Как я тебя... ненавижу

Чуть в очередной раз не уронив зубную щетку в раковину, я поняла, что даже прохладный душ не помог мне окончательно проснуться. Плохая была идея — не спать всю ночь перед началом учебной недели. И не то чтобы я сделала это специально, просто не могла уснуть, а под утро, когда измученный организм попросил пощады и я наконец-то задремала, меня начали мучить кошмары. — Ты уверена, что хочешь пойти сегодня в школу? — спрашивает меня Андрей, когда я захожу на кухню. В его голосе слышны нотки беспокойства. «Неужели ему не все равно? А вчера был сама холодность… и злость», — с некоторой долей сарказма размышляю я. Опекун продолжает смотреть на меня, ожидая ответа. — Я пойду, — коротко и как можно спокойнее отвечаю я, садясь за стол и насыпая себе тарелку хлопьев. — Хорошо, — перенимает тон мужчина. — Тогда тебе понадобится это, — он ставит передо мной кружку черного свежезаваренного кофе. Я морщусь: не люблю кофе, особенно без молока, но сейчас послушно делаю глоток горько-сладкого напитка, надеясь, что это поможет мне продержаться хотя бы до обеда. Наступает молчание. Допив чашку кофеина, нехотя ковыряюсь ложкой в своей тарелке. Андрей тоже не спешит есть свой завтрак. — Камилла, нам надо поговорить. Эта фраза рождает неприятное чувство дежа-вю, и снова хочется бежать. Бежать куда-нибудь без оглядки. Закрыв на секунду глаза, собираюсь с силами и согласно киваю: — Хорошо. О чем? — О вчерашнем, — на его лице промелькнуло выражение вины. Я чувствую, как мои щеки начинают гореть, стоит мне вспомнить сцену в коридоре. Если он сейчас начнет извиняться, ей-богу запущу в него тарелкой. Но, видимо, вчерашнее утро его кое-чему научило, и он голосом, в котором нет и намека на сожаление, а, скорей, укор, произносит: — Я за тебя испугался. Я поднимаю на него взгляд. Теперь спонтанный секс в коридоре считается признаком испуга?! Вот не знала. Хорошо, допустим, но… — Как ты узнал, где я? — задаю я мучащий меня с ночи вопрос. — Неужели следил? — Нет, что ты, — улыбается он, — Я же не псих и не маньяк. «Тут можно и поспорить», — фыркнула я про себя. — Вчера вечером я решил позвонить тебе в квартиру, — на лице Андрея не осталось и тени улыбки. — Когда ты не взяла трубку, я решил позвонить Давыдовой, и она рассказала, где ты. «Ну, мне нужно было догадаться, что без Иринки тут не обошлось», — закатила я глаза. — Когда я узнал, что ты в ночном клубе с этим парнем, я разозлился, — понизив голос, продолжил мужчина. Я тоже сейчас была зла на подругу, хотя с другой стороны, не скажи она опекуну, где меня искать, кто знает, чтобы могло случиться, но точно ничего хорошего. Так что, может, стоит ее поблагодарить. — Хорошо, что ты оказался там, — произношу я и чувствую, как снова начинаю краснеть. — Да, — коротко ответил мужчина, собирая посуду со стола. Он хотел еще что-то добавить, но тут тишину квартиры огласила трель телефонного звонка. Андрей, поставив посуду в мойку, подошел к телефону: — Да, алло. Здравствуйте, Борис Игнатьевич. Да, она здесь. Я вздрагиваю от звука имени начальника родителей, но беру себя в руки и смотрю сначала на учителя, потом на телефонную трубку, которую он протягивает мне, словно она превратится в ядовитую змею, стоит мне ее взять. Еще раз глубоко вздохнув, беру телефон и, стараясь, чтобы голос не дрожал, отвечаю: — Борис Игнатьевич, здравствуйте. — Здравствуй, Камилла, — поздоровался мужчина. — Как ты себя чувствуешь? Твой опекун сказал вчера, что тебе нездоровится. Сверля Андрея недобрым взглядом (интересно, что он