами. Как я онемел от ужаса до постыдно мокрых штанов, и отправился бы прямиком в пасть, если бы Хоук не дернул меня за собой. Все смешалось перед глазами, и сейчас я вижу за яркими вспышками – Тревелиан, заслонившую Страуда, онемевшего Быка, сжавшуюся Искательницу.… И взрыв черно-фиолетовых всполохов под брюхом дракона. Теперь я знаю, что Кларель спасла нас. Направила, должно быть, все свои силы, вырванные у угасающей жизни, в один последний жертвенный удар. Но тогда я видел лишь камни, брызнувшие во все стороны, слышал невероятный грохот, разверзнувшую под ногами пропасть. Страуд сорвался первым, вскрикнул, отчаянно цепляясь за обломки. Инквизитор бросилась к нему, ухватила за руки, вытащила, и они успели сделать несколько шагов к нам, когда новый шквал разметал окончательно плиты под ногами, и мы ухнули с головой в ледяные объятия Бездны. Я падал! И воздух свистел вокруг меня оглушительным разбойничьим свистом… …– Бык! Я должен знать! Хотя бы ты можешь рассказать мне, что произошло с вами в Тени? – Нет, Командор. Не сейчас. Может позже. Позже… Глубокая Тень..9:40 Дракона. «Существование есть выбор», – так сказал Ашкаари Кослун, и нет числа, сколько раз слышал я эти слова. Но совсем по иному, может быть в истинном смысле, я начал понимать их лишь вернувшись с изнанки мира, который люди называли «Тень». Приняв Кун, мой народ отверг эту часть бытия. Наши асала потеряли право на божественность, мы стерли с лица своей земли былые храмы, перестали верить в неведомые силы, управляющие всем и влияющие на жизнь вокруг. Но в тот день, упав в иное нечто, я понял, что этому месту безразлична моя вера. Оно просто есть. Я видел священный ужас на лицах тех, кто был со мной. Они говорили меж собой едва ли не шепотом, словно боялись разбудить спящих. Озирались по сторонам, ища подтверждение увиденному собственными глазами. И глядя на них, я начал понимать, что очутился живьем там, куда уходят мёртвые».Тал-васгот Хассрад, по прозвищу «Железный бык», капитан наемников «Боевые Быки». Личные записи.
«Я пытаюсь быть последовательной и беспристрастной в своих воспоминаниях. Передать слова, жесты, чувства и ощущения. Придя в себя после падения, мы поняли, что гибель или ранение морового дракона привело к разрыву пространстваКассандра Пентагаст. Искательница Истины. Героиня Орлея. Правая рука Верховной Жрицы. Одна из основательниц Инквизиции. Личные записи. Большая часть зачеркнута, многое исправлено.
… – Кассандра, какой она была? – Печальной. Горькой. И удивительно спокойной. Её Святейшество появилась перед нами такая живая, настоящая, в белом парадном одеянии и алом клобуке… Её лицо, каждая морщинка, светлые, мудрые глаза.… Такой настоящей, что мы долго не могли в это поверить… – Даже ты? – Ты бы тоже сомневалась, Лелиана. Она приветствовала каждого из нас. Сказала, что на доказательства её существования у нас нет времени. Мы попали в логово Кошмара, самого могущественного демона из подручных Корифея. Того, кто питается нашими осознанными и неосознанными страхами, ужасом, который стирается памятью, чтобы не сойти с ума. И ещё она сказала, что пришла нам на помощь. – И она помогла? – С самого начала. Иначе мы врятли догадались бы собрать воедино память Инквизитора. – Как во всем этом оказались замешены стражи? – Корифей послал с помощью Кошмара ложный Зов, и он так испугал стражей, что они решили любой ценой покончить с Морами будущего, пока жив хотя бы один из них. – И ты видела, что они участвовали в убийстве Её