Как я тебя... ненавижу

Я не знала, заметил ли мой уход кто-то, кроме Андрея Владимировича, да, если честно, меня это особо не волновало. Я дошла до домика и поднялась к себе. Щеки горели то ли от мороза, то ли от смущения. Я поднялась к себе в комнату и села на кровать. Что это было? «Поцелуй», — констатировал голос разума. «Спасибо, кэп-очевидность, — фыркнула я. — Сама знаю, что поцелуй, но вот почему?» «Вот это лучше спросить у него самого», — отозвалась рациональная часть моего сознания. Да, как говорят: «Хорошая мысля приходит опосля». Похоже, это действительно так. Толку от того, что я сижу тут сейчас и гадаю, что это было? И вообще, не надо было убегать… Струсила — ну и поделом тебе. Я уже решила, что самое лучшее будет найти Андрея Владимировича и поговорить о случившемся. И уже вышла на лестницу, ведущую на второй этаж, как услышала хлопок входной двери. Сначала я подумала, что это опекун, и поспешила вниз, но на первой ступеньке остановилась: голоса внизу были женские. Я не могла видеть говоривших, но спускаться дальше не стала, так как услышала всхлипы. Что-то случилось? — Да ладно тебе, Марина, хватит рыдать, — Татьяна успокаивала подругу. — Я же и себя отчасти виноватой чувствую. — Да ладно, ты же не знала, что все так получится, — успокаиваясь, ответила Марина. — Что я ему не понравлюсь. — Да, плохая из меня сваха вышла, — вздохнула жена Сергея. — А я так надеялась… Я услышала, как зазвенели бокалы. Я не хотела подслушивать и уже собиралась потихоньку уйти в комнату, как разговор свернул в любопытное русло, и, услышав первое слово, я словно приросла к полу. — Знаешь, мне кажется, что все из—за этой девчонки, его воспитанницы, — услышала я не совсем трезвый голос Марины. — Да ладно тебе? — в голосе Татьяны звучало неверие. — Ты сама говорила, что она еще малолетка. В каком она там классе? Девятом? А Андрей никогда педофилом не был и нимфетками не увлекался. — Но ты видела, как он на нее смотрит? — заспорила с подругой женщина. — Вот, а я видела. Говорю, между ними что—то есть. — Да ну тебя, — Таня, видимо, махнула рукой, так как послышался легкий «дзинь»: так обычно бывает, когда чокаешься или бокал ударяется о бутылку, но так как тоста я не слышала, разумнее предположить второе. — Понимаешь, когда Светлана умерла, Андрюха словно с ума сошел. Серега возле него сутками караулил: боялся, что тот руки на себя наложит. Все затихло. Я перестала дышать, испугавшись, что чем-то выдала свое присутствие, но тут услышала звук, характерный для вина, льющегося из бутылки. — Где-то через полгода после смерти Светы приезжаем к Андрею на квартиру, а его нет, — продолжила рассказ Татьяна. — Сережка весь город объездил, я все больницы и морги обзвонила. Думали все — выловят его труп в реке Неве. А он позвонил на следующий день, сказал, что в Москву переехал, на квартиру родителей. В Питере Светкина квартира была, — в тишине дома послышался тяжелый вздох. — Вот так вот бросил все: работу, нас, жилье — и уехал в Москву. Когда Серега сказал, что Андрей приедет, я так обрадовалась. Вот решила ему помочь личную жизнь устроить. Серегу ведь уговорила потихоньку выспросить, есть ли у Андрюшки кто. А потом вспомнила, как у меня в гостях альбом смотрела, тебе Андрей на фото понравился. Вот и решила: Новый год, курорт, романтика, черт бы ее побрал. — Да ладно, не переживай так, — теперь уже Марина успокаивала Татьяну. — Ну, не подошли друг другу. Вон на программе по телеку этой… Ну, как ее? Блин, забыла. Тоже не все сходятся. Знаешь, ты тут про фотографии заговорила, и я поняла, кого мне Камилла напоминает внешне. — Ну? — Без особого энтузиазма отозвалась жена Сергея. — Светлану. Я ее тоже на фото видела тогда. «Так вот чью фотографию мы с Иринкой видели, когда прокрались в кабинет к Андрею Владимировичу!» — по спине поползли неприятные мурашки от сравнения с покойницей. — Да ладно, похожа? — фыркнула Татьяна. — Скажешь, что не замечала? — с хитрецой в голосе спросила Марина. — Ну, если совсем немного, как младшая сестра, — нехотя согласилась Таня. Марина не успела ничего сказать, как раздался звук открывающейся двери. Женщины замолчали. — Андрей, это ты! — услышала я восклицание Татьяны. — Да, — голос учителя звучал взволновано. — А вы Камиллу не видели? — Нет, — ответила Марина. — А мы думали, она с тобой, — с некоторым ехидством заметила Татьяна. Ответа Андрея Владимировича я не услышала — лишь шаги, которые неумолимо приближались. Первым порывом было, конечно, снова убежать, но, во-первых, я обнаружу свое присутствие, и женщины поймут, что я слышала весь их разговор. Ну, а во-вторых, собственно, разве не я