***
Чиро искренне удивлён. Как тут не удивляться, когда уходишь на ужин с одним человеком, возвращаешься, а в номере лежит совершенно другой. Опять это грёбаное молчание. Чтоб его. А в глазах Марко то, что он ненавидит в своей жизни больше всего. После разрыва синдесмоза, естественно. Там — страх. Неосознанный, не до конца понятый и непринятый. А вдруг в старом году всё кончилось?.. – Я тебе дам «кончилось». Иногда мыслить вслух очень даже полезно. Даже если так случайно вырывается. – Давно мечтал это сделать. Ройсу кажется, что Клопп выбирает этот отель третий год подряд лишь потому, что в номерах отлично сдвигаются односпальные кровати. – Я, мать твою, чертовски скучал. – А я больше. Марко сколько угодно бы его провоцировал, лишь бы добиться такого ответа. И вроде бы нужно высказать всё, что на душе накопилось, выпустить, наконец, пар и выразить всю гамму чувств посредством слова. Английский – столь не подходящий для этих намерений язык. Язык тела куда разнообразней. Да и красноречивей. – Тебе нравится смотреть на то, как я извожусь? – Мне нравится видеть то, что я тебе небезразличен. – Il collo, - губы касаются шеи, - la clavicola, - поцелуй в выступающую ключицу, - il petto, - влажная дорожка по груди, спуститься ниже, ниже, ниже. Импровизированный урок итальянского и нервирует, и завораживает Марко. Он был готов отдаться Чиро, когда тот только открыл дверь номера. Плевать, что Ройс непозволительно громко стонет, не сдерживая себя, плевать, что его услышат, обязательно услышат, плевать, что завтра он едва ли сможет встать с постели. Плевать на все сопутствующее. Все шумные вечеринки, все алкогольные коктейли, все яхты и развлечения он охотно променял бы на это ощущение человеческого тепла. Марко млеет лишь от его прикосновений, протяжно стонет лишь от его поцелуев, кайфует лишь от его шёпота на ухо. Никогда бы не признал, но попадает в плен — и пиши, пропало. Марко укоряет себя, что поначалу не верил в Чиро, смотрел на покупку клуба скептически. Сейчас – верит. Едва ли не больше всех. Что бы он делал сейчас без этого девятого номера?.. Так часто «Я люблю тебя» Ройсу раньше говорила разве что мама. Эту фразу Иммобиле произносит совсем без акцента. – А ты можешь дать мне свой номер? Марко одаривает Чиро непонимающим взглядом, слегка приподнимаясь на кровати. – Во время отпуска мой телефон искупался в Неаполитанском заливе. Понимаешь, Микела... Сначала Ройсу хочется хорошенько врезать итальянцу. А потом смеяться долго и заливисто. В первую очередь — над самим собой. И зачем нужно было с неделю по-идиотски друг к другу приглядываться? Пусть хоть сто детей заводит и роняет средства связи в воду с периодичностью в неделю — главное, чтобы не уставал любить. А Марко в свою очередь ответит взаимностью.***
– Встава-а-ай, - сонно протягивает Марко, лениво толкая Чиро локтем. В ответ Иммобиле лишь прижимается к нему сильнее, не собираясь отпускать. – Нам влетит, если мы не успеем, - продолжает Ройс. Ноль внимания на слова, лишь едва заметное бурчание. Марко-то и сам одним глазом досматривает сон, не желая покидать ни кровать, ни объятья. Они оба не любят рано просыпаться. Особенно, если легли поздно. Особенно, если нужно друг от друга отрываться. На утро Марко уже жалеет о своем вчерашнем бездумном решении, правда совсем чуть-чуть. Поспать подольше не получается, трудовые будни наступили. Успеют ещё належаться и наобниматься вдоволь, уставшие после занятий или товарищеских матчей, до возвращения в Германию ещё целых семь дней. – А они... - начинает Кампль, провожая глазами явившихся на завтрак с опозданием Ройса и Иммобиле. Не очень ровную походку первого можно заметить, лишь приглядевшись. – Да, - перебивает его Гросскройц, - не задавай никаких вопросов, пожалуйста.