Святейшества? Серый кокон воспоминаний лопается перед глазами, открывая стены зала в Храме Священного Праха. Джустиния, спеленатая алыми нитями магии... ужас и недоумение на её лице…. «Зачем вы делаете это? Почему вы?». Лелиана нетерпеливо барабанит пальцами по столу. Кассандра знает этот одержимый, беспощадный блеск в холодных голубых глазах. Поэтому не спешит отвечать. Всё ещё слишком непонятно, запутано. Если верить видению, Серые стражи, участвующие в убийстве Джустинии, видели Корифея собственными глазами. Но почему тогда такое недоумение сквозило на их лицах в стенах Адаманта? Почему Кларель так потрясло известие, что Корифей жив? Так что же за стражи были в Храме? Откуда? Или о происках восставшего магистра знал лишь самый узкий круг, не спешивший делиться с другими Серыми, использовавший их. Но откуда они пришли? Из Ферелдена? Из самого Вейсхаупта? Где зрел заговор? – Мы можем добыть доказательства их причастности, достаточные для суда? Если они виновны… – Боюсь, что нет. – Кассандра вынуждена отвечать с несвойственной для себя уклончивостью. – К тому же… – Что? – Инквизитор не позволит. Ни тебе, ни кому из нас…. «Хоук с трудом сдерживал бешенство, а уж мне хорошо известно, как тяжело ему это удается. Поначалу они сцепились после первой череды видений, когда все мы были потрясены беспомощностью Джустинии, её мольбами о помощи. И случившимся потом. – Верховную Жрицу пленили Серые стражи. – Так он сказал, глядя Страуду в глаза, и я видел, как страж с трудом выдержал полный ярости взгляд. Тогда он говорил о вине Корифея, предложил Хоуку оставить спор до возвращения из Тени. Но в его голосе я не чувствовал уверенности. Он пытался оправдать своих, как-то объяснить этот чудовищный поступок. Кому? Хоуку? Нам? Тревелиан? Или самому себе? Но позже они вновь вернулись к распре, ибо смерть Джустинии стала очевидна, и сверкающий кокон объял её дух, вознося вверх, к вершинам уродливых, истекающих гнойным соком скал. – Умерла она или нет, теперь всем нам известно, что стражи замешаны в её убийстве! – Ты же сам видел, Хоук! Стражами управлял Корифей! Когда мы вернемся в Адамант… – Кишащий демонами, вызванными вашими магами! – В чем ты обвиняешь Орден?! Кроме бездумного использования магии крови? – А тебе мало? Я видел, к чему это приводит! В Киркволле, где каждый второй маг в одно мгновение перестал изображать невинную жертву храмовников и обратился к демонам! И всё во имя благородных целей! Я дорого отдал бы за возможность забыть, как они стояли лицом друг к другу, сжимая кулаки. Ещё вчера – добрые друзья, готовые прийти на выручку. Поневоле все мы оказались втянутыми в эту череду оправданий и обвинений. Искательница заявила, что стражи опасны и их необходимо прогнать из земель Орлея. Блекуолл возмутился, а я совсем некстати вспомнил, что почти все известные мне стражи, – как громко это было сказано! – не в своем уме. Тревелиан прекратила спор, отчитав обоих. Не время! Не место! Они смотрели на неё, потом друг на друга…. Я знаю, Хоуку было стыдно за свою яростную вспышку. И этот стыд гложет его и до сих пор… Постскриптум. Узнал, что Искательница делает записи. Скрипит пером в углу мастерской, высунув от усердия кончик языка. Не знаю, напишет ли она правду о «метке Андрасте» и видениях. Что перевесит в её голове – интересы Инквизиции или стремление к правде. В любом случае, если её измышления когда-нибудь найдут, они станут или великим откровением или будут признаны ересью.Варрик Тетрас. Скайхолд. Личные записи.