ли сама хотела его найти, чтобы поговорить? Опекун уже поднялся на первые две ступеньки и, посмотрев наверх, увидел меня. Гамму чувств, которая была написана на его лице, сложно описать: там был и гнев, и радость, и облегчение — видимо, своим побегом я его сильно напугала. До того, как он успел произнести хоть слово, я поднесла палец к своим губам, давая ему знак молчать. Мужчина понял и, не сказав ни слова, поднялся наверх. Я как можно тише подошла к двери его комнаты. Он молча следовал за мной. — Нам нужно поговорить, — как можно спокойнее сказала я, смотря на галстук—бабочку на его шее, боясь поднять на него взгляд. Он кивнул и подошел к двери, открывая замок. Мы вошли. Комната планировкой полностью повторяла нашу с Мариной, отличаясь только материалом занавесок и покрывал. Я села на кровать, которая повторяла расположение моей. Не зная, с чего начать разговор, я осматривала обстановку, словно играя в игру «найди десять отличий». Андрей Владимирович остался у двери. — Я должен извиниться за свой поступок? — спросил он. Я наконец посмотрела на него. — Нет, — тихо ответила я. — Я не хочу и не умею разыгрывать из себя оскорбленную невинность. Да, если честно, и не чувствую себя оскорбленной, — я глубоко вздохнула, собираясь с силами. «Да, сказать это намного сложнее, чем я думала», — слова застряли в горле, не желая вырваться наружу. Глубоко вздохнув, я уже испугалась, что сейчас начнется приступ, закрыла глаза, сосредоточившись на дыхании. Андрей Владимирович ждал, не говоря ни слова. Я услышала его шаги по комнате. — Попей, — он протянул мне стакан воды. Я открыла глаза и, благодарно кивнув, взяла стакан. Медленно сделав несколько глотков, я почувствовала, как ком в горле исчезает. Опекун сел на соседнюю кровать. — Спасибо, — смущенно улыбнулась я, поставив стакан на тумбочку возле кровати. — Наверное, лучше разговор начать мне, — произнес он спокойно. В его голосе чувствовались нотки вины, и я мысленно застонала: «Нет, только не это! Если он сейчас скажет, что это была ошибка, что во всем виноват алкоголь… Это будет не только ложь, но и самая нелепая отмазка, как в плохих любовных романах. Притом я это ошибкой совсем не считала». Учитель, казалось, не заметил моей реакции. Он долго смотрел на вид за окном. На улице было темно и шел снег. — Почти шесть лет у меня была жена, — его голос был тихим и печальным. — Я уверен, что ты уже знаешь, что я был женат, — улыбнулся Андрей Владимирович и взглянул на меня. — Два года назад она умерла. Он отвернулся от меня и снова посмотрел в окно. — Она заболела болезнью Крейтцфельдта-Якоба — тебе это название мало что скажет. Такое заболевание редко встречается во всем мире и проявляется с вероятностью один случай на миллион. Болезнь неизлечима, люди с ней живут год, возможно, чуть больше, и все это время человек медленно становится беспомощным, как ребенок, теряет зрение, способность нормально двигаться, — с каждым словом его голос делался все тише и тише. Я слушала опекуна и даже не сразу смогла понять, воспринять смысл услышанного. Разум отказывался понимать, а воображение наоборот рисовало ужасные картины. — Я работал в фармакологической лаборатории, — после небольшой паузы продолжил он. — Я пытался найти лекарства, изучил все об этой болезни, искал любую возможность, любой намек на какое-то новое лекарство, пусть даже на самом первом испытательном периоде. Я медленно сходил с ума вместе с ней. Андрей Владимирович замолчал, его руки ощупали карманы, словно в поисках пачки сигарет. За все то время, пока я жила с опекуном, я не замечала у него сигарет, но сейчас этот жест выдавал в нем бывшего курильщика. Мужчина посмотрел на меня: я сидела, боясь пошевелиться: он рассказывал ужасные вещи, от которых у меня волосы вставали дыбом, а мурашки ползли по телу. Потерять близких — это страшно и больно, но видеть, как любимый человек медленно угасает, а ты ничем не можешь помочь, еще страшнее. — Ты, наверное, не понимаешь, зачем я это все тебе рассказываю, — вздохнул Андрей Владимирович, — но тебе необходимо знать об этом, поверь мне. Через полгода после смерти Светланы я переехал в Москву. Это мне было уже известно, но я не стала говорить об этом мужчине, просто слушала, боясь спугнуть этот момент откровенности между нами. — Бестрева Семеновна была знакомой моих родителей, и поэтому, когда узнала, что я вернулся, предложила мне пойти в школу учителем, — пожал он плечами. — Сначала я отказался. Никогда не хотел учить детей, но в какой—то момент понял, что качусь под откос, что стал терять смысл во всем вокруг. Чтобы окончательно не рехнуться в этом вакууме из тишины