наговорил начальнику обо мне?), самым вежливым тоном, на который способна, отвечаю: — Все хорошо, спасибо. Мужчина на той стороне провода откашливается, видимо, не зная, как начать разговор. — Вы позвонили насчет моей матери, — произношу я на одном дыхании, не желая больше тянуть резину. — Да, — соглашается со мной Борис Игнатьевич. — Понимаешь, тут родственникам нужно подписать некоторые документы на вывоз… тела, а также для опознания, — почти шепотом заканчивает он. — Не беспокойтесь, я подпишу все, что от меня требуется, — отвечаю я. Меня начинает трясти, а к глазам подступают слезы. Кто бы знал, чего мне стоит сейчас оставаться спокойной и собранной. Ладонь Андрея Владимировича ложится на мое плечо и легонько сжимает. Он знает. Мужчина перехватывает у меня трубку и заканчивает разговор. Я же, прислонившись к нему спиной, стараюсь прийти в себя, снова найти точку опоры в моем расшатанном мире. Андрей продолжает успокаивающе гладить меня по спине, и только поэтому я продолжаю дышать. Он кладет трубку на стол. Его вторая рука тоже опускается на мое плечо, и он осторожно начинает массировать мне плечи, словно стараясь снять с меня эту бетонную плиту. Я чувствую, как напряжение между нами нарастает, его пальцы спускаются ниже по спине, прочерчивая дорожку от шеи до поясницы. Я до побелевших суставов цепляюсь в край столешницы. Внизу живота все сжимается, хочется развернуться к нему и начать его целовать, но я не двигаюсь. Мужчина отстраняется и отходит на несколько шагов. — Мне очень жаль, — шепчет он мне. Я вздрагиваю, как от удара. — Пора собираться в школу, если мы не хотим опоздать, — говорит Андрей, выделяя слово «мы». До конца разрушая этот момент единения между нами, он поворачивается и выходит из кухни. Я плотнее закутываюсь в халат, словно он может защитить меня от подступившего холода. «Мне тоже жаль». Я встаю с табуретки и иду к себе в комнату. Всю дорогу до школы в машине разговаривало только радио, передавая новости, курсы валют, погоду и последние хиты нашей и зарубежной музыки. Автомобиль остановился возле школы. — Спасибо, Андрей Владимирович, — официально благодарю я и открываю дверцу машины. — Встретимся на четвертом уроке, — кивает мне опекун и, подождав, когда я выйду, едет ставить автомобиль на стоянку. Я сама удивилась, как легко «Андрей» снова превратился в «Андрея Владимировича», словно на территории школы всего, что было за ней, не существовало — ни вчерашних событий, ни сегодняшних. Не существовало ни для кого, кроме Иринки. — Привет, — подхватила меня под руку Иринка в коридоре, — вижу, вы помирились. — Помирились, — киваю я, стараясь не покраснеть опять. — А что вообще произошло? И как там с Ромкой? Вы снова встречаетесь? — налегает подруга. — Нет, — мотаю я головой. — Вчера было большой ошибкой. И спасибо тебе. — За что? — удивляется девушка. — Ты сказала Андрею Владимировичу, где меня искать, — отвечаю я, наблюдая, как Ирина облизывает губы и разглядывает браслет на своей руке так, словно видит его впервые. — Понимаешь, он позвонил, и его голос звучал так взволнованно, — оправдывается девушка. — Он даже прикрикнул на меня, когда я сначала не хотела ему говорить, где ты! — с видом человека, увидевшего НЛО, сказала подруга, и я поняла ее. Хотя у Андрея Владимировича и репутация одного из самых строгих учителей в этой школе, но никто никогда не слышал, чтобы он повышал голос. Наоборот, чем страшнее был твой проступок, тем спокойнее и тише звучал голос учителя и, поверьте, это действовало не хуже, а может, и