…– Что же потом? Говори, Кассандра, мы в одной лодке и сейчас не время для тайн. Ты обмолвилась о Джустинии. Она и дальше не оставила вас? – О да. Не могу говорить о других, но этот сверкающий чистым светом силуэт питал меня силами, верой, прогонял страх. Тень изменилась. Мы спешили по узким проходам, тут и там попадались статуи с горящими факелами в шандалах. Какие-то птицы с острыми клювами, беззубые людские фигуры, закрывавшие лица ладонями… – Что они означали? – Я не знаю, Лилиана. Тень словно смеялась над нами, подбрасывала знаки, которые мы не могли понять. Коридор из разбитых, сверкающих зеркал. Оплавленные фигуры людей, будто кто-то выплеснул лаву на их головы. Мы видели ржавые железные клети, давно иссохших повешенных. И черепа, выскобленные временем. Множество черепов, костей. – Так туда попадали люди? – Откуда мне знать? Нас встречали только демоны. Призраки. Горящие тени. И страхи. Страхи Инквизитора. Должно быть, это были прислужники демона, принявшие вид пауков, в которых он заключил отголоски её кошмаров. – На что это похоже? – Ты же прошла Мор. Помнишь свои рассказы про огромных, изъязвленных скверной пауков? Вокруг них витала слабая серая аура, отражающая сосредоточие страха. Точно видения в тусклой дымке. – Так что же страшит леди Инквизитора? «Я утаиваю, умалчиваю. Левая рука Верховной Жрицы. Сестра Соловей. Я скрою от тебя, как насмешливый голос невидимого демона выискивал в каждом из нас уязвимые места. Искушал. Запугивал потерями. Выворачивал наизнанку наши секреты. Я и сейчас могу услышать его голос и хохот, отражающийся от стен… «Куда тебе тягаться с богом, Хоук? Без раздумий вонзить кинжал в спину любовника легче, чем спасти свой город, не так ли? Людей, доверившихся тебе?»… «Искательница! Вся твоя жизнь – череда убийств и зависти. Сколько погибло по твоей вине? Помнишь Байрона? А ведь ты звала его отцом! А как же твой Орден? Твоя ответственность за бойню между магами и храмовниками? Затянула себя в броню, потому что твоя женская природа никого не интересует»…. «А ты, сокрытый под чужой личиной? Дрожишь от страха, и самый страшный кошмар – тайна, вырвавшаяся наружу. О! Как они будут презирать тебя тогда!»… «Мелкий аристократик стал Серым Стражем. Вот незадача! Посвятить свою никчемную жизнь Ордену, и смотреть, как он гибнет, лишая тебя всего! И самому участвовать в этой гибели! А мог бы носить маску и отвешивать реверансы при дворе императрицы. Конечно, в этом случае ты бы врятли привлек внимание Инквизитора. И дал мне великолепный козырь. Ведь она так боится потерять тебя! Так страшится твоей гибели!»… Я молчу, понимая, с какой легкостью ты превратишь это знание в тайное оружие. В одной лодке? Да. До тех пор пока не вцепимся друг другу в глотки, в борьбе за белую мантию и алый клобук Верховной Жрицы»… – Война. Мор. Маги. Тьма. Поражение. Сложно запоминать, когда вынужден сражаться… …Сейчас я думаю, нет, я уверен – Страж почувствовал что-то, а может весь наш путь крепла в нём уверенность в исходе битвы. Мне сложно писать. Всё болит внутри. И эта вина… Святые Предки! Как же я ненавижу чувствовать себя виноватым! Внезапно воронка Разрыва очутилась почти над нашими головами. Еще мгновение назад он висел недосягаемо далеко, а теперь неясным образом переместился, и нам оставалось одолеть лишь один подъем и широкую площадку, над которой клубились густые тени. Золотистая фигурка жрицы весь путь подгоняла, а здесь вдруг остановилась, зависла в шаге от вас. Страуд схватил тебя за руку, рывком повернул к себе. – Скорее! – Торопил Хоук, но жрица взглянула на него, подняла ладонь. Оставь. Пусть. Так надо. – Минуту! Он сказал тебе: «Обещай! Чтобы не случилось, ты дашь мне исполнить свой долг! Хоук прав – стражи виноваты в случившемся, и только страж должен всё исправить!» Ты вдруг взорвалась гневом, закричала в лицо, вцепившись в ремни доспеха на его груди: «Не смей! Не смей со мной прощаться! Мы исправим ваши ошибки вместе, когда выберемся отсюда! Неужели ты не понимаешь, что я без тебя не живу!» Он сжал твое лицо в ладонях, покрыл