и воспоминаний вокруг себя, дал согласие. Так я стал вашим учителем, — он замолчал. Мы оба молчали. — В классе я не обратил на тебя особого внимания: такая же девочка, как и все остальные. Первый раз, когда я тебя действительно заметил, был в тот день, в коридоре, — Андрей Владимирович встал и начал мерить комнату шагами. Он остановился у стены и уткнулся в нее лбом. Мне захотелось подойти, обнять его, хоть как-то утешить, но не решилась. Слезы стояли на глазах, мешая видеть, но я не делала никакой попытки стереть их, позволяя скатываться по щекам. — Тогда, в твоем взгляде, я увидел отражение собственных чувств, это стало первым толчком, — тихо сказал он. — Потом, когда мы встретились на дороге той ночью, я понял, что должен спасти тебя, пока челюсти приютской системы не сломали тебя окончательно, — его голос был печальным; он развернулся и теперь стоял к стене спиной, смотря на меня. — Вы тогда решили стать моим опекуном? — спросила я; голос, на удивление, не дрожал, даже звучал спокойно. Учитель улыбнулся: — Нет, наверное, когда ты сбежала от меня в больнице. Я тогда боялся, что ты попадешь в какую-нибудь историю, искал тебя по улицам. Когда узнал, что тебя вернули в приют, я понял: ждать дальше нельзя. — Он пристально и серьёзно посмотрел на меня — от этого взгляда мурашки по коже побежали быстрее. — Я позвонил знакомым из социальных служб, они и Бестрева Семеновна помогли мне быстро оформить документы на опеку, но не стоит и говорить, что директрисе вся эта затея не понравилась, да и до сих пор не нравится, но так или иначе, я стал твоим опекуном. Картины трехмесячной давности проплывали перед глазами как кадры из фильма, пока он говорил. Я казалась себе такой самонадеянной и глупой, но не думаю, что поступила бы по-другому. Ведь именно это привело меня сюда. Андрей Владимирович снова подошел ко мне и сел на соседнюю кровать. Он смотрел мне прямо в глаза, в его взгляде была печаль, но еще в нем зажглись огоньки: так обычно блестят глаза у человека в приступе лихорадки. — И тут началось что-то невообразимое. В тот вечер, когда ты со своей подругой забралась ко мне в кабинет, это всколыхнуло все: воспоминание, боль, жгучую боль, всепоглощающую. Мне стало стыдно. «Идиотки! Какие же мы с Иринкой были идиотки», — мысленно посыпала я голову пеплом. — Нет, не надо себя винить, — покачал головой мужчина, словно прочитав мои мысли. — Я был жутко зол на тебя, но именно это заставило меня очнуться от затяжного анабиоза, хоть что-то почувствовать. Я опустила голову, щеки горели. Его пальцы бережно взяли меня за подбородок и заставили поднять голову, чтобы посмотреть ему в глаза. — Я повторяю: ты не должна себя винить, — сказал он с ободряющей улыбкой. Я несмело улыбнулась в ответ и кивнула. — Вот и хорошо, — его пальцы отпустили мой подбородок. — То фото, в кабинете, оно вашей жены? — решила я проверить свою догадку. Он подтвердил: — Да, — его взгляд снова стал печальным. Андрей Владимирович встал и подошел к окну. Мы снова замолчали, слушая тишину. Марина и Татьяна, скорее всего, уже допили бутылку вина и уснули, а может, вернулись на праздник, искать меня и Сергея. Мысль, что мы с Андреем Владимировичем в доме одни, заставила меня нервно сглотнуть. Нет, я не боялась, что он на меня накинется с поцелуями, или… Просто сама ситуация, сам разговор достиг самой напряженной точки. «Неужели он сейчас признается мне в любви?» — сердце пропустило удар. — С того дня я стал замечать, что твое сходство со Светланой не имеет чисто внешней природы: некоторые твои фразы, жесты, манеры напоминали мне ее, — он резко повернулся, отчего я вздрогнула, и пошел ко мне. — Я думал, что это все мое воображение, что от долгого одиночества разыгралось не на шутку. Память, зацепившаяся за какие-то мелочи, — он сел рядом и взял мои ладони в свои. В его глазах загорелись безумные огоньки — мне на мгновенье стало страшно, но я не двинулась, не убрала рук, просто продолжала слушать, хотя поворот разговора мне не нравился. — Я пытался встречаться с другими, говоря себе, что ты еще ребенок, что мое влечение к тебе неправильно, нечестно по отношению к тебе. Я не могу сказать тебе, что люблю тебя, но я хочу заботиться о тебе, хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты была рядом. Мужчина выпустил мои руки и обхватил свою голову. — Я пойму, если ты с ужасом сбежишь, перестанешь со мной общаться. Я сам себя ненавижу, но не хочу обманывать тебя, позволить тебе строить пустые надежды. Это мое безумие, и самое худшее, чего бы я хотел — это втянуть тебя в него, но сегодняшний поцелуй показал мне, насколько я слаб, — голос мужчины