лучше, чем какой-нибудь истерический ор. — Да, я все понимаю, — киваю я. — И правда, спасибо, — улыбаюсь Иринке. Звенит звонок, мы практически вбегаем в класс и садимся на свои места, попутно поздоровавшись с остальными ребятами. — Ну, так из-за чего вы поругались? — продолжала допытываться подруга. — Из-за непомытой посуды, — отшутилась я, надеясь, что сейчас в класс войдет учительница и расспросы на ближайшие сорок минут закончатся, но преподавателя все не было. Я уже подумывала, не пообещать ли рассказать подруге хоть полуправду — рассказать всего я не смогу даже ей… но в класс наконец вошла Марина Игоревна. Ученики тут же затихли и встали. Марина Игоревна, учительница по истории, больше всего на свете ценила тишину и дисциплину в классе, хотя сама была именно из тех, кто эту тишину устанавливает методом оглушительного крика и ударами указки о школьную доску. Сейчас женщина была бледной и какой-то растерянной. — Здравствуйте, садитесь, — сказала она и, оглядев весь класс, остановила взгляд на мне. Я нервно поежилась, а по спине побежали мурашки. «Ой, не к добру это», — прошептала моя интуиция. — Камилла, — обратилась она ко мне, от чего я вздрогнула: учительница никогда не обращалась ко мне по имени, да и вообще ни к кому из учеников.  — Да, Марина Игоревна, — ответила я дрогнувшим голосом. — Приношу тебе свои соболезнования, и знай, что если тебе что-то понадобится, весь коллектив школы, а также я лично, готова тебе помочь, — объявила она на весь класс, и тут же все тридцать пять пар глаз уставились на меня с любопытством. — Спасибо, — прошипела я сквозь зубы, не зная, куда деться от всеобщего внимания, в какую нору заползти и под какую землю провалиться. — У меня есть опекун, и он позаботится обо всем, что необходимо, — немного резко добавила я. Учительница поджала губы, видимо, не ожидая от меня такой «черной неблагодарности», но тут же взяла себя в руки. — Андрей Владимирович, конечно, справится, — до приторности доброжелательно произнесла она, — но все же имей в виду, что тебе есть еще к кому обратиться. Многим в школе было известно, что Марина Игоревна недолюбливает Андрея. Поговаривали, что ее неприязнь началась с того, что только что пришедший в школу биолог проигнорировал заигрывание молодой женщины и даже отказал ей в грубой форме перед всем коллективом школы. Так это или не так, мне выяснять не хотелось, но что-то мне подсказывало, что «историчка» специально поставила меня в такое положение этой сценой псевдо-гуманности, чтобы отыграться на моем опекуне. И вот я стою, как на витрине, перед своими одноклассниками, с ужасом ожидая, когда любопытство в их глазах сменится пониманием, а потом и жалостью: «бедная сиротка». «Нет, спасибо, не хочу», — ноги сами несут меня к двери, до того как мозг осознает движение тела и крики преподавателя: «Самойлова, ты куда?!». Забегаю в туалет. Подбежав к раковине, включаю холодную воду. Холод помог восстановить дыхание. Хлопок входной двери заставил вздрогнуть. — Почему ты мне ничего не сказала?! — прозвучал рассерженный голос подруги, отметая все вопросы о личности вошедшего. — Я вообще не хотела никому рассказывать, — буркнула я. — А теперь оставалось только объявить по громкоговорителю. Иринка сразу сникла и, подойдя к подоконнику, облокотилась на него. — Прости, — весь ее пыл сошел на нет. Иринка всегда вспыхивала за секунду и так же быстро остывала. Теперь по ее лицу было видно, что ей очень жаль за свою вспышку. — Камилла, мне действительно очень жаль, — подруга подошла ко мне и обняла