быстрыми, жадными поцелуями – невпопад, на память. «Больше никто не умрет по вине стража. Или я не прощу этого. Ни себе. Ни тебе». Слишком быстро лопнули тени. Слишком быстро выполз Кошмар, закрыв нам дорогу к спасению – безглазый, в уродливых наростах, змеями извивающихся вокруг головы. Костяные руки, оголенные ребра, несколько пар сухих ног, торчавших из-под обрывков магической робы. И эта кошмарная бестия за его спиной… гнилой, в гнойных язвах паук, не уступавший размером моровому дракону. Тысяча глаз, обещавших нам мучительную смерть. Золотая душа Джустинии бросилась ему навстречу. Осветила нестерпимыми лучами света, и он взвился на дыбы, поднял свои смертоносные жвалы, и отступил, провалился в клубящиеся тени. Но когда мы разделались с Кошмаром, вновь выполз на нас, стал непреодолимым препятствием на пути к свободе. Если только… Почему она оставила тебя, Страуд? Согласилась с твоим решением? Что было тому причиной? Твоя просьба? Безграничный ужас на моём лице, когда Хоук вызвался дать нам шанс спастись? Обещание, о котором я ничего не знал? Вина? Долг? Имеет ли теперь значение?! Что мне еще написать? Как ты кричала, вырывалась, тянула к нему руки, а мы тащили тебя к разрыву? Как уродливая туша заслонила бьющегося за нас – и за тебя – Страуда? О последнем, что я помню – песне его клинка? Что ещё?Варрик Тетрас. Скайхолд. Личные записи. Скомканный, частично обгорелый лист у камина.
Крепость Стражей Адамант. Разрыв выплевывал вас одного за другим. И против воли, я, Командор твоей армии, почувствовал постыдную волну облегчения, когда не увидел его рядом с тобой. Мы встретили вас в эйфории победы. На моих глазах маги стражей выходили из-под контроля разума, с удивлением и страхом озирались по сторонам. Я оставил наших солдат и Соласа следить за ними. Демоны возвращались в Тень, самые слабые из них сгорали, развеивались, обращались в туман или вихрь раскаленного воздуха. К тебе подступила толпа, люди кричали, хлопали друг друга по плечам… Но должно быть я первым заметил, что все вы, вернувшиеся из Тени, стараетесь не смотреть друг на друга. Разве что Кассандра… – Где Страуд? Еще мгновение назад твоё лицо было застывшим, опустошенным. Я списал это на невероятное путешествие в Тень, и, наверняка, жестокую битву с неизвестным мне демоном. Но когда этот страж задал тебе вопрос, когда я увидел, как Хоук и Варрик опустили головы, отводя взгляд... Ты застонала, в голос, страшно и горько, я хотел броситься к тебе, но Бык опередил меня, поддержал за плечи. – Он погиб. Пал, из-за вашей глупой доверчивости! Он один! Слышите! Один сопротивлялся безумию Кларель! Если бы не он – вы все бы погибли! Стали служить Мору, как безмозглые марионетки! А вы отплатили ему, назвав предателем! Крепость молчала. А я все смотрел, как дорожки тяжелых слез бегут по твоим щекам. И ты в одно мгновение перестала быть грозным Инквизитором, и осталась лишь женщина, оплакивающая свою утрату. Тогда я еще не знал, что ты сама отпустила его в последнюю, безнадежную битву. Они опускались перед тобой на колени, один за другим. И если бы ты не простила их, должно быть приняли любое наказание. И скажу по чести, я, Кассандра, Солас, многие из нас, ждали этого. Но в ином была твоя справедливость. – Встань, Терон. Теперь ты – Старший Страж. Страуд верил в вас, и ради его веры, я дам вам шанс исправить свои ошибки. Помогите Инквизиции победить нашего общего врага. И мир забудет, как вы оступились… Скайхолд. После возвращения. …Я вижу этот сон каждую ночь. С тех пор, как вернулась в крепость. С тех пор, как, не помня себя, отстояла службу по ушедшим. Слушала Мать Жизель и ненавидела всех вокруг. С тех пор, как в северной башне кричала в пустое небо, пока не лишилась голоса, должно быть до смерти перепугав весь Скайхолд. Черные, скользкие ступени. Незнакомые смуглые лица. Они кого-то тащат вниз по лестнице, в безликий мрачный провал каменного мешка, мимо исходящих влагой стен. Изумрудный свет. Тусклая сфера в костлявой руке. Такой далекий голос… Тяжелый камень внутри меня, мешающий дышать. И просыпаюсь.