звенел отчаяньем. — Этого больше не повторится, я обещаю, и если ты захочешь, как только мы вернемся в Москву, ты можешь жить отдельно, я ничего не скажу Людмиле Кирилловне. Первое, что я почувствовала — это злость. Злость и боль оттого, что меня снова предали. Обманули. Мне пришлось до боли сжать покрывало, чтобы не наброситься на опекуна с кулаками. «Как он мог?» — я могла ожидать такого от кого угодно, но не от него. Он посмотрел на меня. В его взгляде было столько вины и боли, что злость во мне утихла. Мне нужно было подумать: я не могла понять, как быстро самый волшебный вечер в моей жизни превратился в самый непонятный и запутанный. Вставая с кровати, я неловко покачнулась: от долгого сидения ноги затекли. Андрей Владимирович подхватил меня, чтобы я не упала. Его рука обхватила мою талию, я снова почувствовала тепло его тела, а наши лица оказались в сантиметрах друг от друга. Я взглянула учителю в глаза, и снова ток побежал по позвоночнику, снова меня потянуло к нему как бабочку к огню, несмотря на все сказанное им сейчас. Разум требовал остановиться, гордость стучала призрачными кулачками, требуя того же, но я не могла. Андрей Владимирович, нервно сглотнув, отступил первый. — Прости, — прошептал он. Я кивнула. Мир точно сошел с ума! Он не любит меня! Он видит во мне призрак, отражение собственной жены! Это хуже, чем просто отказ, это ненормально. Что же мне делать? Бежать без оглядки? Но куда? Обратно в приют? К тетке в Челябинск? Нет. Уходить мне некуда. Остается только постараться засунуть собственные чувства как можно глубже в подсознание, забыть, пережить. Справилась же я с предательством Ромки? — Я пойду, — тихо сказала я глядя в пол. — Да, — как эхо отозвался он. — Андрей Владимирович, — отважилась я поднять на него взгляд, — можно, мы уедем завтра? — Да, конечно, — кивнул он. Во взгляде мужчины читалась грусть и растерянность, наверное, как и в моем. Я глубоко вдохнула, словно проверяя, способна ли еще на это, и попятилась назад. Нащупав ручку двери, я дернула ее на себя, и только тогда, развернувшись, вышла в коридор. На негнущихся ногах дошла до своей комнаты. Марина спала в своей постели, я, стараясь не шуметь, взяла пижаму и пошла в ванную. Переодевшись, я вернулась обратно в комнату. Марина не проснулась, за что я была ей благодарна. Я легла в кровать и накрылась с головой одеялом. Долго сдерживаемые рыдания наконец вырвались наружу. Слезы катились по щекам, я стирала их ладонями. Никогда я не чувствовала себя такой растерянной. Как просто все в детстве: у тебя есть родители, бабушки, дедушки. Они заботятся о тебе, а ты можешь жить собственными мечтами, представляя себя то принцессой, то русалочкой; играть в веселые игры. Теперь же я была одна, я должна была решать сама: время игр кончилось, точнее, в этом новом мире игры оказались куда опаснее и сложнее. На место шока пришла апатия, а может, я слишком устала, но я уже не злилась на учителя, наоборот, этот его поступок можно назвать благородным. Что ему мешало воспользоваться глупой маленькой девочкой? Нет, он сделал все, чтобы я убежала от него, оттолкнула от себя. Он сказал мне правду. Вот только вопрос: что мне с этой правдой делать? Почувствовав, что еще одна мысль, и моя голова просто взорвется, я постаралась больше об этом не думать. За окном было еще темно, но дисплей мобильника показывал полпятого утра. За окном все так же шел снег. Если прислушаться, то можно было услышать эхо радостных криков празднующих Новый год. Что там говорят? Как Новый год встретишь, так его и проведешь? «Ну все, Камилла, запасайся носовыми платками», — пессимистично заявил голос разума. Я отмахнулась: «Уйди. И без тебя тошно», — закрыла глаза и постаралась заснуть. — Эх, жаль, что вы так рано уезжаете, — сокрушался Сергей, когда мы, прощаясь, стояли у машины. — Ну, начальство, сам понимаешь, — пожав плечами, вздохнул Андрей Владимирович. — Какое грозное у тебя начальство: у детей праздники и каникулы, а ты должен работать, — фыркнул друг мужчины. — Ну, школа, а в школе разное бывает, — пожал плечами опекун. — С утра позвонила директриса, требовала, чтобы я как можно быстрее приехал. Там какая-то ошибка в документах. Мелочь, но требует моей закорючки, которая ну никак не терпит отлагательств. — Ну у вас и директриса: с утра первого января. Прям не директриса, а зверь какой-то, — возмутился мужчина. Сергей, кажется, верил этой небольшой лжи, в отличие от Татьяны и Марины, которые стояли немного позади мужчины и украдкой перешептывались. Да, Андрей Владимирович лгал. Отчасти из-за меня, отчасти из-за того, что объяснять реальные причины нашего отъезда