меня. — Я с тобой. — Спасибо, я знаю, — обняла я Иринку в ответ, — А теперь иди в класс, не хватало, чтобы еще ты «лебедей» нахватала. Я сейчас умоюсь и тоже вернусь. - Точно? — заподозрила меня во лжи подруга. — Ты будешь в порядке? — Да, не волнуйся, я сейчас, — вымученно улыбнулась я подруге. — Ну, хорошо, — сдалась подруга, прекрасно понимая, что спорить со мной сейчас бесполезно, и вышла из уборной. Выключив воду, я последовала за ней с твердым намерением вернуться на историю, но чем ближе подходила к двери класса, тем ярче представляла себе, как все оборачиваются и смотрят на меня, и в их глазах жалость, даже у Ксюшки Селезневой. Я замерла буквально в шаге от двери и, затаив дыхание, поднесла руку к ручке, и… нет. Я облокотилась на прохладную стену слева от класса и закрыла глаза. Я не могла туда войти. Спросите, почему? Что такого, что твои одноклассники тебе сочувствуют? Что они не глупые, черствые люди? Ничего. Я тоже много кого жалею. Я пожалела Лариску, когда привела ее в свою квартиру, пожалела Ромку, когда простила его эгоизм, но сама быть объектом жалости не хочу. Пусть уж лучше презирают. — Камилла, ты что тут? — услышала я голос Андрея. Я подняла голову и посмотрела на него, пожав плечами. — А разве Вы не должны быть на уроке? — отвечаю вопросом на вопрос. — У седьмого класса тест, чтобы вспомнили, что к чему после каникул, — кивает он мне. — Вышел на минутку. — Бедные детки, — ухмыляюсь я: он в своем репертуаре — сразу после каникул закатить контрольную. — Спишут. — Возможно, — улыбается он мне. — Иди в класс, — кивает он мне на дверь, — не хочу, чтобы ты начинала полугодие с двойки по истории. Я послушно киваю, и собравшись с духом, снова подхожу к двери. Постучав, открываю со словами: «Марина Игоревна, можно войти?», слышу за спиной удаляющиеся шаги по коридору. — Да, Самойлова, заходи, — спокойно отвечает учительница, хотя в любой другой день и другой ситуации стоять бы мне в кабинете директора. Я прохожу на свое место и сажусь, словно ничего не произошло, стараясь не замечать взглядов, которые бросают на меня одноклассники. — Я уж думала, ты не придешь, — шепчет мне Иринка. — Я сама так думала, — отвечаю я, стараясь сосредоточиться на теме урока. Подруга сжимает мою ладонь под партой и тоже замолкает. Четвертый урок. Я до него дожила. Все оказалось не настолько плохо, как я ожидала. Никто не приставал с расспросами, не хлопал сочувственно по плечу, наоборот, все сторонились, словно я была заразной. Заразиться несчастьем, наверное, это возможно. Но тогда от кого заразилась я? Андрей Владимирович вошел в класс привычной походкой. — Класс, садитесь, — даже не посмотрев в сторону учеников, сказал он. — Сегодня будет тест с целью выяснить, что вы помните после каникул. Я, уже готовая к такому событию, лишь спокойно достала ручку, остальной класс застонал в голос. Конечно, никто ничего не помнил, да и я сомневалась, что мне удастся сдать тест хотя бы на четыре. Бодрящий эффект утреннего кофе стал испаряться, и сейчас я себя чувствовала не лучше, чем утром. — Самойлова, раздай, пожалуйста, листы, — услышала я голос учителя. «Это, видимо, такой способ не дать мне совсем уснуть», — с иронией мысленно прокомментировала я просьбу Андрея Владимировича и встала из-за парты. Голова слегка закружилась. Вот оно, последствие бессонных ночей и вообще событий последних дней. Переборов недомогание, я пошла к учительскому столу. — С тобой все в порядке? — так, чтобы услышала только я, спросил опекун, видимо, заметивший мою заминку. Я