было очень сложно. Да, я не хотела больше здесь находиться: фальшиво улыбаться и бояться, что кто-то заметит мои слезы. Мне нужно было побыть одной и подумать. — Ну пока, дружище, — обнял Сергей учителя. — Не пропадай. Надеюсь, скоро увидимся. — Постараюсь, — Андрей Владимирович похлопал друга по плечу. — Пока, Таня, — он обнял женщину. — С Новым годом. — И тебя, — тихо отозвалась она. — До свидания, Марина, — учитель пожал девушке руку и чуть приобнял. — С Новым годом. Она лишь смущенно кивнула. — Ну что, Камилла, — повернулся ко мне Сергей, — расти большой. Учись на пятерки, особенно с таким учителем, как Андрюха. С Новым годом! — он тоже заключил меня в свои медвежьи объятья. — Вас тоже, — ответила я, как только снова смогла дышать. Надеюсь, мои ребра уцелели. Женщины попрощались со мной прохладнее. Я подозревала, что причина все та же, а точнее, тот же, что и накануне вечером. Наконец, после долгих проводов я и учитель сели в автомобиль и выехали с территории горнолыжной базы. На шоссе мы выехали в полном молчании. Я смотрела в окно, провожая взглядом деревья, столбы и проезжающие мимо автомобили. Сейчас я жалела, что у меня нет плеера: напряжённая тишина угнетала с каждой секундой все больше. Видимо, Андрей Владимирович чувствовал то же самое, так как его рука потянулась к выключателю аудиомагнитолы, включая первую попавшуюся радиостанцию. Музыка уничтожила тишину, но не сняла напряжения. — Простите, — произнесла я, взглянув на мужчину. — За что? — его голос звучал спокойно, но в нем тоже угадывались официальные нотки. — Я не дала Вам отдохнуть с друзьями. Мужчина посмотрел на меня, словно не сразу поняв, о чем я говорю, потом снова перевел взгляд на дорогу. — Ты думаешь, после вчерашнего разговора у меня было желание там оставаться? — спросил он с ноткой раздражения. Я замотала головой, осознавая, что сморозила глупость, и снова отвернулась к окну. — Не вини себя, это моя вина, — извиняющимся тоном сказал Андрей Владимирович. — Просто все сложно и как-то неправильно. И если честно, то я не знаю, что мне… нам дальше делать. Я, не поворачиваясь, кивнула. Я тоже не знала. Дальше мы ехали в молчании. Стоило автомобилю затормозить у подъезда, как я выскочила из салона и поспешила в квартиру. Я не знала, что мне делать: то ли просто сделать вид, что ничего не было и жить как раньше, то ли собирать вещи и бежать к себе на квартиру. — Что ты решила? — я вздрогнула от голоса учителя за спиной. Андрей Владимирович стоял, облокотившись на косяк двери, и смотрел на меня. По его лицу и голосу нельзя было понять, о чем он думает и что чувствует. Учитель снова замкнулся в себе, стал чужим, просто учителем, просто опекуном. — Разбираю чемодан, — ответила я, тоже стараясь оставаться спокойной. — Ты уверена? — в его голосе проскользнуло волнение, или мне это показалось. — Да, — я кивнула, демонстративно открывая чемодан и вынимая оттуда вещи. Он ничего не сказал, просто ушел к себе в кабинет, а я опустилась возле кровати и устало вздохнула. Нет, плакать не хотелось, просто на душе было паршиво. Стены давили, тишина убивала, мысли, гудящие в голове, мешали. Чтобы хоть как-то отвлечься, я включила интернет. Стена «Вконтакте» пестрила открытками с поздравлениями от друзей, родных и знакомых. Одно из них было от Ромки. Сначала я хотела проигнорировать или даже удалить его поздравление, но, чуть подумав, отправила вежливое спасибо и ответное «С Новым годом!». Поставив всем «сердечки» под остальными открытками — на большее я была не способна — я включила сериал и уставилась в экран. «Ой! Привет! Ты уже дома?» — высветилось сообщение от Иринки. «Привет» — отозвалась я: не ответить лучшей подруге даже в таком состоянии я не могла. -«С Новым годом!» «И тебя))). Как отпраздновала?» — спросила подруга. — «Что так рано вернулись?» «Так вышло. Отпраздновала хорошо», — написала я, зная, что сейчас посыплются еще вопросы, на которые у меня нет сил отвечать, и даже больше: я не знала, что ответить. Нет, Иринка моя лучшая подруга, и она скорее себе язык вырвет, чем проболтается о каком-нибудь секрете или тайне. Но как я могла ей объяснить то, чего сама не понимала? Лучше пока не рассказывать о произошедшем даже ей. И я решила держаться официальной лжи. Хотя мне было очень стыдно обманывать, но я написала: «У Андрея Владимировича что-то на работе случилось. Его „Ква-ква“ вызвала — пришлось вернуться раньше». «Вот… Даже на каникулах покоя не дает», — возмутилась подруга. —«Может, придешь ко мне или в кафе?» «Давай завтра. Сегодня слишком устала», — написала я. «Ну, хорошо. Ладно, отдыхай. Привет тебе от Юрки. Пока», — написала Ирина и вышла в оффлайн. Я снова включила видео, но досматривать серию уже не хотелось. Разобрав вещи, я отправилась на кухню. Нужно было что-нибудь приготовить. Готовка отвлекала от печальных раздумий. Андрей Владимирович не выходил из кабинета. Создавалось впечатление, что я в полном одиночестве — я даже забеспокоилась немного, но пойти проверить, все ли с ним хорошо, смелости так и не хватило. Я не знала, как вести себя с этим мужчиной. Обида и злость на себя были сейчас главными чувствами, ну и еще усталость, бесконечная, вязкая усталость. «Словно и не уезжала», — фыркнул внутренний голос. «Лучше бы не уезжала», — ответила я. Первая любовь счастливой не бывает. Похоже, вторая тоже. Хватит с меня — с этого момента буду лишь учиться, дружить, ждать родителей. Не хочу больше влюбляться. Хочу обратно свою жизнь: маму, папу и кашу по утрам. Простая жизнь простой девчонки. Я закрыла глаза и прижала к себе плюшевого медведя. Лица родителей всплывают в моей памяти: улыбка мамы, серьезный взгляд отца. Нам часто в детстве говорят, что если быть хорошей, то все желания исполнятся, все будет хорошо. Неужели я настолько плохая? Просидев остаток дня в своей комнате, занимаясь чем угодно, лишь бы не думать и не вспоминать, наутро побежала к Иринке. Объятья, обмен маленькими подарками заставили меня забыть обо всех неприятностях. — Ну, рассказывай! — потребовала она, стоило нам выйти из дома. — Горнолыжная база, там целый курорт, — начала рассказ я, прекрасно зная, что подруга так просто не отстанет. — Там были одногруппник Андрея Владимировича Сергей, его жена и ее подруга. Было весело. Училась кататься на сноуборде. Я поймала себя на том, что пока рассказывала обо всем этом подруге, улыбалась, а на моменте в клубе, когда Андрей Владимирович заступился за меня, глаза у Иринки стали по «пять рублей», и я, не выдержав, рассмеялась. — Да ты что?! — восклицала она постоянно. Только чем ближе мой рассказ приближался к новогодней ночи, тем быстрее исчезало хорошее настроение. Ирина почувствовала это и, сжав мою ладонь, спросила: — Что-то произошло? — Нет, — выдавила я из себя улыбку. — Черт! Милка, кого ты обманываешь? — фыркнула Ирка. — Рассказывай, а то обижусь! Я покачала головой, больше не стараясь выглядеть веселой: — Нет, Иринка, и не проси! Не расскажу. Можешь обижаться, — серьезно ответила я. — Ну хорошо, — вздохнула подруга, видя, что меня не переубедить. — Не хочешь — не надо, пошли в кафе, нас Юрка ждет. Праздничные дни подходили к концу. Все это время я старалась как можно меньше бывать дома. С Андреем Владимировичем если и сталкивались, то дальше вежливых «Доброе утро (день, вечер)» и «Я приду тогда-то, тогда-то» разговора не заходило. Я успокоилась и уже вполне могла спокойно дышать в его присутствии. Хотя боль еще отзывалась и обида грызла внутри маленьким червячком, я старалась забыть. И поцелуй, и то, что случилось потом. Только вот получалось не очень хорошо. Поэтому так долго засиделась в гостях у Иринки. Подруга даже уговаривала меня остаться, боясь отпускать меня так поздно вечером да еще в такую погоду — вечер был жутко холодный, с морозом и пронизывающим ветром. Добравшись до двора дома, я уже просто мечтала зайти в квартиру и выпить кружку, а лучше две, горячего чая. Трель звонка мобильного телефона заставила меня остановиться практически у самого подъезда. «Иринка», — подумала я, вытаскивая сотовый из сумочки, и нажала на «вызов», даже не посмотрев на дисплей. — Да дома я уже почти, не волнуйся, — сказала я в трубку. — Камилла? — услышала я немного сбитый с толку голос Бориса Игнатьевича. — Ой, простите, — пискнула я, смутившись. — Что-то случилось? — Я не знаю, как тебе это сказать, — замялся мужчина на той стороне трубки. Звонок начальника родителей был для меня полной неожиданностью. Интуиция подсказывала, что ничем хорошим это не закончится. Голос мужчины в трубке затих, было слышно только его тяжелое дыхание. — Камилла, у меня для тебя плохие новости, — сдавлено произнес он. Мои ноги тут же подогнулись, и я опустилась на скамейку и закрыла глаза. — В пустыне нашли тело женщины, — мое сердце пропустило удар. — Оно, конечно, в плачевном состоянии, но в сумке, там … — Борис Игнатьевич снова замолчал. — Были найдены документы на имя твоей мамы. Мне очень жаль… Я перестала дышать. На миг мне показалось, что мое сердце остановилось. Руки задрожали, сотовый упал на колени, скатившись с них куда-то под скамейку, но я даже не обратила на это внимания. В глазах потемнело. Я почувствовала, как ускользаю в темноту. Темнота сгущалась надо мной, а лед пробирался под одежду, внутрь, куда-то в