неуверенно кивнула, забирая бумаги со стола, и развернулась к классу. Поворот получился слишком резким, так как кружение вернулось в двойном размере, перед глазами все поплыло и замелькали яркие точки. — Камилла, осторожно! — услышала я голос Андрея перед тем, как провалиться в темноту. Резкий запах нашатыря. Пожалуй, хуже может быть только будильник, зазвонивший в субботу утром, когда тебе никуда не надо, и ты так надеялся выспаться. Еще не открыв глаз, я попыталась отстранить источник запаха от себя. — Камилла, как ты себя чувствуешь? — услышала я голос Надежды Александровны — школьной медсестры. Открыв глаза, я непонимающе посмотрела по сторонам. Да, так и есть, я находилась в нашем школьном медпункте. До этого момента я была здесь всего два раза: в первом классе, когда неудачно упала на лестнице и ободрала коленку, и в седьмом, когда меня ужалила оса и след от укуса вздулся, как воздушный шарик. — Так как ты себя чувствуешь? — переспросила медсестра. — Вроде нормально, — еще не определившись, как назвать мое состояние, ответила я. Женщина покачала головой, видимо, мне не поверив. — Давай сюда руку, — приказала она. — Что? — не сразу дошло до меня. — Руку давай. Не бойся, не отрежу, — женщина сама взяла мою руку и, положив на стол локтем вниз, стала заматывать на моем предплечье манжету тонометра. Я вздрогнула, испугавшись, что она заметит пластырь, которым был заклеен порез, но если она и заметила, то виду не подала. На несколько минут в кабинете воцарилась тишина. — Да, голубушка, — вздохнула женщина, откладывая аппарат и освобождая мою онемевшую руку. — Давление у тебя низкое. Такое раньше случалось? — Нет, — покачала я головой, не припоминая за собой раньше обмороков. — Так, я сейчас дам тебе таблетку. — Надежда Александровна подошла к шкафчику с лекарствами. — И домой, под плед с кружкой крепкого чая. — Но у меня еще три урока! — встрепенулась я, хотя мысль о пледе и кружке с чаем была очень соблазнительна. — Странный ребенок, — взмахнула руками медсестра, — ей освобождение даешь на целый день, а она недовольна. Вот, — она дала мне таблетку и листок об освобождении от уроков на сегодняшний день. — Спасибо, — буркнула я, принимая таблетку и забирая справку. — Не за что, — ответила Надежда Александровна. — И не думай даже сегодня об учебе, лучше ешь побольше и высыпайся, а то вон как исхудала, остались одни кожа да кости, — напутствовала она, пока я шла к двери. — Ага, спасибо, — поблагодарила я женщину. — До свидания. Хоть я и вела себя несколько резко, но была благодарна женщине. Она не расспрашивала меня о родителях, не приносила соболезнований, но от нее так и веяло этой материнской теплотой и заботой. — Ты как? — Иринка стояла у стены напротив кабинета. Она сама была бледная как полотно. — Нормально, — пожала я плечами. — Таблетку дали, домой отправили, — помахала освобождением. — А ты что, прогуливаешь? — Знаешь, я так испугалась, когда ты в обморок упала, — подхватила меня подруга под руку, словно боясь, что я опять свалюсь посредине коридора. — Из-за чего это было, хоть сказали? — Давление упало, а так не знаю, — пожала я плечами. — Может, не выспалась или стресс. — А может, ты беременна, — выдвинула свою версию Иринка.  — Да иди ты! — толкнула я подругу, а у самой все похолодело внутри при воспоминании о вчерашнем вечере и позавчерашней ночи. — Да ладно тебе, я же пошутила, — улыбнулась Ирка. — Ты так побледнела, — посмотрела она на меня. — Пошли. — А куда мы идем? — спросила я, продолжая в уме вычислять дни и недели календарика. — Когда ты в обморок упала, ты бы видела его глаза. Он сам так побледнел, что я думала, он сейчас сам рядом с тобой рухнет, а он тебя подхватил и в медпункт. Все сидят, глазами хлопают, а я за ним побежала. Он в кабинет тебя занес, а сам вышел, и на меня как посмотрит. Ну, думаю, все, конец, а нет. Подошел ко мне и попросил, чтобы, когда ты выйдешь, я тебя проводила в учительскую. Пока Иринка мне все это объясняла, мы добрались до учительской. Подруга постучалась, но никто не ответил. Мы переглянулись. Звонка с урока еще не прозвучало, но обычно в кабинете хоть кто-то да оставался, даже во время уроков. Ирина постучала еще раз. На этот раз раздалось чуть слышное: «Войдите». На диване сидел Андрей. Он с вниманием нумизмата, разглядывающего старинную монету, смотрел на кружку, зажатую между его ладоней. Такое же выражение на его лице я видела в Новогоднюю ночь, когда мы разговаривали в комнате. — Спасибо, Давыдова, ты можешь идти, — поблагодарил одноклассницу мужчина, даже не посмотрев в нашу сторону. Иринка пожала плечами, но не стала испытывать судьбу и, прошептав мне: «Я тебе вечером позвоню. До свидания, Андрей Владимирович», — вышла. Я подошла к дивану, на котором сидел Андрей. Он наконец оторвал взгляд от кружки и посмотрел на меня. — Как ты? — Сейчас нормально. Надежда Александровна сказала, что обморок случился из-за низкого давления. Дала таблетку и отправила отдыхать, — пожала я плечами. — Тогда поехали, я отвезу тебя домой, — учитель встал с дивана, подхватив мой рюкзак, и направился к двери. — А как же твои уроки? — Ваш класс был последним, — ответил он, уже открывая двери. Я облизнула ставшие сухими губы. Сколько еще будет длиться урок? Пять, десять минут? Я не знаю, но чувствую, что если сейчас этого не скажу, промолчу, то он станет снова просто моим опекуном. Именно это я увидела в его глазах. Именно это он решил для себя, что без него мне будет лучше, но он ошибается. — Я люблю тебя! — эта фраза выскакивает сама собой, на одном дыхании, и повисает в воздухе. Андрей замирает в шаге от порога и, захлопнув дверь обратно, оборачивается ко мне. В его глазах растерянность. Я сжимаю кулаки, стараясь не потерять те осколки храбрости, что у меня остались, и подхожу к нему. — Я взрослая и вполне понимаю значения этих слов, — продолжаю я, не давая ему ничего сказать. — Я не жду от тебя ответных признаний, обручального кольца, клятв и подарков. Мне плевать на твое прошлое и на то, что творится в твоей голове. Возможно, ты сумасшедший, но, поверь, я не лучше. Я знаю только одно: пока ты рядом, мне есть для чего жить, и, поверь, это не просто дурацкие девчачьи бредни. Ты же тоже это чувствуешь? Я до невозможности долго всматриваюсь в его лицо, в его глаза, стараясь угадать его мысли. Сердце гулко стучит в ушах, отдаваясь во всем теле. Вдох и выдох становятся тяжелыми, а он все продолжает молчать, рассматривая меня. Мне кажется, что я снова вот-вот упаду в спасительную тьму, когда его руки обхватывают мою талию и прижимают к себе. Его губы находят мои, я растворяюсь в этом поцелуе, забывая, где мы и что вообще вокруг. Когда мы останавливаемся, Андрей все еще держит меня в своих объятьях, я могу слышать, как бьется его сердце. Его подбородок упирается мне в макушку, еще раз напоминая, какая я маленькая по сравнению с ним. Он смеется каким-то своим мыслям. — Сумасшествие на двоих, так и быть, — говорит он шепотом, целуя мои волосы. — Пойдем домой, — продолжая обнимать меня, он ведет меня к двери под оглушительную трель звонка.