глубину. Воздух, дышать—дышать, но я не могла дышать. Я задыхалась и практически была рада этому. Я не знаю, сколько так просидела. — Камилла! Камилла! — настойчивый голос Андрея Владимировича, заставил меня открыть глаза. Все вокруг плыло и потеряло свою четкость, я замотала головой. — Что ты тут делаешь? Да ты совсем замерзла! — Я почувствовала, как он подхватывает меня на руки и куда-то несет. Он внес меня в квартиру, звук захлопывающейся за спиной двери резанул по ушам. — Сейчас, потерпи, потерпи, — он стал снимать с меня пуховик и сапоги. Я подчинялась движениям, как марионетка. Замерзшее тело, оказавшееся в тепле, стало неимоверно ломать, все мышцы и кости заныли, но я лишь поморщилась, ни издав и звука. — Подожди, — сказал мужчина и куда-то ушел. Я почти не слышала его, в моей голове звучали слова Бориса Игнатьевича, они сияли в моем сознании огромными огненными буквами. Опекун вернулся, снова взял меня на руки и понес в глубь квартиры. В ванной уже шел пар и шумела вода. Посадив меня на край ванны, он стал быстро снимать с меня оставшуюся одежду. Ткань, замерзшая на морозе, казалось, отрывалась вместе с кусками кожи, и тут я не выдержала и жалобно заскулила. — Прости, прости, — отозвался Андрей Владимирович, стараясь как можно быстрее освободить меня от одежды. Как только с этим было покончено, он снова подхватил меня на руки и бережно опустил в горячую воду. Я застонала от боли. Его руки разминали замерзшие мышцы. Казалось, мужчину совсем не трогал вид обнажённого тела. Я тоже не чувствовала неловкости и стеснения — я вообще ничего не чувствовала, только боль, физическую и душевную, вторая была сильнее. Хотелось избавиться от нее любым способом. Выдрать ее из себя. Все те переживания, что были до этого, казались мелочью, укусом комара. Вода отдала свое тепло и помогла телу справиться с холодом, но холод в душе проникал все глубже. Он сковывал меня, мешая говорить, двигаться. Андрей Владимирович заставил меня подняться и, закутав в полотенце, отнес в постель. — На, выпей, — он подал мне бокал с янтарной жидкостью на самом дне, по запаху это был алкоголь. Я замотала головой. — Пей, — его голос прозвучал настойчивей. По его взгляду я поняла, что если не выпью, он сам зальет мне это. Я схватила бокал и выпила все одним глотком. Жидкость обожгла горло, заставляя задохнуться. На глазах выступили слезы. Андрей Владимирович перехватил бокал из моей руки. — Вот и хорошо, — улыбнулся он одобряющее, — а теперь отдыхай. Он уже хотел уйти, но я схватила его за рукав. — Останься со мной, пожалуйста, — мой голос звучал хрипло. Я чувствовала. Я знала, что стоит ему закрыть за собой дверь, как тьма и холод захватят меня полностью. Я ничья, я никому не нужна, и мама, а может, и отец, больше никогда не вернутся. Они мертвы. «Мама мертва!» — эта мысль, оформившись в моей голове, острым ножом врезалась в сердце. Рыдания, застрявшие где-то в горле, вырвались наружу. Андрей Владимирович прижал меня к себе. Я цеплялась за него, казалось, только его присутствие, его тепло может хоть как-то растопить этот лед внутри, разогнать тьму внутри. Тьму, в которую я падала, в которой не было ничего, кроме боли и отчаянья. Я отстранилась, заглядывая ему в лицо. В его взгляде читалось непонимание и нежность. Он ничего не знал, но ни о чем не спрашивал. Не совсем понимая, что делать, что нужно сделать я подчинилась порыву. Поцелуй получился неловким, быстрым, просто прикосновением моих губ к его, но лед внутри шевельнулся. И я поняла, что это — единственное, что спасет меня от отчаяния, боли, а возможно, и смерти. Я не видела причины продолжать жить, я знала, что если я ее не найду, то не захочу жить, умру. — Камилла? — в голосе опекуна было удивление. — Что ты делаешь? Я накрыла его губы кончиками пальцев и покачала головой. Мне не нужны были разговоры, я не хотела думать, мысли и воспоминания причиняли боль. — Пожалуйста, — прошептала я, сама не до конца понимая, о чем прошу. Андрей Владимирович еще секунду вглядывался в мои глаза, решаясь. Миг — и он притянул меня к себе, его губы накрыли мои, пробуждая уже знакомое чувство. Я вцепилась в его плечи. Полотенце сползло, обнажая грудь. Его поцелуи переместились с губ на шею. Я закрыла глаза, отдаваясь чувствам полностью. Руки мужчины прошлись по моей коже легко, осторожно, словно я была хрупкой фарфоровой куколкой. Полотенце отлетело в сторону, больше ничего не скрывая. Еще один поцелуй, более жадный, страстный. Мужчина прижимал меня к себе, я почувствовала ткань его рубашки, пуговицы впивались в кожу. Я заерзала, устраиваясь поудобнее, и, чуть отстранившись, стала освобождать опекуна от одежды. Три первые пуговки — и мужчина стягивает рубашку через голову. Мои ладони ложатся ему на грудь. Его сердце бьется быстро, мне кажется, даже слишком быстро, как эхо повторяя мое. Он не двигается, позволяя мне исследовать его тело. На секунду смущение взяло вверх, но я отогнала его прочь. Кожа горела под моими руками, или это я так заледенела. Во рту пересохло, и я облизнула губы, встретилась с Андреем Владимировичем взглядом. Его глаза из темно-карих стали практически черными. Мужчина протянул руки и, взяв мое лицо в ладони, не дал опустить голову. Несколько долгих секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Первая вспышка страсти утихла, давая время на мысли. — Одно твое слово, и я уйду, — сипло произносит он. При этих его словах во мне поднялась паника. Я замотала головой и одной рукой схватила учителя, словно это сможет ему помешать, если он захочет уйти. Андрей Владимирович ухмыльнулся, заметив это движение и мои пальцы, обхватившие его запястье. — Хорошо, если ты этого хочешь, — прошептал он. Я, успокаиваясь, опускаю руки. — У тебя это будет в первый раз? — этот вопрос больше похож на утверждение. Я киваю. Андрей Владимирович закрывает глаза, обдумывая мой ответ. Я боюсь, что он сейчас повернется и уйдет, оставив меня одну, и я готова на все, что угодно, чтобы этого не случилось. Но, несмотря на мои страхи, мужчина подвигается чуть ближе. Его ладони касаются моей шеи, опускаются к плечам, словно делая массаж, и накрывают грудь. Соски реагируют на прикосновение, посылая разряд тока к позвоночнику и дальше вниз. Резкое движение вперед — и его губы накрывают мои, а язык вторгается мне в рот, начиная битву с моим язычком. Меня пугает эта страсть, нахлынувшая на меня бурным потоком. Часть меня, испуганная, шокированная, хочет оттолкнуть мужчину, но в отместку ей я сильнее притягиваю его к себе. Он будто чувствует этот страх, и останавливается, отстраняется от меня. В его взгляде появляется знакомый огонек вины. Пальцы перестают впиваться в мою кожу, прикосновения снова становятся нежными. Я закрываю глаза, стараясь отключить все остальные чувства, сосредоточившись лишь на его руках. Тут же я чувствую, как его губы касаются моей ключицы, потом груди. Он больше не торопится, его губы и пальцы рисуют узоры на моем теле, и с каждым его движением я все больше погружаюсь в негу. Я чувствую, как падаю на кровать, а мужчина нависает надо мной. Все ярче ощущаю жар внизу живота, и когда его пальцы устремляются туда, я просто выгибаюсь ему навстречу. — Камилла, открой глаза, — слышу я его шепот. Я раскрываю глаза и смотрю на него. Он вглядывается в мои глаза в поисках какого-то ответа. Его пальцы продолжают свою игру, заставляя застонать и выгнуться, прижимаясь сильнее. Дыхание сбилось, я почти задыхаюсь, пульс бьет в висках, отдаваясь во всем теле. Я прижимаюсь к нему сильнее, стараясь впитать его тепло. Одиночество, отчаянье тает, оставаясь где-то на краю сознания. Лед внутри трещит, тьма рассеивается. Я чувствую его между своих ног, которые обхватывают мужскую талию. Пальцы продолжают ласкать меня, не давая времени на испуг. Судорога вместе с электрическими разрядами проходит по всему телу, и появляется ощущение, что я проваливаюсь в пропасть. Яркая вспышка боли, мимолетная, заставляет сжаться, выныривая из неги. — Тише, — Андрей Владимирович покрывает мое лицо поцелуями. — Скоро все пройдет. Его медленные движения становятся резче, отзываясь внутри. Боль действительно уходит, оставляя после себя чувство наполненности, странное, непривычное, но такое желанное. Губы мужчины снова нашли мои — нежный поцелуй словно извиняется за боль от потери невинности, я отвечаю на поцелуй со всей страстью. Он спас меня, и пусть он меня не любит, я не хочу об этом думать сейчас. Я хочу любить его. Нет! Я люблю его, и это единственное, что есть у меня. Мы замираем, как и мир вокруг. Звуки потеряны, как и время, и все за гранью этой комнаты исчезло, пусть всего на вечер, на миг. Андрей Владимирович, хотя теперь просто Андрей, откатывается в сторону, не выпуская меня из объятий. Я лежу на его груди, слушая стук сердца, а он гладит меня по волосам. Я закрываю глаза, чувствуя, как слезы текут по щекам. Почему я плачу? Мы оба молчим. Я не хочу слов. Слова убивают. Разрушают сказку, возвращая в реальность, а реальность жестока, и мне не хочется обратно. Опекун, кажется, тоже это понимает, и, не прерывая молчания, гладит меня по спине и волосам. Я закрываю глаза и чувствую, как сон забирает меня к себе, и, находясь на пороге сновидений, я чуть сильнее сжимаю плечо любимого, а он легонько целует меня в лоб.